Существуют два вида письменной воровской речи: собственно письмо и записка. Как правило, записки служат для общения внутри тюрьмы или лагеря. Они — кровообращение зоны, ее оперативная связь. Вот характерные примеры блатных малявок, отправленных из камеры в камеру по дороге. В скобках дана адаптация текста к нормативной лексике:
«Ты, ёрш, дармовик опомоенный! Крутишь вагранку? Гуливаном, горлохватом набушмачился, а пацаны осину гнут. Отловим, падла, глухой форшмак на воле заделаем: петькой будешь, гарнир захаваешь, станешь верзать квасом. Понял! Я зушок подкатит голубок. „Тайшетлаг“. Паханы. 12. 06. 54. Козырные». (Ты, развенчанный вор, выдающий себя за авторитета! Продолжаешь нарушать наши законы? Отбираешь ворованные вещи у более слабых воров, а молодые воры работают на тебя. Поймаем, негодяй, и сильно опозорим: изнасилуем, заставим есть дерьмо, будешь испражняться кровью. Понял! Записку вручит связной из вольнонаемных сотрудников ИТУ «Тайшетлаг»…).
«Дедам 12-й хаты. Митяй-Болгарин спущен в шурф. Он по свисту свекруха. Выверните налицо. Деды 3-й хаты». (Авторитетам 12-й камеры. Вор в законе Митяй-Болгарин лишен воровского титула. По слухам он работает на оперчасть. Узнайте его имя и фамилию. Авторитеты 3-й камеры).
«Блядина паскудная, жоржика завела? Выскочу, кину на бригаду. Абопол в шахну запичужу. Шнифты выбъю. Кранты, сука, заделаю с фифуром! Ш. А.» (Женщина, ведущая беспорядочную половую жизнь, любовника завела? Освобожусь, изнасилую группой. Палку в… засуну. Глаза повыбиваю. Убъю и спалю твой труп вместе с домом! Ш. А.).
«Шифан, отцепи смешного табачку. От ночника ставни пухнут. Бас». (Шифан, передай гашиш. От ночных допросов веки отекли. Бас).
«Шмель западло двинул и зарядил динамо. Двигает фуфлом. Отрихтуем на штык, Боб». (Шмель нарушил воровской обычай, присвоил добычу и сказал, что ее конфисковала милиция. Обманывает. Будем бить до полусмерти. Боб).
«Рустам залетел к кумовьям на кукан и крутит бейцалы. Колят на кротов. Аллюр в три креста! Лева, Сыч, Доктор». (Рустамом заинтересовалась оперчасть. Хотят выйти на организаторов подкопа. Бросайте все работы и отходите! Лева, Сыч, Доктор).
«Федька, сука буду! Бабки в гашнике паленом у Дементия из пятой хаты. Отогнали вам пятихатку. Кашкет, Серж, Тога». (Федька, клянусь! Отправили вам пятьсот рублей через Дементия, который пронес их в заднем проходе. Кашкет, Серж, Гога).
Для серьезной шифровки воровских писем и записок жаргон не годится: оперчасть уже давно «ботает по фене» и снабжается спецлитературой. Послание могут шифровать буквенным кодом: пишется безобидный текст, где значение имеет определенная по счету буква. Иногда шифр усложняется решеткой, которую накладывают на текст и поворачивают в нужном направлении. Текст в письме или записке можно написать и тайными чернилами. Чтобы его прочитать, бумагу нагревают, посыпают пылью, смачивают водой и др.
Тайными чернилами, которые проявляются при обычном нагревании, служат раствор лимонной кислоты, раствор кобальтовой соли и лимонный сок. Если текст пишется масляно-аммиачными чернилами (смесь одной части льняного масла с двадцатью частями аммиака и ста частями воды), его отмачивают перед прочтением в воде. Бывает, что на записках пишут жидким клеем — гуммиарабиком, который высыхает и не оставляет следов. Чтобы прочитать послание, бумагу нужно подержать одну-две минуты над паром, а затем посыпать ее пеплом или пылью. Встречаются и более сложные реактивы. Например, раствор фенолфталеина в винном спирте. Такие чернила проступают лишь в нашатырном спирте. Или раствор меди в соляной кислоте с примесью воды и селитряной кислоты. Обработанное раствором письмо читается при легком нагревании.
