Но термин термином, а была у Марра и теория происхождения языков в целом. По его мнению, они все постепенно выросли из четырёх первобытных выкриков, которыми общались между собой первобытные люди. Выкрики эти звучали — сал, йон, бер, рош. Вот из этого, мягко говоря, ограниченного набора и выросло со временем всё языковое богатство мира.

Ни единого внятного доказательства того, что выкриков изначально было четыре, а не три и не дюжина, Николай Яковлевич так и не предъявил. Языковая конструкция, позволившая ему восстановить облик именно этих четырёх слогов, тоже, мягко говоря, блистает натяжками. Многие современные исследователи вообще полагают, что к моменту создания этой теории почтенный по тому времени возраст — шесть десятилетий — серьёзно сказался на умственных способностях и душевном благополучии почтенного академика. Но это опять же слухи, вряд ли допускающие независимую проверку.

Тем не менее теория прижилась. Была объявлена единственно верной, поскольку сам Марр прикрыл её авторитетом марксизма, нахватав из старых работ Карла Генриховича Маркса и Фридриха Фридриховича Энгельса несколько цитат, поддающихся при желании трактовке и в его пользу. А желание связать господствующую тогда политическую теорию с разными науками было у многих. Тем более что сама эта теория опирается на данные многих наук и построена довольно близко к тогдашней научной норме, так что многие считают её наукой без всяких оговорок. Науки же, при всех своих внешних различиях, описывают с разных сторон один и тот же единый мир, а посему их взаимосвязи весьма обширны и разнообразны. Так что политическое обоснование теории Марра на первый взгляд не противоречило тогдашним представлениям.

Насколько я могу судить, гипотеза Марра никогда не была лучшей из существовавших на данный момент теорий происхождения языка. Уже когда Марр начинал работать, были теории значительно убедительней и логичней. Да и в дальнейшем его оппоненты развивали теории куда более убедительные и логичные. Именно Марр использовал для подтверждения своих взглядов вненаучную аргументацию. И то, что Джугашвили отвлёкся от достаточно серьёзных работ по управлению страной и отключился от не менее серьёзных внутрипартийных интриг по перетягиванию каната на верхушке власти, то, что он снял с теории Марра броню из марксистских цитат, лично я считаю его научной заслугой. Именно научной: ведь он должен был озаботиться положением дел в науке и всерьёз убедиться, что теория Марра никоим образом не вытекает из используемых им марксистских цитат.

Далеко не вся деятельность Джугашвили благотворна. У него хватало и преступлений, и ошибок, зачастую куда более тяжких, чем любое преступление. Но если навешиваем на него преступления, коих он не совершал, тем самым лишаемся возможности обвинить его за то, что он делал плохого на самом деле.

Я помимо всех прочих своих занятий, считаю себя у ещё и журналистом. Поэтому для меня тема свободы слова — дело профессиональное.

Довольно многие мои коллеги полагают: свобода слова означает вообще свободу говорить всё, что угодно, по своему вкусу и усмотрению. Мол, моё дело прокукарекать, а там хоть не рассветай. Я скажу, а читатели пусть разбираются, в какой мере и в каких аспектах сказанное соответствует действительности.

Позиция весьма удобная в том смысле, что действительно позволяет журналисту заниматься исключительно поиском информации, даже не пытаясь её всерьёз проверять. Скажем, после катастрофы на Саяно-Шушенской гидроэлектростанции несколько местных журналистов предлагали способы ведения спасательных работ, гарантирующие наводнение сотен километров окрестностей — да ещё и призывали весь народ поддержать их губительные советы.

Той же ссылкой на свободу слова зачастую оправдывают и публикацию уже совершенно откровенного вранья, не только журналистского.

