Ричард обнял его и погладил по голове.

— Не плачь, малыш, я все понимаю. Тебе угрожали злые, жестокие люди.

— Они грозились вырвать мне язык и выколоть глаза!

— И не преминули бы это сделать, будь они прокляты! Но теперь тебе ничего не грозит. Все будет хорошо, не бойся.

— Но, ваше величество, я же привел их к вам!

— Ты не виноват, они все равно поймали бы меня. Осуши слезы. Служи мне верой и правдой, и все будет как прежде.

Мальчик снова упал на колени и принялся целовать ноги Ричарда.

Шли дни. Ричарду позволили прогулки по окрестностям в сопровождении стражи. Вильям Лестанг ходил вместе с ним, а по вечерам они играли в шахматы. Порой в камеру заглядывал и фон Кюринг. Он подарил Ричарду лютню, и когда король сидел с партнером за шахматной доской, паж тихонько наигрывал мелодии. А часто Ричард играл сам, и все трое пели.

Ричард обладал сильным голосом, и, слыша его, обитатели замка изумлялись тому, что он звучит так весело — ведь король томится в плену. А Ричард забывал о своей печальной участи, когда пел удалые песни.

Еще всех удивляло то, что Ричард не сердился на своих тюремщиков. Он любил бороться, и на тюремном дворе часто устраивались состязания, из которых Ричард неизменно выходил победителем. Хотя выбирал в противники самых высоких и с виду сильных мужчин.

Поразмявшись, он возвращался к себе и либо играл в шахматы, либо пел. Находясь в замке, Ричард сочинял стансы, в которых намеревался поведать о своем заточении миру (оговариваясь, что если ему, конечно, представится такая возможность).

В его беседах с Вильямом Лестангом время от времени всплывала тема побега. Король пытался представить себе, смогут ли они перебраться через высокие стены. Стража смотрела в оба. Каждую ночь в камеру Ричарда приходили двое солдат. В войсках герцога отобрали самых рослых и сильных воинов и прислали их в Дюренштейн для охраны короля. Солдаты садились по обе стороны постели и сидели как истуканы всю ночь, держа наготове большие мечи.

— Но даже если бы нам удалось с ними расправиться и бежать, — сказал однажды Лестанг, — куда бы мы подались? Нас очень скоро бы обнаружили и заточили в еще более неприступной крепости.

Ричард кивнул и со вздохом прошептал:

— Если б только нам удалось передать весточку моей матери…

— Но как? Нас неусыпно стерегут.

— Не знаю, — снова вздохнул Ричард, — но я верю, что помощь придет. Не может не прийти!

Впадая в отчаяние, он обращался к музыке. Она была его главным утешением.

Написав первый куплет песни, в которой Ричард горько сетовал на незавидную участь пленника, спел его Вильяму.

— Мелодию мы когда-то сочинили вместе с Блонделем де Неллем, — пояснил Ричард. — Ты помнишь Блонделя, Вильям?

— Да, сир. Такой красивый мальчик! Он был вам очень предан.

— Блондель хотел поехать со мной. И если бы я разрешил, кто знает, был бы он сейчас жив? Ведь Блондель, наверное, не выдал бы меня, и ему выкололи бы глаза, вырвали язык… Нет, слава Богу, что я оставил его на корабле! А если бы малыш меня предал, он бы потом не находил себе места. Как наш бедный паж. Его все время гложет совесть. Утешь его, Вильям. Скажи, что я не сержусь.

— Вы образец благородства и великодушия, сир.

— Я надеюсь, Блонделю удалось благополучно вернуться в Англию. Он хороший мальчик и чудесный менестрель.

— Только вряд ли ваш брат это оценит.

— Нам остается только надеяться на это. А сейчас позови пажа, Вильям, пусть споет для нас, а мы сыграем в шахматы.

Уже вся Европа знала, что Ричард в плену. Правда, его местонахождение до сих пор не было установлено, но все склонялись к мысли, что искать его надо во владениях Леопольда Австрийского.

