— Что за человек этот Ричард? — поинтересовался Саладдин у своего брата Малек-Абдула. — Его величают Ричард Львиное Сердце. Говорят, он отчаянно храбр и не знает поражений. С тех пор как он появился на нашей земле, христиан не узнать.

Малек-Абдул проворчал:

— Скоро христианам представится случай убедиться в том, что их герой — такой же человек, как и все остальные.

И он пообещал в скором времени принести Саладдину голову Ричарда.

Однако Саладдин не был столь легковерен. Сам он никогда не хвастался, ибо считал, что Аллах не любит хвастунов. И потом Саладдин остерегался недооценивать врага, прекрасно понимая, насколько это опасно.

Однако он знал, что воины ждут от него чуда. А когда сильно веришь в чудеса, они порой происходят. По крайней мере, в истории с Ричардом без чуда не обойтись.

«Мы с ним близки по духу, — подумал Саладдин. — Как жаль, что нам приходится быть врагами!»

Но что было делать, если Саладдин хотел удержать Иерусалим, а Ричард намеревался его отобрать. И оба были готовы добиться победы любой ценой!

В разгар подготовки к штурму Ричард вдруг занемог. Его опять подкосила лихорадка, и, как он ни пытался побороть болезнь, она оказалась сильнее.

Ричард бесился от ярости, лежа в шатре и прислушиваясь к звону молотов о наковальни, доносившемуся снаружи. Оттягивать штурм было нельзя — мусульман следовало захватить врасплох. Они и так наверняка уже прознали про то, что в полку христиан прибыло. И, наверное, сарацинские шпионы донесли о сооружении странных башен, которые зачем-то поставили на колеса…

О, как же не вовремя навалилась на него проклятая хворь!

Пришедшие в шатер к Ричарду Беренгария и Джоанна ужаснулись, увидев его осунувшееся лицо.

— Не пугайтесь, — криво усмехнулся Ричард. — Все не так плохо, как кажется. За те годы, что я страдаю этой болезнью, я уже успел ее изучить. Она пройдет сама по себе, но беда в том, что сейчас мы не можем ждать. До атаки остались считанные дни. Ох, как я зол! Ну почему это случилось именно сейчас?!

— Зато, — ласково сказала Беренгария, — мы сейчас хотя бы можем поухаживать за тобой.

И они неотлучно находились при Ричарде, пока он болел. В тумане бреда Ричард смутно ощущал, как нежные женские руки убирали мокрые волосы с его разгоряченного лба и подносили прохладное питье к пересохшим воспаленным губам.

Когда Ричард наконец оказался вне опасности, Беренгария была так же счастлива, как в первые дни после свадьбы.

Приходя в себя после очередного приступа, Ричард с беспокойством вопрошал, что творится вокруг.

— Все хорошо, — старалась успокоить его жена.

Но он ей не верил. Что может быть хорошего, когда он прикован к постели? Кто прорвет осаду?

— С осадой можно повременить, — неизменно отвечала Беренгария.

Ричард тяжело вздыхал, досадуя на женское невежество.

Как можно с ней разговаривать?! Что она понимает в военном деле?

От Джоанны, наверное, было бы больше толку, но она держалась в тени, видя, какое удовольствие для Беренгарии ухаживать за мужем.

Как-то в очередной раз, придя в сознание, Ричард заметил в шатре еще один женский силуэт. Это оказалась совсем юная девушка, которая, словно тень, повсюду следовала за Беренгарией.

— Кто она? — чуть слышно прошептал Ричард.

— Дочь Исаака.

— Что ей здесь надо? — всполошился он.

— Да она давно с нами. Или ты забыл, что отдал ее под наше покровительство?

— Но ее отец — мой пленник, — не успокаивался король. — Она, должно быть, жаждет мести.

— Не волнуйся. Мы внушаем ей, что более благородного правителя, чем ты, нет на свете.

Однако Ричард еще долго не мог успокоиться.

Видя его волнение, Беренгария приводила все новые и новые доводы. Принцесса — еще ребенок и не может представлять собой серьезную угрозу, говорила она. Вдобавок малышка неотлучно находится при ней и Джоанне. И вообще девочка им как сестра. Она никогда не причинит зло человеку, которого они любят. Да и потом принцесса не прикасается к пище, которую подают королю. Так что она при всем желании не могла бы отравить его еду.

