На Мюнхенской олимпиаде Таль был всеобщим любимцем. Печать отмечала его общительный нрав, покладистый характер. Его беззаботные шутки над разгромленными в легких партиях иностранными мастерами и готовность рассмеяться над любой остротой по своему адресу помогали ему завоевать расположение.

Одно «близкое знакомство» было для Таля особенно важно и дорого — с чемпионом мира Михаилом Моисеевичем Ботвинником. В Мюнхене Таль часто наблюдал, как искусно, с каким глубоким пониманием позиции анализирует Ботвинник отложенные партии. Несколько раз ему пришлось рассматривать позиции вместе с Ботвинником, и он многому при этом поучился. Приглядывался ли к нему тогда чемпион мира? Догадывался ли он, что именно с этим живчиком придется ему вести тяжелую борьбу?

Быть может, и так. Потому что после Олимпиады многие стали считать Таля одним из главных соперников чемпиона мира. Макс Эйве, например, который в последние годы внимательно присматривался к Талю, заявил:

— Таль — выдающееся явление в шахматах. Можете мне верить: я видел на своем веку очень много талантливых шахматистов.

Кажется, ему верили…

В конце октября Таль вернулся из Мюнхена, а в январе 1959 года ему предстояло ехать в Тбилиси на финал XXVI чемпионата страны. В эти два месяца надо было отдохнуть — уж в слишком учащенном темпе шли шахматные состязания. Интересы Таля с его любовью к музыке, к литературе все-таки не укладывались в пределы шахматной доски, и он захотел попробовать себя на педагогическом поприще — взялся преподавать в одной из рижских школ русский язык и литературу. Ему удалось быстро завоевать авторитет у ребят. На одном из первых уроков Таль, войдя в класс, увидел на окне доску с расставленными фигурами. Написав мелом задание, он повернулся и, бросив мельком взгляд, заметил, что ситуация на доске изменилась, причем один из игравших допустил явный промах.

— Даже во время урока стыдно так плохо играть! — сказал Таль и как ни в чем не бывало продолжал занятие.

Фигуры на доске больше не передвигались.

Ребятам нравился новый преподаватель, причем популярность его отнюдь не страдала из-за частых отъездов, приводивших к отмене уроков. Но вскоре Таль понял, что не имеет права работать в школе: слишком уж часто приходилось ему уезжать.

Его всегда тянуло к журналистике. В латвийской молодежной газете Таль начал писать маленькие фельетоны по письмам читателей. Это было интересно, временами увлекательно: его чувство юмора нашло себе удачное применение. Но и тут длительные путешествия мешали, выбивали из колеи.

С 1959 года в Риге начал издаваться шахматный журнал «Шахс». Таля ввели в редакционную коллегию. Сначала он отнесся к своей должности несколько иронически — в двадцать два года и член редколлегии. Смешно! Но потом втянулся и вдруг почувствовал, что именно в шахматном журнале могут отлично ужиться, не ворча друг на друга, любовь к шахматам и интерес к журналистике.

…В Тбилиси Таля ждало очень трудное испытание. Ситуация была точно охарактеризована в шахматном бюллетене, посвященном начинавшемуся чемпионату:

«Если, говоря словами старинного анекдота, его (Таля. — В. В.) первый успех в XXIV чемпионате расценивался некоторыми как случайность, а повторное завоевание золотой медали — как совпадение, то те же скептики вынуждены признать после межзонального турнира в Портороже и XIII Олимпиады в Мюнхене, что для Таля занимать первые места — привычка. И если остальные ведущие гроссмейстеры мирились с тем, что вперед поочередно выходили Бронштейн, Котов, Смыслов, Керес, Ботвинник, Авербах, Геллер и Тайманов, то теперь стоит вопрос — либо признать абсолютную гегемонию Таля в советских чемпионатах, либо опередить его».

Гегемонию в шахматах с их азартным духом соперничества не любили никогда. Тем более не хотели ее признавать в Тбилиси, где играли такие выдающиеся гроссмейстеры, как Керес, Бронштейн, Петросян, Спасский, Корчной, Геллер, Авербах, Тайманов. Если учесть, что в турнире участвовали и очень сильные мастера, двое из которых — Полугаевский и Холмов — спустя некоторое время получили гроссмейстерское звание, станет ясным, какие огромные трудности стояли перед Талем.

