Авантюрная душа жаждала приключений, схватки и, разумеется, добычи, а на худой конец суррогата в виде выпивки и буйства. Так что матросы все чаще и чаще прикладывались к корабельному запасу рома, после чего прикладывали кулаки к лицам подельников.

Капитан все это видел, понимал. Даже несмотря на собственное состояние, он оставался лидером — человеком, ответственным не только за самого себя. Что именно необходимо и команде, и ему лично, Хорнету было более чем понятно. Размяться требовалось, вспомнить, что они вольные люди, а не мальчики на побегушках Ордена; почувствовать себя сильными и смелыми, а не замордованными трудягами. Проще говоря, нужен был еще один корабль, дабы напасть на него и от души повеселиться. И тогда заказ на перевозку эльфийского принца отойдет в глазах пиратов на второй план. Подумаешь, мол, пленник…

Многое понимал Хорнет — кроме одного: он до конца был уверен, что действует по собственному разумению. И что его недовольство вкупе с проблемами в команде вызвано ну чем угодно, только не посторонней волшбой. Уверившись в безобидности закованного в кандалы Леандора и оставив его высочество в трюме, пираты успели привыкнуть относиться к нему как грузу, пусть драгоценному, но неопасному. Им было невдомек, что сковать руки недостаточно: от них зависит лишь боевое чародейство. Голова же у Леандора оставалась свободной… и мало-помалу передавала экипажу «Чайки» его мысли и чувства.

Даже того, относительно недолгого путешествия на корабле рхаванов принцу хватило, чтобы проникнуться презрением ко всему их народу. Чтобы поверить: все, что говорили об этих существах знатные эльфы — все это даже больше чем правда. Леандор увидел их именно такими: грязными вонючими скотами, загаживающими весь мир, а в придачу и собственное обиталище. Примитивными низшими существами, что под силой понимают только тяжесть кулаков, и лишь эту силу уважающих.

Дорбонарские повстанцы, несмотря ни на что, оставались Перворожденными, детьми Света и Жизни. Священными созданиями с надеждой на вразумление. В пиратах же Леандор видел лишь мерзкие отродья — и поэтому даже не думал, что их можно оправдать их или щадить. Он мог выжечь Хорнету мозг в мгновение ока… и растратил бы при этом остатки силы. Но нет, транжирить ее подобным образом принц считал безрассудным. Вместо этого он медленно, но верно изводил пиратов, понемногу подводя их к нужным для него действиям.

К вечеру даже у самого Леандора начинала жутко болеть голова, однако никому и никакого дела до этого на корабле не было. Высочеству плохо? Экие неженки эти эльфы — особенно голубых кровей! Сухопутные крысы опять же…

Если бы кто-то посмотрел на «Золотую чайку» хотя бы сквозь рах-навазскую Лунную Призму — он бы увидел корабль в какой-то слабой, но темной или мутной дымке. Однако Призма лишь в городе магов считалась почти предметом быта, разве что довольно дорогим. За пределами же Рах-Наваза подобные вещицы были в диковинку… да и не нужны они были особенно никому. Полезнее, наверное, было покупать телегу в отсутствие лошади.

Поэтому никто на борту ни о чем не догадывался. А напряжение все росло. И когда наконец сидящий на мачте матрос увидел маячивший вдали парус и доложил об этом радостным воплем, ответом ему было сразу несколько не менее радостных возгласов. Пираты почувствовали то же, что ощущают дети при виде сладостей — причем дети, давно ничего не евшие. Да, «Чайке» с этим кораблем не вполне по пути; да, придется немного отклониться от курса, и да, время на преследование тоже понадобится. Все так, но неужели дело того не стоит?

Когда на палубу вышел капитан, привлеченный веселым гомоном, лица матросов разом обратились к нему — и напоминали, скорее, морды голодных собак. Команда затихла, ожидая решения предводителя… и искренне надеясь на желаемый ею вариант.

И Хорнет не был бы капитаном, если б предпочитал обманывать надежды команды. С пару минут он смотрел вдаль, приложив ладонь ко лбу и словно раздумывал, пока наконец не молвил «вот и веселье… на подходе». И приказал следовать за кораблем.

