В ответ на это откровение сзади раздалось пение матчиша. Волков оглянулся. Метрах в сорока светились фары какого-то легкового автомобиля: то ли «двадцать первой» «Волги», то ли чего-то подобного. Причем подобных автомобилей Андрей Константинович больше не знал. «Горбатые», что «Запорожец», что «Москвич», были гораздо меньше.

Автомобиль притормозил рядом с ним и оказался довоенным «паккардом», весьма неплохо сохранившимся. Дверца открылась, и мягкий баритон с заднего сиденья предложил:

— Садись, служивый. Подвезем.

Андрей Константинович поначалу собирался отказаться, но что-то в голосе незнакомца подсказало, что отказ будет расценен как попытка к бегству. Поэтому быстро отряхнул снег с тулупа и папахи и забрался в теплый салон, где витал давно забытый запах крепкого хорошего табака.

— Старший майор госбезопасности Кречко! — представился благодетель. — А вы кем будете, прекрасный незнакомец?

— Кем прикажете, — буркнул ошалевший Волков. Надо же, очутился в самом «веселом» периоде жизни страны — «сталинском». Сейчас вот запросто поставят к стенке — и прощайте все три реальности навсегда. От пули в голову никакой симбионт не вылечит.

Но старший майор Кречко был настроен благодушно. Принюхавшись, Андрей Константинович различил в гамме запахов и «Красную Москву», и аромат коньяка «Двин», которым их с Ростиславом иногда угощал Хранитель. «Любимый напиток красных командиров, — говаривал он, — после спирта, конечно».

— Замерзли, батенька? — осведомился Кречко. — Вот хлебните!

Волков взял предложенную фляжку, свинтил колпачок и нерешительно посмотрел на своего собеседника.

— Валяйте прямо из фляжки, — разрешил тот, — ради такого дела машину останавливать не станем. Ну как?

— Великолепно! — искренне ответил Андрей Константинович.

— А теперь скажите, — ласково посмотрел на него гэбэшник, — за каким чертом нормальному человеку разгуливать ночью по территории укрепрайона?

Снежный смерч исчез так же неожиданно, как и возник. Иннокентий обнаружил себя парящим на небольшой высоте. Парить пришлось тоже недолго — от силы секунду. Как только силы гравитации разобрались что к чему, Иннокентий полетел, кувыркаясь, с десятиметровой высоты. Слава богу, под ним оказалась река, и он шлепнулся в воду прямо в зимней одежде, подняв тучу брызг.

— Во блин! — сказал он, встав на ноги. — Хорошо, что мелководье, иначе бы утонул в этой шубе! Полундра!

Едва успев уклониться от падающего огра, Кеша хрипло выругался. Васятко, боявшийся воды пуще пламени, орал дурным голосом. Схватив его за руку, Иннокентий побрел к берегу по грудь в воде, от всей души надеясь, что дно будет однородным. Сзади тащился вопивший от ужаса огр. Если сказать точнее, полуогр — плод своеобразной любви самца огра — организма, созданного в экспериментальных целях, — и обычной женщины.

Выбравшись на пляж, Иннокентий прикрикнул на десятилетнего великана:

— Ну, чего разорался? Вон коровы разбегаются!

Действительно, пасущееся вдалеке стадо коров при звуках трубного рева Васятки начало заворачивать к лесу. Собаки лаяли что-то маловразумительное, местами доносился пронзительный визг малолетних пастухов. Васятко обиженно глянул на дядю Кешу и сказал:

— Я воды боюсь. Медведей не боюсь, волков не боюсь, а воды — боюсь.

— Как же ты умываешься? — хмыкнул Иннокентий. — Вроде от тебя не воняет, значит, умываешься.

— Глаза закрою и умываюсь, — сообщил огр, — гляньте вон туда, дядя Кеша! Там люди живут!

Васятко указал на растущую вдалеке березовую рощицу, из-под крон которых были видны остроконечные крыши. Слева от рощицы, между лесом и речкой, раскинулись поля с колосящимися злаковыми. Иннокентий критически осмотрел свой наряд.

— Тулупы придется спрятать, — хмыкнул он, — иначе нас могут упрятать в психушку.

— Куда? — не понял Васятко.

