— Кто вы? — не сдвинулась с места женщина.

— Ваш шанс, — коротко сказал Ростислав, — которого могло и не быть. Те трое стрельцов, которых повесит пред окном вашей кельи Петруша Алексеевич через два месяца, просили нас слезно помочь им, вам и России. Ну что, идете?

Софья Алексеевна медленно наклонила голову и величавой походкой вышла из пресвитерской.

— Сюда, — указал Ростислав на двери ризницы, — вам необходимо переодеться.

Бывшая правительница недоуменно повернула к нему голову.

— Ну, идите же, Софья Алексеевна, — нетерпеливо сказал Волков, — там вас ждут.

Пожав плечами, она отворила дубовые двери и скрылась в ризнице. Там ее действительно ожидали. Две женщины и в самых невообразимых одеждах — темные узкие портки из очень плотной ткани, куртки из черной кожи, непокрытые головы. Одна русоволосая с толстой, в руку косой. Другая чернявая, с короткими, замысловато остриженными волосами.

— Здравствуйте, Софья Алексеевна, — поздоровались они.

Настя и Анжела (это были они) быстро окинули глазом царевну.

— Настя, сорок восьмой, третий рост, — быстро прикинула Анжела, — вам помочь?

— Портки надевать не буду! — сразу же заявила Софья. — Лучше обратно в келью.

Барышни засмеялись. Настя быстро отобрала из огромной челноковской «мечты оккупанта» белье, блузку и длинную юбку. Затем, замявшись, спросила:

— Какой размер ноги?

— Ась? — не поняла Софья.

— Пожалуйста, ногу покажите, — обратилась к ней Анжела.

Та, пожав плечами, выставила из-под монашеской хламиды маленькую ножку, обутую в изящный сафьяновый сапожок.

— Настя, сапоги сгодятся родные! — бросила она фразу, которую царевна не поняла вовсе.

Женщины быстро содрали с нее одеяние, чепец и исподнее. Анжела, покрутив носом, пробормотала: «А запах!», после чего обрызгала нагую царевну с ног до головы каким-то терпким пахучим веществом.

— Антипедикулезное, — туманно пояснила Настя.

Софья стояла на холодном каменном полу, стесняясь своей наготы, а эти две красотки быстро протерли ее тело влажным куском ткани с водочным запахом. Затем опять обрызгали. Ничтоже сумняшеся напялили на нее панталоны, застегнули лифчик. После Настя надела на царевну темно-желтую блузку с бусинками, а Анжела, присев, помогла напялить сапожки. Затем обе застегнули на ней длинную, скрывавшую сапоги юбку темно-синего цвета, а затем Анжела застегнула на талии царевны широкий черный пояс.

— Необходимо надеть что-нибудь сверху! — задумалась Анжела. — Ясно! Поскольку она у нас одета сверхсовременно, то сверху накинем ветровку. Там, в сумке я клала, Настя... под цвет юбки! Глянь!

— Нашла! — пропыхтела Настя, ныряя на дно баула. Ветровка быстро была надета.

— Так, — произнесла Анжела, — мужики там уже заждались. Осталась голова! Настя, я делаю лицо, а ты с волосами что-нибудь придумай!

— Хорошо! — сказала Анастасия.

Вынув из сумки массажку, она расчесала сальные патлы царевны на прямой пробор и скрепила их сзади заколками. Спереди на голову Софье надели обруч, мягко охвативший голову и зафиксировавший пряди волос. Пока Настя возилась с волосами, Анжела быстро подвела карандашом брови, накрасила губы и припудрила бледное царевнино лицо.

— Сойдет, — заявила она, — нам только до Кусково доехать.

— Идемте, Софья Алексеевна, — сказала Настя, — нам нужно торопиться.

— Простоволосой? — ужаснулась царевна.

— Так надо, — успокаивающим тоном произнесла Анжела, — иначе охрана заподозрит неладное. А так — приехали заморские люди в странных нарядах, отстояли службу и уехали! Пожертвовали на ремонт собора немалые деньги — желанные гости.

Царевна, понурясь, вышла из ризницы.

— Это уже кое-что, — облегченно выдохнул полковник, — поспешим.

У ворот монастыря их ждала карета, запряженная шестеркой гнедых лошадей. Слуга раскрыл дверцы, подождал, пока все рассядутся, закрыл дверцы и, вспрыгивая на запятки, крикнул кучеру:

— Пошел!

