Все было: марксистские кружки в Самаре, кружки в Петербурге, листовки, нелегальная литература, встречи и индивидуальные разговоры с рабочими, будоражащие молодую марксистскую общественность рефераты, вечерние рабочие школы, листовки. Понимание, что существующий мир не вечен, он обречен и его надо подтолкнуть к славной кончине. Как это все шлифовало характер и убыстряло ток крови!
Сейчас я удивляюсь: как мы все это смогли сделать? Стояло огромное и на удивление прочное здание Российской империи, а мы строили вокруг него из палочек, из бревнышек какие-то леса для строительства новой жизни. Казалось, дунь ветерок — и все разнесет по клочкам, ни одной палочки не останется. От медленной и молчаливой работы, которой мы занимались, ничего измениться не могло. С рабочими приходилось начинать говорить о мелких экономических требованиях, завоевывать их внимание и авторитет в воскресных школах. Попробуй сразу поговори с ними о политике. Но ведь «политикой» переплетена вся повседневная жизнь. Грубость и самодурство урядников, приставов, жандармов, их вмешательство при всяком несогласии с хозяином обязательно в интересах последнего, отношение к стачкам всех власть имущих — все это быстро показывает, на чьей они стороне. Надо только каждый раз отмечать это в листках, в статьях, указывать на роль местного урядника или жандарма, а не только кивать на самую верхнюю власть. До этой самой верхней власти рабочий должен дойти своим умом. Кстати, мой всегдашний совет: в агитации начинайте с мелочей, крупное придет само собой. Я помню, что, когда вышел какой-то закон о рабочих, мы готовили первый номер «Рабочей газеты», так и не увидевший света. Разгорелась дискуссия, в чью сторону направлять стрелы передовицы. И мы решили намеренно говорить о министрах, а не о царе. Статья так и называлась — «О чем думают наши министры?». А разве любой читатель не идентифицировал министров правительства с царем?
В это время я написал большое количество агитационных статей, многим казавшихся скучными и растянутыми. Я старался не сюсюкать с рабочими, не подделываться под народную речь, писать без дешевой популярности якобы для большей понятности. Брошюры «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах», «Новый фабричный закон», статьи «О стачках», «О промышленных судах». Не стоял я, размахивая знаменем, на самом верху наших строительных лесов. Я принялся трудиться снизу, начинал с самой черновой работы революционера. И этим я горжусь до сих пор.
Теперь естествен вопрос: с чего все это началось?
Само время сформулировало народный протест против власти, но только переехав в Петербург, я понял, как он значителен, сколько образовалось кружков с социал-демократической ориентацией и групп. Но сила эта была еще разрозненная, не познавшая себя. У меня было, как я сказал, с самого первоначального времени чувство вождя, но не было чувства мессии. Тем не менее довольно рано я ухватил идею создания партии и идею объединения пока хотя бы всех петербургских кружков. Следующей задачей стал переход от узкой кружковой пропаганды к широкой экономической, а главное, политической агитации, к воспитанию рабочей массы, к тому, чтобы подвести рабочих к необходимости свержения самодержавия. Не буду напоминать, что началось осуществление этого плана во время стачек на Семенниковском заводе в декабре 1894-го. «Из искры…» Уже тогда я понимал, что этой поэтической строкой нашего национального гения я воспользуюсь в дальнейшем. Мы недаром говорим, что идеями юности можно жить всю оставшуюся жизнь…
Многие из моих уже современных читателей, должно быть, видели старую, вытащенную откуда-то из семейного архива или из архива полиции фотографию, которую люди, кормящиеся от литературы и политики, уже начали распространять и комментировать. Обычно ее подписывают так: «Группа руководящих деятелей «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». На ней — семь человек в обычной обстановке фотографического ателье. Аляповатые, по моде начала века, тумбочки, резной столик, стульчики с точеными ножками и бархатной обивкой. На заднем плане, кажется, даже фикус — король мещанского домашнего садоводства или какой-то другой цветок. Меня фотограф посадил в центре, а вокруг стоят и сидят соратники. Их имена так или иначе пройдут через всю мою жизнь. Закрыв глаза, фотографию вижу «наизусть». Если смотреть слева направо, то стоят Александр Леонтьевич Мальченко, который потерялся в моей жизни, потом Петр Кузьмич Запорожец — все из того же знаменитого кружка «технологов». По делу «Союза борьбы» ему припаяли пять лет ссылки, но уже в тюрьме заболел он психическим расстройством. А ведь тогда казалось, что и жить и бороться будет многие и многие годы. Анатолий Александрович Ванеев — этот не вернулся из ссылки, умер от туберкулеза. Иногда в кулачок говорят о немыслимом «либерализме» царского правительства, дескать, ссылало и даже денег на пропитание ссыльным из благородных давало. Мне вот, когда я был в ссылке, на неделю целую овцу хозяева на пропитание забивали: утром рубленые котлеты, в обед котлеты, на ужин баранья котлетка. Убивали другим — климатом, лишением среды, отсутствием привычной атмосферы. Анатолий был бесстрашный и решительный человек: руководил технической подготовкой издания «Рабочего дела», помогал в гектографировании выпусков «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Уже в ссылке поддержал наш протест против «экономистов». Как такие люди нужны были бы сейчас!