Джон ликовал. Он делился своей радостью с Хью Нанентом, и они вместе потешались над Ричардом. Филипп Французский тайно переписывался с Джоном. Он тоже был очень доволен. Вспоминая стычку Ричарда с Леопольдом у стен Аккры, Филипп тихонько посмеивался. Интересно, Ричард теперь раскаивается в своем поступке? Нет, наверное. Если его спросить, он, пожалуй, скажет, что все равно поступил бы точно так же. Даже зная, что за этим последует. Да… необычный он человек… право, необычный!

«Как бы я хотел, чтобы Ричард был моим пленником», — вздыхал Филипп.

Заигрывая с Джоном, он уверял себя, что действует исключительно в интересах Франции.

«Ежели Ричард и вправду в руках Генриха Германского (а похоже, это так, поскольку все слухи сводятся к одному и тому же), — написал Филипп Джону, — нам данное обстоятельство на руку. Чем дольше он пробудет в плену у императора, тем для нас лучше».

У Филиппа даже родилась крамольная идея заплатить Генриху, чтобы тот продержал Ричарда в плену до конца 1194 года! Он был готов отсчитать германскому императору пятьдесят тысяч серебром и предлагал Джону раскошелиться на тридцать тысяч.

«Разумеется, — добавлял король Французский, — разумнее было бы платить императору помесячно, ибо ежели мы дадим ему вперед слишком много, а Ричард потом бежит, деньги будут потрачены впустую. Лучше выделять каждый месяц по тысяче фунтов серебром, этого вполне хватило бы».

А в конце письма Филипп призывал Джона предложить императору еще сто пятьдесят марок, ежели тот согласится передать пленника в их руки.

Когда Филипп писал это, у него блестели глаза. Он уже представлял себе Ричарда, окруженного плотным кольцом солдат… Неужели Львиное Сердце снова станет его возлюбленным пленником?

Джон с воодушевлением поддержал эту интригу, надеясь в самом ближайшем будущем захватить английский престол.

Королева Альенор пребывала в страшном унынии. Никогда не отличавшаяся особой набожностью, она часами стояла на коленях и каялась, умоляя Бога не карать Ричарда за ее былые прегрешения.

— Что мне делать? — со слезами на глазах вопрошала она архиепископа Руанского. — Моего сына теснят со всех сторон: и здесь, и в Нормандии. Я готова поехать на его поиски, но что будет с королевством? Боже мой! Боже мой! Ричард тяжело болен, его изнуряет застарелая лихорадка. Я боюсь, он не вынесет заточения.

— Ричард очень вынослив, — утешал королеву архиепископ. — У него хватит здоровья на десятерых.

— Ах, знать хотя бы, где он!

— И что бы мы тогда предприняли?

— Мы бы вернули его! Вернули!

— За короля наверняка потребуют выкуп.

— Мы заплатим!

— Но ведь неизвестно, какие еще условия они выставят…

— Мы должны соглашаться на любые! Все лучше, чем смерть короля.

И Альенор снова принималась рыдать и каяться в грехах, за которые теперь ей приходилось расплачиваться такой страшной ценой.

Архиепископ решил прислать к ней менестреля, чтобы тот отвлек королеву от тяжелых дум своими напевами. Блондель де Нелль бесшумно проскользнул в покои Альенор и, усевшись в углу, начал перебирать струны лютни.

Горько плакавшая Альенор умолкла, очарованная музыкой. Никогда в жизни ей не доводилось слышать такой прекрасной мелодии.

— Какая прелестная музыка, — вздохнула она. — Кто это написал?

— Его величество и ваш покорный слуга, — отвечал Блондель.

— Я вижу, ваш дуэт был весьма удачным.

— Король тоже так говорил, ваше величество, — кивнул Блондель. — Мы с ним сочинили еще одну песнь, но исполняли ее только, когда были вдвоем. Такова была воля короля.

— Я тоскую по нему, Блондель, — прошептала Альенор. — Безумно тоскую…

— Неужели ничего нельзя придумать, ваше величество?

— Мы не знаем, где он. Это держится в строжайшей тайне. А разве можно спасти кого-нибудь, если его местонахождение неизвестно?

— Люди говорят, король где-то в Австрии.

— Да, но это еще нужно доказать. Когда королева Беренгария была в Риме, она увидела выставленный на продажу пояс Ричарда и узнала его.

— Но как пояс мог оказаться в Риме, ваше величество?

— Не знаю. Наверное, король подарил его кому-нибудь, и этот человек привез подарок в Рим.