Заговор почти сразу был раскрыт, но ничему Константина не научил — возможно, он и его принял за происки недоброжелателей. Слишком много цесаревич слышал за свою пятидесятилетнюю жизнь нелепых слухов и о себе, и об отце, и о матери-императрице и царственных братьях и уже устал прислушиваться к этому постоянному гулу, устал различать в воспаленном бреду толпы голос жизненной правды. Он по-прежнему разъезжал по городу в легкой бричке без охраны, рвал анонимные письма, предупреждавшие его о близкой опасности, не усиливал караул даже в Бельведерском дворце, который охраняли два-три инвалида с тесаками в качестве главного оружия, — словом, являл любимому народу вполне младенческое доверие, которое, однако, давно никого не трогало.

Тайная полиция выяснила точную дату восстания и сообщила ее цесаревичу: восстание было назначено на 16 (28) ноября. На этот раз Константин Павлович полиции всё же поверил, и в ночь на 16 ноября все польские караулы были заменены русскими. Заговорщики благоразумно отложили восстание, решив выждать хотя бы сутки. Ни дня больше им ждать не пришлось — увидев, что мятежа не случилось, Константин только посмеялся над общими страхами, и на следующее же утро после предполагаемого восстания в караулах снова стояли поляки. Правда, ночью по городу ходили также и русские караулы, но что могли бы они сделать с разбушевавшейся чернью? В случае тревоги русским войскам было приказано собраться у Бельведерского дворца. Этими мерами безопасности Константин и ограничился. Напрашивается вопрос: неужели наш герой был таким уж неисправимым идиотом? Как иначе объяснить его поразительную беспечность? Дальнейшие события и отношение к ним цесаревича совершенно разъясняют это.

На последнем, предшествующем восстанию совещании заговорщики, среди которых были Иоахим Лелевель, Петр Высоцкий, Петр Урбанский, Иосиф Заливский и Людвиг Набеляк, постановили, что революцию следует начать с убийства Константина. Часть польских войск симпатизировала великому князю и могла встать на его защиту — это нарушило бы единство в рядах восставших и ослабило силы революции. А потому поражать гидру решено было с головы. Не в меру щепетильный Высоцкий настоял на том, чтобы убивали цесаревича не военные («солдату не подобает наложить руку на своего начальника»), а группа гражданских лиц — студенты во главе с Набеляком.

Убийство цесаревича, захват арсенала и раздача оружия народу, затем разоружение русских войск, которых в Варшаве стояло около семи тысяч, — так выглядел общий план восстания. Начало мятежа наметили на шесть часов вечера 17 (29) ноября. Сигналом к восстанию должен был послужить поджог пивоварни в Сольце, южном предместье Варшавы. После этого в противоположной части города поджигались два старых деревянных дома на улице Новолипье. Как только в сумерках вспыхивало зарево двух, пылающих с разных сторон пожаров, Набеляк и студенты, заранее собравшиеся в Лазенках, направлялись в Бельведер, чтобы умертвить великого князя. В то же самое время подхорунжие под предводительством Высоцкого шли в русские казармы, дабы обезоружить русских. К участию в восстании предполагалось привлечь не только польское войско, но и гражданское население, собственно, весь город. План был неплохо продуман и очень прост.

Однако старая гнилая пивоварня, поджог которой должен был сигнализировать о начале восстания, долго не разгоралась. К тому же два подпоручика, которым поручили поджог, отчего-то начали свою работу раньше условленного срока. Огонь вспыхнул не в шесть, а в полшестого — когда его никто еще не ждал. Едва пламя появилось, немедленно забили пожарную тревогу и пивоварню погасили. Пожар не продлился и получаса, и его мало кто заметил. В итоге второй поджог не состоялся вовсе — дома в Новолипье остались нетронутыми.

Встревоженные ранним сигналом участники покушения бросились в Лазенки, но не все — и собрались далеко не в полном составе. В растерянности Набеляк отправился в школу подхорунжих, казармы которой располагались рядом с Лазейками, — там стояла тишина, даже Петр Высоцкий еще не вернулся из города. Среди заговорщиков воцарилась нерешительность. Восстание, точно пивоварня в Сольце, могло погаснуть, так и не разгоревшись. Идти в Бельведер, не заручившись поддержкой военных, было бы чистым безумием, и Набеляк отправился в школу подхорунжих во второй раз. Тут он встретил наконец Петра Высоцкого, возвращавшегося в казармы. Всё сейчас же оживилось и пошло по намеченному плану — Высоцкий отправился со своим отрядом в русские казармы, Набеляк со своим — в Бельведер. 18 студентов разделились на две группы: первая должна была напасть на Бельведер с фасада, вторая охраняла тылы на случай, «если птичка вылетела бы в сад»^{524}. Чем ближе был Бельведер, тем решительнее делались студенты. «Смерть тирану!» — бормотали они сквозь зубы, подбадривая друг друга.

Тиран тем временем, как и всегда в этот час, мирно спал сладким послеобеденным сном, улегшись по-походному — у себя в кабинете. В Бельведере стояла мертвая тишина, ничто не смело шелохнуться и потревожить блаженный сон его высочества… Заговорщики ворвались во дворец, разбили стекла в сенях, люстру в лакейской и ринулись вверх по лестнице, к кабинету великого князя. Их вел Валентин Витковский, прежде служивший во дворце камердинером и хорошо знавший расположение комнат. Они слышали выстрелы, раздававшиеся с улицы, — это отряд подхорунжих во главе с Высоцким напал на уланские казармы, напал и получил отпор, но заговорщики этого не знали, и далекая пальба придала им сил.

В приемной студенты наткнулись на ожидавших цесаревича его адъютанта генерала Жандра и вице-президента города, начальника варшавской полиции Любовицкого, который собирался сообщить цесаревичу о намеченном на сегодняшнюю ночь восстании. Увидев заговорщиков, и Жандр, и Любовицкий побежали. Первый бросился через задний ход в сад, второй — к кабинету цесаревича, успев крикнуть по-польски: «Худо, ваше высочество!» И сейчас же был поражен штыком. Константин вскочил возмущенный — что за шум? Кто посмел посягнуть на его отдых? Но посягали не на отдых — на его жизнь.

Он кинулся на крики прямо навстречу своим убийцам и тут уж наверняка был бы убит, если бы камердинер Фризе (а по другим сведениям, Козановский) не преградил ему путь. Не церемонясь, он оттолкнул цесаревича от двери и закрыл задвижку изнутри. В дверь бешено заколотили. Константин находился от смерти буквально в пяти шагах. Дубовая, обитая железом дверь не поддавалась, заговорщики били прикладами, ногами, чуть ли не головой — безуспешно. Константин схватил пистолеты и сабли, он хотел немедленно бежать к княгине Лович, но Фризе убедил его, что княгиня в гораздо большей безопасности теперь, когда великий князь далеко от нее. Мужественный слуга повлек цесаревича через потайной ход на чердак, под крышу, где Константин наскоро оделся.

Взбешенные неудачей заговорщики нанесли поверженному Любовицкому еще 12 ран (однако не смертельных, в итоге Любовицкий остался жив и верность его цесаревичу была вознаграждена), в ярости закололи двух лакеев. Но «птичка», похоже, упорхнула. На что еще было им решиться? Внезапно снизу раздался крик: «Великий князь убит!» Решив, что дело наконец сделано, Набеляк и его отряд сошли вниз и, соединившись с товарищами, отправились восвояси.