В общем немудрено, что достигнув зала, где на небольшом постаменте возвышалось и сияло в темноте искомое Сердце, Салех не сдержал вздоха облегчения. Не сдержал — хоть и рано было, ох как рано! Задание было выполненным менее чем наполовину: ведь даже в этом, вроде бы пустом, зале могли иметься препятствия к его выполнению.

Посмотрев на зал через Лунную Призму, вор усмехнулся собственной догадливости. Сердце буквально лучилось силой, источало ее, как солнце источает свет и тепло. Другие лучики — послабее, но прямые и куда более многочисленные, пересекали зал от стены до стены и переплетались в своеобразную магическую сеть… впрочем, не слишком плотную.

Обойти такую сеть Салеху было нетрудно — достало бы обычной сноровки, коей вору было не занимать. Его настрой омрачило другое: некоторые из лучей охранной сети проходили в опасной близости от Сердца Таэраны. Одного неловкого движения могло хватить, чтобы оба источника силы вошли во взаимодействие, предсказать последствия которого Салеху не доставало ни знаний, ни смелости. Скорее всего, зал моментально превратился бы в духовку, после чего вор, запеченный в собственном соку, был бы подан на завтрак Архимагу. Ведь, кто знает, какие у него пристрастия в еде?

А, впрочем, не все ли равно? В любом случае, вариант с отступлением Салех даже не рассматривал. Бросить дело, когда уже столько пройдено — это ж вершина глупости! Не говоря о том, насколько могло выйти боком подобное проявление малодушия. Поэтому вор, так и держа Призму перед глазами, медленно и осторожно пошел к постаменту, уворачиваясь от лучей, а когда и проползая под ними. Со стороны это выглядело забавно, словно представление уличного акробата; вот только Салеху было не до смеха, а смотреть со стороны здесь, на счастье, пока было некому.

Когда же постамент с Сердцем был наконец достигнут, вор успел буквально изойти холодным потом, судорожно и бережно надевая на искомую вещь плотный мешок. Поступить с нею следовало именно так: прикасаться рукой и вообще кожей к Сердцу категорически воспрещалось. Об этом Салех узнал от брата, а тот, соответственно, от заказчиков-патронов. До причин вор не допытывался, однако и спорить не стал. Потому как знал: с этими магическими штучками надо быть осторожнее; скорпиона погладить бывает безопаснее, чем просто дотронуться до иной из них.

Посему все меры предосторожности Салех выполнял предельно строго, не сделав исключения и для Сердца Таэраны. Именно благодаря этому его вылазки раз за разом увенчались успехом. Не стал исключением и этот раз. С Сердцем в мешке и странной, неожиданной теплотой в душе вор отправился в обратный путь — не совпадавший, кстати, с его дорогой сюда.

В славный город Грейпорт пришел вечер. Бургомистр уже собирался домой, когда на порог его кабинета ступил нежданный визитер. Нежданным он был до такой степени, что бургомистр поневоле вспомнил о своих доблестных предках: о тех славных воинах, от которых он не унаследовал ничего, кроме громкой фамилии.

Вспомнил — и сильно пожалел об этом.

Тяжелая поступь, тяжелый взгляд… и не менее тяжелый разговор, что явно предстоял правителю города. Едва ли Ольгерд, Магистр Серого Ордена, почтил его присутствие просто так или ради пожелания доброго вечера. Едва ли… особенно если учесть недавние события. Лицо у Магистра было спокойным, голос — ровным… однако взгляд не сулил собеседнику ничего хорошего. Так удав мог смотреть на приглянувшегося ему к обеду кролика.

— Что с людьми Ордена? — сразу, без присловий, начал Магистр. И от этих слов, а также от интонации сказанного в душе его собеседника словно проснулся небольшой вулкан.

— Что? — вскричал бургомистр, поднимаясь из-за широкого, накрытого сукном, стола, — ты спрашиваешь — что? Так я объясню: эти выродки под замком. В ожидании суда. И я обещаю, что они… получат виселицу.

— А не слишком ли строго, бургомистр? — Ольгерд слегка усмехнулся, в то время как его собеседник багровел от гнева.