Известный математик Анатолий Тимофеевич Фоменко решил реанимировать уже давным-давно известные и опровергнутые фантазии народовольца Николая Александровича Морозова о том, что вся история фальсифицирована путём размножения в прошлое — с небольшими редакторскими правками — копий событий последних нескольких веков. До сих пор очень многие именно ссылками на свободу слова защищают право Фоменко публиковать эту ахинею.

Беглый разведчик Владимир Богданович Резун под псевдонимом Виктор Суворов публикует вариации на тему, впервые развитую ещё доктором философии Йозефом Паулем Фридриховичем Геббельсом в 1941 году: мол, Германия напала на Советский Союз только потому, что опасалась удара с его стороны. И эту злонамеренную ложь тоже зачастую оправдывают ссылками на свободу слова.

Но свобода человека никогда не бывает неограниченной — просто потому, что человек, во-первых, почти никогда не бывает один, во-вторых, живёт в реальном мире и должен считаться с его реальностью.

Даже Робинзон на своём острове был далеко не свободен. Хотя бы потому, что изрядно зависел и от запасов, сохранившихся на разбитом корабле, и от сил природы, использование которых помогало ему удовлетворять свои собственные потребности. А когда ему понадобилась свобода слова и самовыражения, пришлось ждать появления Пятницы, потом обучать его английскому, а потом старательно следить за тем, чтобы не сказать Пятнице ничего такого, во что сам Робинзон не верил бы. Ибо Пятница мог воспринять всерьёз любые его слова и на их основании действовать каким-то образом, явно ошибочным с точки зрения самого Робинзона.

Когда отцы-основатели Соединённых Государств Америки включили требование свободы слова в первую из поправок к созданной ими конституции, они обосновали его тем, что каждый человек имеет право на получение всех возможных сведений, способных помочь ему принять обоснованное, обдуманное и осмысленное решение. Исходя из этого, следует признать: свобода слова не распространяется на высказывания, заведомо неспособные помочь человеку в принятии обдуманных решений. Если кто-то начинает искренне заблуждаться и транслировать свои заблуждения окружающим, мы вправе прервать его, не ссылаясь на свободу его слова. Ибо такое слово не способствует принятию теми, кто его слышит, разумных решений. Если же кто-то сознательно лжёт, мы вправе его покарать за эту ложь, опять-таки не принимая во внимание его свободу слова. Ибо лжец, бесспорно, злоупотребил своей свободой — в ущерб равным свободам других людей.

Уж не помню, кому принадлежит замечательная формулировка: «Свобода вашего кулака кончается там, где начинается мой нос», но к свободе слова эта формулировка, несомненно, относится не меньше, чем к любой другой. Мы не можем оправдывать свободой слова ни заблуждение, ни тем более ложь. Поскольку в этом случае свобода одного человека превращается в явное ущемление интересов — и тем самым свобод — множества других людей.

Я — и в качестве политического консультанта, и в качестве журналиста — всегда стараюсь говорить именно то, что думаю сам. Если в моих словах оказываются какие-то заблуждения и мне на эти заблуждения указывают, я стараюсь как можно скорее исправиться, не ссылаясь на свободу своего слова. Ибо свободно — правдивое слово. Свободно — правильное слово. А ошибки и ложь не заслуживают свободы, ибо сами её ущемляют.

Мне приходится участвовать во множестве споров — и в Интернете, и в средствах массовой информации, и в работе. Понятно, ни один участник спора не может обосновать свою позицию просто ссылками на свободу слова. Потому что остальные так же свободны эту позицию опровергать или вовсе не принимать во внимание. Но почему-то вне контекста открытого спора многие склонны оправдываться свободой слова — даже если это слово фактически вводит в далёкое заблуждение тех, кто не располагает знаниями, достаточными для оспаривания. Поэтому безопаснее при любом чтении чувствовать себя участником спора — внимательно исследовать всё сказанное, сверять разные источники, искать в каждом внутренние противоречия… И если увидите, что Вас пытаются обмануть — разоблачайте всякого злоупотребившего свободой слова.