Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Подобное впечатление определенно не соответствует представлению о философии. Придется мне изменить свое мнение о «философе». Придется философски взглянуть на ситуацию. Прежде всего согласиться, что впервые в жизни я стал свидетелем того, как философ глубоко погрузился в мир – не только погрузился, но утонул в нем, и не только утонул, но пожертвовал собой; признать, что еще более удивительно видеть его восстающим из могилы, пронзенного колом, видеть, как он вызывающе отбрасывает прочь кол, мир, воды, волны, густой эфир, снотворные зелья, предутренние сны, кровавые горизонты, астрологические галлюцинации, шлак мертвых мыслей, гнойные общественные привычки, все-все, в то время как розовые облака льют небесную музыку, орошая вершины гор. Я уже не удивился ни когда услышал, как он дует в раковину и бьет в литавры, ни когда, с гиканьем промчавшись по спинному хребту Аппалачей, он внезапно ворвался в Ригведу.

Вот что я называю философствованием. Это нечто иное, нежели заниматься философией, – это нечто дополнительное. Здесь творчество становится вещью-в-себе, а не наоборот: упражнением таланта, а не результатом натаски. Ведя повседневную жизнь, он ткет тончайшую прочную паутину. Не строит тюрьму дома души, а плетет лучезарную сеть из божественного диафана. В этом прозрачном облачении, усыпанном дохлыми мухами, мертвыми мыслями, мертвыми метеоритными системами, негодными мышеловками, непригодными отмычками, мы движемся страница за страницей, шаг за шагом, миллиметр за миллиметром по потустороннему морю Кайзерлинга. Временами нас вздымает из вод и бросает ввысь, как вопящего кондора. Перед нами парадом проходят мировые системы, уже описанные и еще не описанные. Многолюдным мифологическим взором мы постигаем тривиальное несовершенство бытия, которое скрепляет жизнь с жизнью и смерть со смертью. Мы привыкаем ко всякому климату, ко всяким погодным условиям, неурожаям, эпидемиям, скорбям и страданиям; мы странствуем в направлении, противоположном заданному Аристотелем, сторонясь периметра, осей, гипотенузы, избегая углов, прямоугольников, треугольников: вместо этого послушно скользим по лимфатическим сосудам, следуем по промежуточным, межзвездным параболам. В глубинах Вселенной среди рождающихся и умирающих звезд мы мерцаем паутиной, сверкающей, росистой, туманной, блещущей философской пылью. Где теперь бог, пригвожденный к кресту? Где человек с фонарем?[80] Где перевозчик[81], пожиратель огня[82], посредник Логоса[83], лотосовый целитель[84], горгона Медуза, плоскостопый Молох? Что стало с человеком, моллюском моллюсков?

Стиль Кайзерлинга… есть в нем что-то старомодное. По утрам, просыпаясь в вулканическом настроении, он извергается. Что ужасно и невыносимо в его стиле, так это не тяжеловесная балтийская и померанская избыточность, а впечатление извержения. Нас просвещают, благословляют, крестят и топят. Что только не обрушивается на нас – небо, огонь, земля и вода, лава, шлак, пепел, реликвии, монументы, символы, знаки и знамения. Изрыгаются самые тайны земли, и с ними – сверкающие допотопные свидетельства о человеке. Конвульсивные свидетельства перемежаются страницами океанического спокойствия, в котором можно расслышать дыхание китов и иных глубоководных чудищ; есть также утренние зори, как в первое утро творения, когда можно услышать даже песнь молодого жаворонка в синеве. И есть великие замерзшие пути, на которых самый воздух синеет, как костяшки пальцев, и мудрость в глубине своей застывает в ледяной неопределенности.

Кайзерлинг – это своего рода украшенный красными перьями гигант из тундр, мегалитический мамелюк эпохи Лемурии, который создал свой полифонетический, полифилактерический алфавит. Его язык – это нечто, вручную выкованное из метеоритной руды; в нем нет места чувственности, нет места юмору. В нем содержатся семена всего, о чем мечтал человек в катаклизмах начала мира: это не язык крови, но сланце-пузырчато-кварцевое средство выражения. И тем не менее, как все особы королевской породы, он способен проявлять нежность и скромность, подлинную скромность. Он постарается письменно ответить на мельчайший вопрос, если этот вопрос заслуживает ответа. Начнет писать на открытке и закончит тем, что представит вам целый альбом. С беспредельной мощью колосса он переберет тонну породы, чтобы извлечь бесконечно малую частицу радия, которая прольет свет на вопрос. Он не навязывает свое мнение; но направляет луч прожектора на проблему. Он прозорливец, который зрит тяжелое вещество, провидец, которому открыты глубины земли и небес. Он наделен чувствительнейшими усиками и острым носорожьим рогом в придачу.

