И вот что интересно: Петросян был тогда на таком подъеме, что даже на время упрятал свою осторожность! Не случайно Флор, опубликовав в «Огоньке» незадолго до начала чемпионата заметку о Петросяне, писал, что тот «охотно идет на любые осложнения». Да, тогда он охотно шел на риск, и его тактическое искусство часто проявлялось не только «по необходимости» — в те времена он не только давал сдачи, но, случалось, и сам затевал драку.

Встреча с чемпионом мира была единственной, в которой Петросян опять почувствовал себя прежним застенчивым юношей. Это не помешало ему, однако, играть с необычным старанием и упорством. Понимая, что он не сможет соперничать с Ботвинником в дебютной эрудиции, Тигран, играя белыми, избрал редко встречающееся продолжение и… получил худшую позицию. Но он был к этому готов и, уступив инициативу, начал упорно защищаться. Партия продолжалась одиннадцать часов и, несмотря на все старания Ботвинника, закончилась вничью.

Но в предпоследнем, шестнадцатом, туре была сыграна и партия, которая показала, что Петросяну все еще нужно набираться опыта, и не только шахматного, но и просто человеческого.

Петросян в ту пору шел на третьем месте, вслед за Кересом и Геллером. В шестнадцатом туре ему предстояло играть белыми с Кересом. В этом турнире Керес играл великолепно и во второй раз подряд стал чемпионом СССР. Но в партии с Петросяном он был близок к поражению, которое, скорее всего, лишило бы его лавров победителя. Уже в дебюте Петросян получил большой позиционный перевес. Вскоре оба его коня забрались в тыл черных. Керес вынужден был расстаться с важной пешкой.

Казалось, что кони белых безнадежно застряли в неприятельском окружении, но Петросян хладнокровно маневрировал кавалерией. Объективно позиция черных была проиграна, но… но здесь Тигран стал прислушиваться к аплодисментам, которыми зрители встречали чуть ли не каждый его ход. Молодой мастер, игравший смело и изобретательно, уже в середине турнира завладел симпатиями публики. Шахматный болельщик, как и всякий иной, страдает восторженностью. Никакие призывы судейской коллегии, то и дело включавшей надпись: «Соблюдайте тишину!» — не могли сдержать возбуждения публики. И Петросян оказался жертвой энтузиазма своих поклонников. Отвлекшись, он допустил неточность, и опытный Керес вывернулся…

В итоге Петросян разделил второе-третье места с Геллером. XIX чемпионат был фактически зональным турниром. Как один из призеров, Петросян получил право участвовать в межзональном турнире.

Петросян отправился в Швецию вместе с Котовым, а также своими молодыми коллегами — Авербахом, Геллером, Таймановым. Он был в приподнятом настроении. Ему по-прежнему нечего было терять, а добыть он мог многое. Ему легко игралось, он находился в состоянии творческого подъема.

В Сальтшобаден, фешенебельный курорт неподалеку от Стокгольма, съехалось много выдающихся шахматистов. На фоне таких гроссмейстеров, как Сабо, Глигорич, Штальберг, наши молодые мастера, еще не успевшие нагнать страху в международных соревнованиях, выглядели довольно скромно. Экс-чемпион мира Эйве заявил перед турниром, что Глигорич, Сабо и Штальберг окажутся, безусловно, сильнее, а Матанович и Унцикер не слабее советских мастеров. Однако решающее слово в этом турнире принадлежало не молодым, а сорокалетнему Котову: в первых восьми турах он выиграл все партии до одной, а всего набрал шестнадцать с половиной очков из двадцати.

В этой ситуации метить на первое место было бессмысленно, да Петросян, конечно же, и не ставил перед собой такой задачи. У него была своя цель — попасть в пятерку. Второе или пятое место — не так уж важно.

Примерно так же рассуждали и остальные участники. Но в отличие от них у Петросяна это была практически и конечная цель. Потому что турнир претендентов интересовал его лишь постольку, поскольку автоматически давал ему звание гроссмейстера. И это была серьезная психологическая ошибка, которая повлекла за собой другие. Но об этом позже.