Изворотливость зэков не знает границ. Вместо бумаги могла использоваться яичная скорлупа. Вареное куриное яйцо с написанным на нем текстом погружали в соленую воду, отчего чернила обесцвечивались и переходили на белок под скорлупой. Получив передачу, зэк первым делом разбивал и чистил яйцо. Прочитав на белке текст, он с удовольствием его съедал.
«Куликанье по-свойски» — это еще и дань воровской моде, наряду с другими признаками, которыми вор старался выделиться среди остальных. Урки не слыли пижонами, их внешность была неприхотлива: сапоги в гармошку, кепка-малокозырка, надвинутая на глаза, длинный шарф, пиджак. Единственной роскошью считалась золотая фикса на передних зубах. Все это носилось с такими специфическими манерами, с такой походкой и жестикуляцией, которыми владели только блатари. Последним дополнением воровской моды служили блатной жаргон и соответствующая татуировка. Ошибаться в них не позволялось. Блатная субкультура изучалась с большим трудом. Жаргон и нательная символика покрывалась тайной. От блатаря сложно было добиться пояснений к тому или иному слову, к той или иной татуировке. Любого фраера, даже с ученой степенью, вор принимал в штыки и при малейшем любопытстве по поводу норм своего поведения сразу же настораживался и замыкался. Вор, прошедший десятки допросов, вырабатывал в себе тактику запирательства при столкновении с внешней средой. Он ничего не объясняет.
Вор может демонстративно соблюдать некую таинственность фени, отделяя таким образом себя от фраера. Все слова он делит на «свои» и «чужие». Об определенных вещах принято говорить лишь в определенных выражениях. Скажем, из двух обычных слов для одного и того же понятия: «вор» и «жулик», — одно может быть употреблено, а другое не может. Когда блатное слово переходит в неворовскую среду, то оно становится для блатаря чужим. Такая участь, к примеру, постигла слова «хрять» (идти), «шамать» (есть), «лямзить», «свистнуть», «спереть», «спулить» (воровать) и другие.
В тюрьмах и лагерях рождались не только отдельные слова, но и пословицы и поговорки. Многие из них избежали сплошного жаргона, сохранив за собой лишь эмоции и образ жизни блатаря. Особое место в уголовной субкультуре занимают блатные песни. Родившись в тюрьмах и лагерях, они быстро забыли своих авторов и начали самостоятельную жизнь. Слог воровской поэзии приподнят и даже патетичен. Главный персонаж песен выступает несколько героем, дерзкой или стоической личностью. Песни, щедро насыщенные блатным жаргоном, менее популярны, чем те, где феня используется умеренно. Сравните:
Он тихий ужас наводил,
Карболку глюкал и чифирил.
На скок со шпалером ходил
И клапера по ширмам тырил…
И
Это было во вторник,
в день смурной и дождливый.
За дубовым столом восседал прокурор.
А на черной скамье,
На скамье подсудимых
Сидит дочь его Нина и молоденький вор.
И катилась слеза по щеке у жигана,
За слезами в глазах не видать ни рожна.
Не напишут романа о любви уркагана,
воровская любовь никому не нужна.
Герой воровских песен любит и страдает, стреляет и стреляется, хает ментов и воспевает свою профессию. Многие песни несут явную угрозу фраерам, подчеркивают бессмертность воровской идеи и могущество блатарей. Например:
Мы летчики-налетчики,
Ночные переплетчики,
Наш девиз — крылатый туз.
Мы летчики — налетчики,
Ночные переплетчики,
Мы страшный профсоюз.
Мы всюду проникаем,
Мы всюду зажигаем.
Мы всюду тут как тут!
