Народ, конечно, ненавидел Лонгчемпа. И неудивительно — ведь тот был выходцем из Нормандии и установил у себя дома чуждые обычаи. Кроме того, Лонгчемп любил роскошь. Что опять-таки было вполне естественно для человека, которого в детстве не обходили презрением. Такие люди, получив возможность, постоянно демонстрируют окружающим свое богатство и могущество.

Полюбуйтесь, как меня любит король, казалось, говорил Лонгчемп каждым своим жестом.

И чем больше он выкаблучивался, тем больше его ненавидели. Он же платил англичанам ответной ненавистью и всячески унижал их. Ловкий царедворец не был знатоком человеческих душ. Пресмыкаясь перед Ричардом, он не стремился завоевать расположение остальных, забывая о том, что Ричард далеко, а враги рядом.

Крестовый поход требовал много денег. Причем беспрерывно. И если Лонгчемп хотел услужить своему господину, он должен был собирать налоги. Что он исправно и делал. И, вот уж ирония судьбы, англичане винили в этом не короля, на чьи затеи уходили собранные деньги, а канцлера, который лишь неукоснительно выполнял волю короля.

Уже вся Англия роптала на нормандского выскочку. Он и ничтожество, и одевается, как король, и ездит повсюду с такой помпой, что противно смотреть… Когда Лонгчемп останавливался во время поездок по стране в монастырях (он же был не только канцлером, но и епископом), монахи роптали, что его свита за несколько дней съедает их многомесячные припасы.

Лонгчемп знал, что англичане презирают его за низкое происхождение, и окружал себя стеной высокомерия. Он даже требовал, чтобы слуги становились перед ним на колени! Это стало предметом обсуждения по всей стране. Все англичане сходились во мнении, что наглость канцлера не знает границ. Сам король и тот держится скромнее!

Как и следовало ожидать, враги позаботились о том, чтобы король услышал о растущей неприязни англичан к Лонгчемпу. Королева Альенор заволновалась и, встретившись с Ричардом на Сицилии, посоветовала ему послать в Англию Вальтера Кутанса, архиепископа Руанского, чтобы тот якобы помогал Лонгчемпу править, а на самом деле присматривал за ним, и если канцлер станет совсем уж неугоден англичанам, отобрал бы у него бразды правления.

Лонгчемп принял Вальтера настороженно. Однако не догадался об истинной причине его приезда, а решил, что тот надеется получить вакантное в тот момент место архиепископа Кентерберийского. А поскольку Лонгчемп сам имел на него виды, то принял Вальтера в штыки.

Но все же его главным врагом оставался принц Джон.

Лонгчемп довольно усмехался, представляя себе, как рассвирепеет принц, узнав, что канцлер разъезжает по стране, окружив себя королевской роскошью. Но Лонгчемп не боялся Джона. Ничтожный развратник! Народ его не поддержит. Зря Ричард так к нему снисходителен.

— Джону не суждено стать королем, — однажды заявил Ричард. — А если вдруг он, по странной прихоти судьбы, и завладеет престолом, он его не удержит — не из того теста сделан. Джон по натуре не завоеватель.

Презрение, с которым Ричард относился к Джону, передалось и Лонгчемпу. Поэтому, слыша, что принц осыпает его проклятиями, епископ равнодушно пожимал плечами и не обращал на это внимания.

В ту пору, о которой идет речь, Лонгчемп размышлял о том, как бы обезвредить Жерара де Кемвилла, шерифа Линкольнского. Он подозревал этого человека в интригах, поскольку Жерар был дружен с принцем Джоном. На самом деле Жерар в глубине души уже считал Джона королем и присягнул ему на верность. Лонгчемп же намерен был в случае смерти Ричарда поддержать Артура Бретанского, поскольку тогда он оставался бы регентом до его совершеннолетия. Канцлер уже представлял себе, как он привезет Артура в Англию и станет его наставником. Его это вполне устраивало. Правда, Ричард был еще не стар, а женившись на принцессе Наваррской, вполне мог оставить после себя наследников. И тогда Артур был бы уже не в счет. Но и такая перспектива устраивала Лонгчемпа. Какая разница, кого воспитывать: Артура или сына Ричарда? Его грандиозные замыслы мог поставить под угрозу лишь один человек: Джон.