Не без приятного удивления Петросян убедился, что даже в таком ответственном соревновании он может быть хозяином своей турнирной судьбы. Петросян выиграл семь партий, не проиграл ни одной и тринадцать закончил вничью — этого оказалось достаточным, чтобы разделить с Таймановым второе-третье места. Геллер занял четвертое место, Авербах оказался пятым.

Еще в ходе турнира Петросян вдруг обнаружил почтительное к себе отношение. Времена переменились — теперь другие, оказывается, трепетали перед ним точно так же, как это прежде неизменно бывало с ним.

В одиннадцатом туре он играл белыми с колумбийским мастером Санчесом. Это был способный мастер, но очень нервный, порывистый. Партия протекала спокойно, Петросян перевеса не добился и предложил Санчесу ничью. Тот не понял и вопрошающе уставился на Тиграна. Потом до него дошел смысл, он вскочил, что-то радостно закричал, стал жать руку. Сейчас уже Тигран ничего не понимал и смотрел на Санчеса, как на сумасшедшего. Потом наконец до него дошло: Санчес счастлив, что он, Петросян, предлагает ему ничью…

Собираясь играть в турнире претендентов, Петросян вовсе не собирался бороться за первое место. И даже за второе. Может быть, и за третье. Ему было почти все равно, как он там сыграет. И это, повторяю, было серьезной психологической ошибкой. Потому что она повела к длительному творческому и спортивному застою. Потому что отборочную тактику, которая была вполне оправдана в соревновании, где надо было занять место не ниже пятого, Петросян начал применять и в тех турнирах, где надо было бороться за первое место.

«Железный век» Тиграна, когда он, редко проигрывая, умел побеждать, когда он не боялся осложнений и даже шел на риск, этот счастливый век, длившийся несколько лет, закончился. На смену ему пришел надолго затянувшийся период, в течение которого Петросян действовал под девизом: «Безопасность прежде всего!».

Истоки этого девиза лежали в убежденности Петросяна в том, что в своем шахматном развитии, в своем, что ли, наступлении он зашел слишком далеко. Как полководец, прорвавший вражеские укрепления, иногда приостанавливает атаку, чтобы не оторваться от своих тылов, так и Петросян хотел остановиться, закрепиться на новых рубежах, пополнить запасы патронов и горючего, чтобы потом с новыми силами возобновить наступление. Ему казалось, что, став гроссмейстером, он добился всего, о чем мог мечтать, и теперь все его помыслы сводились к одному — удержать завоеванное.

Следуя своему девизу, Петросян во всех соревнованиях добивался неизменно ровных и очень высоких достижений. Но он никогда не проявлял стремления быть первым. Как ни тянуло его порой вновь изведать чувство риска, он всегда умел взять себя в руки. Он слишком ценил свой шахматный успех, чтобы делать большие ставки. Он заботился лишь о том, чтобы выполнить программу-минимум, программы-максимум для него как будто и не существовало. Считалось, что ему не хватало честолюбия непокорного Геллера, и его друга часто ставили Тиграну в пример.

Обидный парадокс: даже если Петросян в крупном турнире занимал третье-четвертое места, его почти не хвалили. Эквилибрист, который выполнял труднейший номер, но не получал аплодисментов: придирчивые зрители считали, что он способен на еще более сложные трюки.

Критиковать Петросяна стало модным. Однажды его даже назвали «тигром в заячьей шкуре». По своеобразной инерции его ругали иной раз за ничьи и в тех партиях, где он до последнего хода дрался за победу. Но хотя критики иногда перебарщивали, в целом общественное мнение, увы, не ошибалось: он, который в душе глубоко почитал в шахматах эстетическое начало, который с детских лет был затаенным тактиком, теперь часто жертвовал художественной стороной шахматной борьбы ради практических соображений.

В своем стремлении избегать поражений Петросян достиг такого совершенства, что его редкие проигрыши стали сенсациями. В защите Петросян был удивительно упорен и изворотлив. Когда его прижимали к стенке, в нем просыпалось мужество, и тут он становился страшен.