— Воины Ордена устроили погром. В одной из самых дорогих гостиниц города. Нарушили покой ряда почтенных, весьма обеспеченных и потому значимых для Грейпорта людей. Так что…

— Претензии, значит, — ничуть не смутившись перебил Магистр, — что ж, я в долгу не останусь. Ваши дуболомы с алебардами сорвали операцию Ордена. Очень важную операцию. Важную настолько, что этим вашим «почтенным людям» вскоре может не понадобиться ни эта гостиница, ни все их треклятое золото. По вашей вине. Я доходчиво объясняю?

Гримаса гнева и брезгливости была ему ответом. Но Ольгерд продолжал — спокойно и обстоятельно. С уверенностью в собственной правоте.

— В этих условиях, а также учитывая серьезные потери, уже понесенные Орденом, я настоятельно требую освобождения наших людей. Поскольку их арест еще больше ослабляет…

— Требуешь? — прошипел бургомистр, — ты — требуешь? У тебя хватает наглости требовать что-то от меня? В моем городе?

— Исключительно для пользы дела, — парировал Магистр, но его собеседника было уже не унять.

— Знаешь, что? — крикнул он, зачем-то хватая со стола какие-то бумаги и тряся ими прямо перед лицом Ольгерда, — ваша серая шайка… зарвалась дальше некуда! Вы ведете себя как хозяева! Вы — по какому праву?! Думаешь, я не знаю о ваших делишках с беренальскими пиратами? С этим отребьем? Ошиба-аешься…

Но хватит! Вы мне надоели! Только требуете, требуете, требуете… а пользы от вас как золота в навозной куче. Вредите, громите, убиваете — и требуете! Да знаешь ли ты, боров в мундире, что достаточно одного моего слова… даже одной лишь печати на нужной бумаге — и вы все вылетите из моего города?!

Бургомистр осекся и закашлялся, сам запоздало ужаснувшись собственных слов. Но собрался с духом и решил подытожить — уже более спокойным тоном.

— В общем так, Ольгерд, — произнес он слегка дрогнувшим голосом, — пришла пора определиться. Вам. Друзья ли вы города или враги. Работаете на него или против него. Третьего не дано.

— Друзья? — переспросил Магистр, вдохнув и поворачиваясь к выходу, — значит, друзья… У Ордена нет друзей. Есть лишь интересы. Которым кто-то соответствует — а кто-то нет…

И, не дожидаясь ответа, Ольгерд покинул кабинет бургомистра, понимая, видимо, бесполезность дальнейшего разговора. Собеседник же его еще несколько минут смотрел вслед — в напряженном и тревожном молчании.

Он еще не знал, что будет смертельно отравлен — уже сегодня, за ужином, приготовленным рукой повара, что верой и правдой служил бургомистру на протяжении десяти лет.

Чем дальше уходила в море «Золотая чайка», тем больше охватывало капитана Хорнета смутное недовольство. Отчасти оно передавалось и команде — однако то была лишь бледная тень, лишь эхо от состояния, в которое все глубже погружался пиратский вожак. Его словно грыз изнутри невидимый червь; не тело грыз, но душу. И капитан с готовностью делился этой «радостью» с подчиненными — посредством возросшей придирчивости, грубости и на редкость легкой гневливости.

Хорнет ощущал, будто его кинули — причем кинули, как не кидали никого и никогда. Что он зря потратил время, пойдя на поводу у Серого Ордена; что банально продешевил и что струсил, не посмев настоять на своем. Не говоря уж о том, насколько чревато может быть соучастие в похищении эльфийского принца. При всей кажущейся разнузданности, капитан все же кое-чего опасался: например, лезть в политику. Ведь, как ни крути, а один корабль и десятка два подельников — это слишком, просто ничтожно мало против даже мелкого государства. Которому, кстати, совсем необязательно обладать собственным флотом: достанет и чародейства, чтобы разнести «Золотую чайку» в щепки.

Еще капитан, а следом и вся команда, мало-помалу начинали тяготиться от длительного безделья. Нет, каждодневную работу по управлению судном, разумеется, никто не отменял. Однако рутина есть рутина: сперва она жутко трудна, затем к ней привыкаешь, а потом и вовсе перестаешь принимать в расчет. К тому же пираты вряд ли стали бы пиратами, если б были готовы всю жизнь провести за такой вот рутинной работой — хоть на палубе, хоть на поле или на стройке.