Поэтому канцлера очень смущало, что такие люди, как Жерар де Кемвилл, присягали на верность принцу. И когда он узнал, что Кемвилл привечает в своем замке разбойников и не выдает их в руки правосудия, хотя те нагло грабят путников на Линкольнской дороге, Лонгчемп решил воспользоваться представившейся возможностью, чтобы расправиться со своим врагом. Законы, направленные против грабителей, были очень суровыми, и Ричард, придя к власти, не стал их менять. Чтобы обеспечить путешественникам возможность спокойно ездить по стране, нужно было применять драконовские меры к разбойникам. Эта истина подтверждалась уже на протяжении целого столетия. Вильгельм Завоеватель сделал Англию законопослушной страной, и народ уже понял, что это сделано для его же блага. Только во время правления слабовольного Стефана узда, в которой держались нарушители закона, ослабла, и мятежные бароны ринулись грабить, мучить и убивать путников.

Но теперь никто не желал возвращения к тем страшным временам, и Лонгчемп с полным основанием принялся за Жерара де Кемвилла.

Он приказал ему явиться, но Кемвилл прислал вместо себя слугу. А это уже само по себе было оскорбительно.

— Где твой хозяин? — спросил Лонгчемп.

— Он занят, милорд.

— Я же велел ему приехать сюда! — возмутился Лонгчемп. — Он поступает крайне неосмотрительно, пропуская мои слова мимо ушей.

— Хозяин просил изложить ваше дело мне. И высказал предположение, что вы хотели поговорить с ним о гостях, которых он недавно принимал у себя в замке.

— Это были грабители, и их надо судить.

— Но они же грабили евреев, милорд!

— По-твоему, это оправдание?

— Люди не любят евреев. И король тоже. Во время его коронации было перебито много этих поганых людишек.

— Передай своему хозяину, что он нарушил английские законы и должен явиться в суд.

— В отсутствие короля милорд подчиняется только одному человеку — принцу Джону.

— Повторяю: передай своему господину, что я вызываю его в суд. И ему не поздоровится, если он меня ослушается.

Вот какая неприятная история занимала мысли Лонгчемпа однажды летом поутру в 1191 году.

Жерар де Кемвилл пришел к принцу Джону, и тот его немедленно принял.

— Этот наглый нормандский карлик посмел оскорбить вас, милорд! — воскликнул Жерар. — Я сказал ему, что подчиняюсь только вам, а он заявил, что ему на это наплевать.

— Проклятье! — взревел Джон. — Ну, мы ему покажем, где раки зимуют! Я его выставлю из канцлерского кресла! Выкину, как паршивого щенка! Вот увидишь! Я брат короля, и, значит, отец хотел передать власть мне.

Жерар молчал, словно набрав в рот воды. Он, конечно, всей душой поддерживал Джона, но остерегался высказывать вслух крамольные мысли. И стены имеют уши… Неосторожно оброненное слово может иметь страшные последствия.

— Я ваш вассал, — тщательно выбирая выражения, сказал Жерар, — и готов предстать только перед вашим судом.

— Хорошо. Предоставь это дело мне, — кивнул Джон, придя в восторг от того, что у него появился повод вступить в открытое столкновение с Лонгчемпом.

И тут же принялся намеренно себя распалять. Ярость придавала ему сил. Джону нравилось доводить себя до исступления, а затем обрушивать свой гнев на окружающих. А тут еще и повод такой отличный!

— Я принц или не принц? — оскорбленно воскликнул он.

— Принц, конечно, — поспешил его успокоить Жерар. — И тот, кто посмеет это отрицать, подавится собственными словами.

— И тем не менее такой человек нашелся. И кто?! Презренный раб! Ишь, важничает, как король! Вот бы притащить его сюда, Жерар! Ух, что бы я с ним сделал! Да я бы… я бы… я бы его на кусочки порезал. Да его вопли были бы для меня сладчайшей музыкой!

— Вы совершенно правы, милорд. Лонгчемп — дерзкий хам, выскочка, — поддакнул Жерар.

— А живет, как король. Слуги стоят перед ним на коленях. Где это видано, чтобы англичане так унижались перед нормандцем? Ну, ничего! Я заставлю его лизать башмаки последнему нищему. Вот будет потеха! Раздену его догола и потащу по улицам… до крови исхлещу бичом его поганую крестьянскую спину…