Для Ирайи это путешествие оказалось чрезвычайно щедрым на новые впечатления. Не так давно она открыла для себя небо — узнав, что мир не всегда бывает ограничен твердью потолка или пещерного свода. И что в мире гораздо больше красок, чем можно увидеть в родном подземелье.

Теперь же девушка из клана Морандора воочию убедилась, что не всегда под ногами бывает нечто твердое и непоколебимое. Далеко не всегда: ибо мир с точки зрения рхаванов, состоит все-таки большей частью именно из моря, а не из суши. Разумеется, Ирайа знала о подземные озерах и реках; однажды ей даже пришлось перебираться вброд через одну из этих рек. Но то был тонкий ручеек по сравнению с водоемами на поверхности; даже рядом с Тромом и его притоками. А что уж говорить о море — когда вода со всех сторон, и не всегда можно увидеть даже намек на сушу.

Как ни странно, но пребывание в море Ирайа переносила неожиданно легко, даром что ни разу еще не плавала. Точнее сказать — не ходила: по мнению моряков слово «плавать» применимо разве что к рыбам и прочим неразумным тварям, а также ко всяческому мусору. А уж никак не достойно разумного существа, что обязано «ходить» хоть суше, а хоть даже и по воде.

Что касается Даррена, то он, напротив, уже в первый день смог проникнуться глубинным смыслом ругательства «сухопутная крыса». И осознать, за что именно те, для кого море успело стать домом, искренне презирают таких как он. А как иначе, коль, ступивши на палубу, здоровый мужик очень быстро превращается в столь жалкое существо? Которое не всегда способно твердо стоять на ногах, передвигается по палубе походкой завзятого пьянчуги, может упасть даже в полный штиль и, конечно же, периодически свешивается за борт — дабы поделиться частью недавно съеденного с водящимися поблизости рыбами.

Ирайе наемник искренне завидовал, а ту легкость, с которой девушка переносила морскую поездку, объяснял исключительно ее молодостью и какой-то легкостью. И здоровьем — тоже. Едва ли Темная Эльфийка за свою короткую жизнь успела хотя бы попробовать пиво, не говоря уж о том, чтобы проводить вечера в таверне, а вышеназванным пивом запивать свиную ногу. Поэтому Даррен все больше предпочитал сидеть или лежать; и уж тем паче старался не смотреть в сторону бортов.

Зато его провожатая буквально прилипла к борту, завороженно любуясь на синюю гладь, на пролетающих птиц, на плещущуюся неподалеку совсем не пуганую рыбу. И только солнце не могло вызвать у Ирайи добрых чувств — поэтому она всегда смотрела в противоположную от него сторону.

И именно Ирайа первой заметила идущий на сближение корабль — благодаря внимательности своей и зоркости. И не преминула сообщить об этом ближайшему к ней человеку. Ближайшим в тот момент оказался богатый, но еще не успевший заплыть жиром, купец, направлявшийся в Рах-Наваз для заключения очередной сделки.

Кстати говоря, в первый день пути этот человек попытался проявить к девушке интерес, намного выходящий за рамки простого знакомства между попутчиками. Поближе познакомиться решил, так сказать… Смекнул, видно, что сопровождающий девушку-эльфийку мужик — никакой не ухажер, что оба из этой странной парочки едва терпят друг друга.

И, в отличие от Даррена, особенности внешности юной пассажирки купца не волновали; видно, привык он иметь дело не с одними лишь сородичами. А может, как раз эти особенности и волновали… но в другом смысле; как принято говорить среди светских львов, этих высокородных выродков, «на экзотику потянуло». Впрочем, как бы то ни было, а тяга эта быстро прошла. Сразу, едва в руке юной незнакомки блеснуло лезвие кинжала.

С той поры купец-попутчик не то чтобы отстал совсем и смотрел на Ирайу со страхом. Отнюдь! Он продолжал крутиться неподалеку, надеясь, видимо на ее внимание, не теряя надежды. Однако вел себя предельно осторожно, если не сказать робко.

Подвернулся он девушке и теперь.

— А ты как думала? — усмехнулся купец в ответ на реплику Ирайи, — не один же корабль у Грейпорта. Много. Вот и ходят… туда-сюда.