— В одно очень нехорошее место, — ответил Симонов, — или, если мы снова прогулялись во времени, могут отправить и на костер. На аутодафе. Так что идем разоблачаться!

Через полчаса по утоптанной, но не накатанной дорожке в направлении веси двигались два человека. Один совсем молодой, высокого роста и совершенно лысый, шел легко, размахивая смешно длинными руками, на которые Творец смеху ради нацепил громадные кулаки. Одет он был в майку-безрукавку черного цвета и такие же черные джинсы. На ногах красовались красные сапоги с острыми носами. За ним поспешал плотный человек лет тридцати, одетый в теплую домотканую рубаху с косым воротником и широкие шаровары, заправленные в низкие сапожки коровьей кожи. Выпирающее чрево его было перехвачено широким малиновым кушаком, завязанным изящным узлом на левом боку.

— Не спеши, киборг! — пробурчал Иннокентий. — В ад меня загнать решил?

Огр послушно сбавил шаг. В этот момент сзади послышался приглушенный звук копыт. Скакали по меньшей мере три лошади. Пока наши герои раздумывали, как им поступить, из-за поворота выскочили всадники с намерениями, сомнений не вызывающими. Вооруженные пиками, они в момент догнали путников и заступили им путь. Один, черноволосый с пышными казацкими усами, удивленно протянул:

— Эге! Дык вось, хто кароэ напужаэ! Не зманиэ Мiхаська, мне павинна яму вечар мех соладу паслаць! Гэй, хто вы такiя i чаму э такой дзiэнай вопратцы? Я — Алесь Кветка. Цивун пана Радзiвiла-малодшага[ [41].

— Дядя Кеша, — дернул Васятко Иннокентия за рукав, — почему они так странно разговаривают?

Не успел Иннокентий ответить, как Алесь захохотал:

— Маскалi! Як вы тут апынулiся, пане дабрадзеi? Даэно э нашай весцы свята не было! Нездарма я сёння праспаэ...[ [42]

Симонов глянул вдаль. Над ними проходило небольшое облако, с которого, ясное дело, упавшего чуда ожидать не приходилось.

— I што там наконт свята? — спросил он, переходя на белорусский. — Можна мне адгадаць? Маскаль на шыбенiцы — вось для вас сапраэднае свята![ [43]

— Глядзi! — удивился Алесь. — Дурань, а мяркуе танна! Пайшлi, маскалiкi, да войта — ён вырашыць, што з вамi рабiць: альбо адразу на шыбенiцу, альбо э прыбiральнi этапiць. Ха-ха! Хутчэй шкандыбайце, свалата маскоэская![ [44]

Делать нечего, подгоняемые уколами пик Иннокентий и Васятко продолжили свой путь.

— Дядя Кеша, — шепотом спросил Васятко, — а где вы по-ихнему так способно научились?

— Это мой родной язык, — честно ответил Иннокентий, — как же иначе?

— А чего они с нами делать будут? — опасливо покосился огр на Алеся. Лошадь тиуна столь же опасливо покосилась на огра.

— Решают, — вздохнул Симонов, — то ли повесить, то ли в сортире утопить. Во, блин, неделька начинается!

— Полно вам шутки шутить! — улыбнулся Васятко. — За что?

— Какие тут, брат, шутки, — покачал головой Иннокентий, — я уже чую запах выгребной ямы.

В шестимерном пространстве не действуют понятия, применимые для четырехмерного мира. Поэтому назвать существом то, что некогда было Хранителем, не повернется язык. Снятие временных барьеров повергло его психоматрицу в состояние, близкое к шоку. Некоторое время он наслаждался гаммой вновь доступных чувств и ощущений, совершенно забыв про свое прошлое. Время в шестимернике не является основным измерением, поэтому бывший Хранитель просто парил, растекаясь между измерениями и анализируя свои ощущения.

Это длилось достаточно долго с точки зрения обывателя четырехмерника, но буквально миг для того, кто раньше был Хранителем триады Земля — Унтерзонне — Гея. Затем он усилием воли собрал свое сознание в кокон и принялся осторожно отслеживать следы в подпространстве. Следы тех, кому дал слово. И надежду. Надежду на продолжение...