Ричард принялся внимательно следить за девочкой и удостоверился, что Беренгария была права: хрупкое дитя неспособно на зло.

— Ты находишь ее красивой? — настороженно спросила Беренгария, внезапно приревновав мужа к принцессе.

— Как тебе сказать… Киприотки не лишены известного обаяния, — неопределенно протянул Ричард, но, покосившись на приунывшую Беренгарию, поспешно добавил: — Хотя с наваррскими красавицами их, конечно, не сравнить.

Ему вдруг стало совестно, что он совсем забросил свою жену.

Услышав комплимент, Беренгария расцвела. Она была нетребовательной женой и радовалась малейшему знаку внимания со стороны мужа.

«А ведь мой брак не так уж и несчастлив», — подумал Ричард, и впервые со дня свадьбы в его душе шевельнулось что-то, похожее на любовь.

«Когда выздоровею, надо будет уделять ей побольше времени, — продолжал размышлять Ричард. — Она неплохая женщина, да и собой недурна».

Ричарду было приятно сознавать, что, когда ему плохо, она всегда готова облегчить его страдания.

Филипп зашел проведать Ричарда и долго стоял возле постели, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Мда… — задумчиво протянул французский король, — оказывается, лихорадка хуже злейшего врага. У тебя совсем больной вид, мой дорогой Ричард.

— Это пройдет. — Проклятый климат! И как только туземцы его выносят?

— Наверно, привыкли. Вдобавок у них тут особая одежда, которая защищает тело от солнца и не дает ему перегреться.

— О, как же я ненавижу эту проклятую страну! — страстно вскричал Филипп. — Назойливые мухи, песок, повсюду песок — во всех вещах, в волосах, в еде… А москиты?! Это же настоящая чума! У меня несколько солдат умерло от их укусов. Потом еще пауки… Их укус тоже смертелен. Они выползают из своих укрытий в темноте, когда все спят. Сколько людей пало жертвой этих тарантулов! Правда, мы наконец обнаружили, что они боятся шума, и теперь мои воины устраивают перед сном жуткий тарарам. Но не могут же они бить в барабаны всю ночь напролет! А когда в лагере воцаряется тишина, снова начинается нашествие этих тварей. Я уже не раз подумывал о доме, о моей прекрасной Франции, где никогда не бывает сильной жары и нет этого гадкого песка, пыли, ядовитых пауков… А теперь, когда ты заболел, Ричард, я чувствую, что нам обоим надо возвращаться. Возвращаться как можно скорее, иначе случится непоправимое. Ради Бога, давай уедем отсюда, когда захватим Аккру!

— Но это же будет только начало, — возразил Ричард. — После взятия Аккры нужно идти на Иерусалим.

Филипп сжал кулаки и хотел было возмутиться, но сдержался и, помолчав, тихо произнес:

— Мне больно видеть тебя в столь плачевном состоянии. Тебе необходимо побыстрее попасть в умеренный климат.

— Мы дали обет, Филипп. Не забывай, мы с тобой воины Христовы.

— Я и не забываю. Иначе мы бы не собирались штурмовать Аккру.

— Боюсь, я еще неделю или даже больше буду непригоден к боям. По правде сказать, Филипп, я сейчас даже на ногах не держусь.

— Так тебе и не нужно вставать! Лежи! Я начну штурм без тебя.

— Но, Филипп…

— Да, я знаю, мы собирались брать Аккру сообща. Но пойми, Саладдин спешно вооружается. Он видит, что атака близка, и пытается принять надлежащие меры. Мы не можем больше ждать. Ты и так задержался в пути. Промедление смерти подобно.

Ричард пристально вгляделся в умное, коварное лицо французского короля. Он слишком хорошо знал Филиппа и догадывался, что в глубине души тот лелеет мечту стать единственным королем, завоевавшим Аккру, снискать лавры победителя в одиночку.

Да, они, конечно, любили друг друга, но к этой любви неизменно примешивались зависть и соперничество. Каждый хотел верховодить. Порой даже казалось, что они не друзья, а заклятые враги.

— Ты хочешь почестей только для себя! — взорвался Ричард. — Стяжать всю славу — вот твоя мечта!