Обычного читателя убивают не его изнурительные длинноты в духе Пруста или Генри Джеймса, не мудреная абракадабра по образцу Джойса, а непривычное разнообразие выразительных средств, через которые извергается мощный поток мысли. Люди обвиняли его в эпигонстве, плагиате, имитации. Дело в том, что он утоляет боль и объединяет. Текущая мысль свертывается, запираемая в чудеснейших венозных сгустках, эти кровоизлияния происходят из ужасных ран, вскрытых его необузданной страстью. Он мыслитель, который атакует всем телом, который в конце книги кровоточит всеми порами. С Кайзерлингом дух обращается в берсеркера. Это неистовость гигантов, которым прискучили земные завоевания, и они ринулись на небеса. Он справляет кровавую свадьбу с духом: бык Апис в экстазе пронзает рогами Святой Дух. Иногда это больше похоже на то, будто Бог ложится на операционный стол с приемным своим сыном Германом для переливания жизненных соков: операция последнего момента, подготовляющая к заключительному испытанию, поиску и победе над смертью[85].

Абсолютное коллективное

Перевод Б. Ерхова

[86]

«Мы не можем более жить и не создавать новое. Таков гимн современности, новая необходимость. Как она возникла? Оттого, что символы огня, розы и тигра умерли… Когда наше время поймет это, случится духовная революция, которая приведет нас в самое сердце новой эпохи».

Эти слова из эссе «Завоевание мира», опубликованного в журнале «Пёрпоз» еще в 1932 году, наводят на мысль о Д. Г. Лоуренсе. Подобно ему, Гуткинд продолжает линию Эхнатона, Гермеса Трисмегиста, Плотина, Парацельса, Блейка и Ницше: Гуткинд – визионер и пророк, человек, свое время опередивший. И тем не менее, как все великие, он в высшей степени отражает время. Ведь вне его родиться нельзя! Хотя самые представительные для творческой среды люди всегда и неизбежно отвергаются современностью, если не распинаются. Ибо они принадлежат еще и звездному времени, выстроенному в поэтической, а не в астрономической хронологии. Провидец предсказывает появление планет и звезд, которые только еще предстоит открыть, ведь он – не только от земли, но и от звезд.

Гуткинд одержим в высшем, положительном смысле этого слова идеей нового, становящегося мира. И еще возможностью чуда, всегда возникающей при рождении нового мирового порядка. На этот раз чудо, по мнению Гуткинда, состоит в рождении нового человека. Как философ и диагност, он обладает чертами, сближающими его с Ницше, Шпенглером и Лоуренсом; он тоже предвидит конец нашей цивилизации. Но вдобавок он ясно прозревает будущее и безоговорочно верит в новый порядок, которому суждено стать не просто новым культурным циклом, но и совершенно новым комплексом представлений, поляризованным вдоль вертикальной оси человечества. Человек обретет себя, установив космические отношения со Вселенной, такова идея Гуткинда. Она очень старая и цепкая и уже многократно предлагалась самыми различными источниками. Теперь эта идея выдвигается с новой силой, потому что даже самый тупой профессор, даже философ понимает, что распад современного мира предопределен. В тисках паралича, какого еще не испытывал мир, исполненные страхом перед будущим, таким же, какой испытывали атланты, мы живем день ото дня, час от часу в ожидании катастрофы. Прямо среди нас один великий народ готовится выполнить отвратительнейшую часть программы уничтожения. Мир затаил дыхание и негодующе наблюдает за этим, мы слишком растерянны, возможно, слишком глубоко озабочены значением творящегося, чтобы ему противодействовать. У нас на глазах создается бомба, которая уничтожит то, что мы называем «цивилизацией». Вместе с цивилизацией немцы уничтожат и сами себя, это определенно. Хотя даже они понимают это, отсюда их пыл, экзальтация, заносчивость и безрассудство. В другой части света японцы, беря с нас пример, воспитывают китайцев, расчищая дорогу своим врагам, будущим хозяевам Востока, которые, в свою очередь, уничтожат их. Таковы очевидные факты, которые отказываются признавать только твердокаменные заблуждающиеся «реалисты».

вернуться

80

То есть Диоген, который, согласно легенде, ходил днем с фонарем, крича: «Ищу человека!»

вернуться

81

То есть Харон.

вернуться

82

Дракон.

вернуться

83

Гераклит.

вернуться

84

Шива.

вернуться

85

Написано на Корфу в июле 1940 г. как дань уважения Кайзерлингу по случаю его шестидесятилетия. (Примеч. авт.)

вернуться

86

The Absolute Collective: A Philosophical Attempt to overcome our broken state. Erich Gutkind. (Примеч. авт.)

31
{"b":"19801","o":1}