Но наступило время рассмотреть сидящих на знаменитой фотографии: Василий Васильевич Старков, мой ровесник, и в ссылке был, и под арестом, и поддерживал большевиков, и отходил в годы реакции от движения, кажется, где-то заведовал электростанцией, сейчас вроде в торгпредстве в Берлине. Пожинает плоды победы. Глеб Максимилианович Кржижановский — всего на два года моложе меня, но как до сих пор бодр! Уходя навсегда — теряем ли мы весь мир или только друзей? Собственно, вся моя жизнь, и дореволюционная, и послереволюционная, связана с Глебом. Даже песни мы пели его: «Вихри враждебные веют над нами», «Беснуйтесь, тираны» — знаменитые переделки польских революционных песен. Пропустим его участие в подготовке II съезда партии. Уже в наше время он выступил с докладом о плане ГОЭЛРО, стал первым председателем Госплана. Что он, интересно, сейчас думает обо мне и моей болезни?
Лучше не будем смотреться в зеркало, дабы избежать невыгодного сравнения с человеком, сидящим за столиком. Заметим только, что очень рано волосы покинули его голову и он начал компенсировать их короткой бородкой. Сейчас этому человеку про зеркало лучше забыть. Кто из врачей знает, какие мысли, как электрические искры, пролетают под этой маской идиота, которую из моего лица сотворила болезнь? А может быть, тревога за дело и страну дают силы? А так хочется успокоиться и умереть простым человеком, даже так мне ненавистным обывателем. Но хватит, надо беречь редкие минуты просветления для дела.
У нас последний герой и персонаж старой фотографической карточки. Я всегда думал, что это фотографическая карточка моей молодости, а теперь кажется — список разочарований и потерь.
Крайний из сидящих справа — Юлий Осипович Цедербаум, Мартов, Юлик. Рассказывали, что он был «потрясен» моей грубостью в полемике с либералами, народниками и «экономистами», когда вышли «Друзья народа». Но разве революция не борьба? Разве бороться можно в белых перчатках? Уже позже мы познакомились с ним на квартире Кржижановского и внезапно сошлись. Наверное, общее сказалось в любви к теории Маркса, в почти религиозной нетерпимости к идеям, которых каждый из нас не разделял. Один из самых моих жестоких оппонентов и до революции, и после. Но ведь и один из самых близких мне людей. Кроме молодой дружбы прежних лет, в наших отношениях была и какая-то мистическая связь. Без меньшевиков не было бы и большевиков. Именно Юлий делал доклад по Уставу на II съезде партии, где мы, собственно, и разошлись. Мне иногда казалось, что в 1917-м он вернулся в Россию, чтобы стать моим постоянным политическим противником. На II Всероссийском съезде Советов выступил с соглашательским предложением об образовании правительства из всех социалистических партий. Ну и что бы из этого получилось? А потом протестовал против ареста участников контрреволюционного заговора, против закрытия буржуазных газет, против роспуска Учредительного собрания. Что здесь спорить и искать аргументы, наша революция, как и французская, выжила только благодаря последовательной диктатуре! Он все время боролся со мной — и когда был избран от меньшевиков на VII съезд Советов, и когда был избран во ВЦИК, и когда стал депутатом Моссовета. Уехал в 1919-м за границу, чтобы снова бороться, организовывая некий новый «Интернационал», издавать меньшевистский «Социалистический вестник». Когда он уже был болен и лежал в берлинской больнице, я распорядился помочь ему и перевести немного денег.