Он был не просто чемпионом, с которым всегда играют особенно старательно, он был еще и очень молодым, энергичным претендентом на шахматный престол. Таль, наконец, был еще и адептом нового подхода к шахматной игре, казавшегося многим крамольным и дерзким. И, наверное, каждый участник турнира лелеял в душе тайную мечту — призвать к порядку этого слишком уж напористого молодца.

Настроения своих коллег Таль почувствовал уже в первой партии — с Юхтманом. Партия эта игралась во втором туре, так как из-за болезни Таль к началу турнира опоздал.

Юхтман — это «узкий специалист» в шахматах. Его главное оружие, которым он безупречно владеет, — тактика. Игрок такого плана вполне устраивал Таля: скучать он не даст. В то же время где-то подсознательно Талю не должно было нравиться, что Юхтман вторгся в его владения — стихию комбинационной игры и чувствует себя там как дома.

Может быть, поэтому Таль кинулся на соперника с открытым забралом. Но именно с Юхтманом такая игра была крайне опасной; обычно столь тонкий психолог, Таль на этот раз слишком поддался влечению темперамента и был наказан.

В следующих трех турах Таль набрал два с половиной очка и поправил свои дела. В пятом туре он встретился с Кересом. В один из моментов Керес сделал ход и прогуливался по сцене. Таль сделал ответный ход, подошел к Кересу и сказал:

— Ваш ход.

Керес сел за доску, задумался, а потом сказал Талю:

— Ну что ж, я согласен.

Таль в изумлении уставился на партнера: оказывается, Кересу показалось, что Таль словами «ваш ход» предложил ему ничью. Таль посмотрел на доску: у него было чуть-чуть похуже. В таких случаях предлагать ничью неудобно. Тогда он извинился и объяснил, что не предлагал ничьей. Не зная, что это вызвано щепетильностью Таля, Керес нахмурился, и в заключительной части партии Талю еле удалось спастись.

К девятому туру Таль уже находился в лидирующей группе. В этот вечер в Тбилиси прилетела Ида Григорьевна: Миша сказал по телефону, что чувствует себя неважно. В вестибюле Театра имени Руставели, где проходил турнир, ее встретил гроссмейстер Флор.

— А, мама приехала! Вовремя, а то Миша расклеился и сегодня проигрывает Нежметдинову.

— Что? Я приехала, и он ради этого не выиграет партию? Быть этого не может!

И мать вошла в зал. Увидев, что Миша энергично ходит по сцене, она улыбнулась: по походке сына мать всегда безошибочно определяла, как идут у него дела. Дотошная Ида Григорьевна разыскала Флора и торжествующе сказала:

— Ну что, гроссмейстер, кто был прав? Видите, он выигрывает!

— Кто выигрывает? Миша? У него безнадежно!

— А я вам говорю — выигрывает!

— Ох эти мамы! — в сердцах воскликнул гроссмейстер и торопливо пошел в пресс-бюро печатать отчет об игре.

Как ни странно, оба были правы. Позиция у Таля была безнадежна, но он выиграл! В сицилианской защите Таль черными получил очень тяжелую позицию. На 12-м ходу Нежметдинов пожертвовал пешку и получил страшную атаку, но в возникших осложнениях не нашел сильнейшего плана и позволил королю Таля улизнуть на другой фланг. Партия перешла в равный эндшпиль, однако Нежметдинов продолжал упрямо добиваться победы, допустил грубую ошибку и сдался.

В десятом туре Таль победил Авербаха, и у него стало шесть с половиной очков из девяти. У Спасского и Тайманова было по семь очков. Неясным было положение Петросяна, который из-за болезни пропустил несколько партий. Перед одиннадцатым туром Таль выступал по тбилисскому телевидению и, между прочим, сказал:

— Я так редко лидирую после первой половины турнира, что теперь просто не знаю, как играть дальше.

Он и не подозревал, как быстро подтвердятся эти слова! В следующем же туре он несколько легкомысленно провел партию с Гуфельдом, самоуверенно рокировал под атаку и был разгромлен. Зато потом в семи турах Таль не проиграл ни одной встречи и набрал пять с половиной очков.