Карета быстро покатилась по ухабистой пыльной дороге. Два рейтара-швейцарца, стоящие на карауле, посмотрели вслед карете скучающими взглядами и перекинулись парой фраз на французском языке:

— Стефан, по-моему приезжали две женщины, — произнес один, стуча древком алебарды по каменному крыльцу.

— Да? — равнодушно произнес Стефан. — А по-моему, три.

И сплюнув в пыль, оперся о стену. Первый рейтар посмотрел на хмурящееся небо, и мысли о странных посетителях покинули его. Приближалась гроза, быть может, последняя гроза в этом году, в преддверии которой сразу смолкли птицы и наступила гнетущая тишина. Из-за Воробьевых гор на город наползала черная тень — синоптики будущего сказали бы, что идет грозовой фронт.

— Ну, сейчас начнется! — пробормотал стражник. — Стефан, пошли в караулку. Нам два часа осталось — хоть посидим.

Карета въехала в Москву через Серпуховские ворота и, не сбавляя хода, понеслась по узким улочкам. Двое суток засевшие в усадьбе младшего брата Бориса Петровича Шереметева «пришельцы» изучали план Москвы, города с почти двухсоттысячным населением, подъезды, расположение ворот. У полковника плюс ко всему оказалась карта аж одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года издания, по которой он пытался вычислить те девять ворот, через которые можно было попасть в город. Выяснилось, что половина названий не соответствует истине (видимо, сменились в XVIII—XIX веках), а карта Москвы двадцатого века — полная фантасмагория.

Втроем-вчетвером, приодевшись в местную одежу и прикидываясь средним сословием (где-то на уровне суконной сотни), бродили по Москве и зарисовывали на бумагу все, что видели. Стараясь, чтобы в них не признали топографов, естественно. У Олега Локтева умудрились срезать с пояса кошелек, в котором не было ничего, кроме пузырька с сероводородом. Если уж блефовать, то блефовать до конца. Пусть как следует вору продует сопло.

«Мурена» припарковалась в старом пруду, где прежний хозяин когда-то разводил карасей и сазанов. На ней остались дежурить четыре Ревенанта вместе с Лейфом Эриксоном. Семь Ревенантов шатались по усадьбе, злобно зыркая по сторонам и вызывая своим присутствием панический страх у челяди.

На второй день к вечеру Волков с Каманиным начертили план-карту города, а на третий с утра заявились в монастырь. Карета была куплена заранее у опального боярина из рода Хованских. Боярин сидел сиднем девятый год в своей вотчине, не решаясь попадаться на глаза Нарышкиным. Карету отдал дешево и сам предложил лошадиного барышника.

Проскочив Москву, карета проехала в приземистые Мясницкие ворота и, переехав мост через Яузу, помчалась к Кускову, до которого было не более шести верст. Дорога была адская, как и все в этом мире; рытвины сменяли ухабы, за ухабами следовали колдобины размером с выгребную яму, колдобины сменялись колеями, из которых выехал бы редкий вездеход. Кстати, трясясь по этим дорогам, полковник подумал, что пару вездеходов у Хранителя выпросить бы следовало. Это был бы самый уместный транспорт для данной эпохи.

Усадьба среднестатистического русского дворянина выглядела так: пару гектаров землицы, огражденные двухметровым забором. Там, где усадьба подступала к лесу, забор сменялся частоколом. Сверху забор был вымазан дегтем, смолой и коровьим дерьмом. Ворота были только одни, но зато крепкие — дубовые или ясеневые. Ворота обязательно с крышей, чтобы под частыми дождями не начали гнить.

Карета остановилась у дубовых ворот, для крепости окованных полосами железа. Рядом — такая же калитка с окошком на уровне лица, предназначенного для «досмотру и опознания», а также сказать, что «нынче не подаем». Чуть ниже окошечка тяжелое кольцо — далекий предок дверного звонка. Вывалившийся из кареты Волков взялся за кольцо и пару раз сильно стукнул им о дубовую калитку, явно наслаждаясь звуком. Окошечко отворилось и тотчас же закрылось — сторож узнал своих. Послышался скрип и лязг отодвигаемых запоров, наконец два дюжих холопа шустро отвели половинки ворот в стороны.