Зато Октавиана Рим встречал восторженно как победителя, позабыв недавнюю его тиранию и издевательства над народом. В честь его была воздвигнута почетная арка в Брундизии, через который он проезжал, соорудили арку также на форуме, украсили храм божественного Юлия носами кораблей, захваченных при Актионе, а когда Октавиан въезжал в Рим, навстречу ему вышли весталки, сенаторы и народ.

Радостно-возбужденный, Октавиан едва верил метаморфозе, происшедшей с римлянами: бледные щеки его тфпкжели, глаза блестели, и он то и дело оборачивался с улыбкой к Агриппе, как бы спрашивая его взглядом: «Что случилось? Не узнаю римлян». Агриппа, стараась казаться суровым, наклонял каждый раз голову, как бы показывая, что торжество вполне заслужено Цезарем.

А когда сенат постановил совершать игры в день победы при Актионе один раз в пятилетие, а в день рождения Октавиана — торжественные молебствия; когда всем членам фамилии Антониев было запрещено носить имя Марк, — Октавиан сказал Агриппе:

— Клянусь Юпитером! Я не ожидал такого приема от сената и римского народа.

— Ты еще больше обрадуешься, Цезарь, когда узнаешь о требовании общества; оно желает завоевания Египта, чтобы разрушить дело, почти завершенное Клеопатрой.

— О каком деле ты говоришь?

— Я говорю, Цезарь, о египетской монархии, расширенной Антонием и Клеопатрой до древних пределов.

Октавиан молчал. Покорение Египта было его заветной мечтой. Он спал и видел себя господином Египта: обезглавленный Антоний лежит, как падаль, на форуме, а Клеопатра, закованная в цепи, идет за его, Цезаря, триумфальной колесницей.

— Возможно ли? Антоний не уступит Египта без боя…

— Если римский сенат и народ требуют завоевания Египта, следовательно, нужно, Цезарь, готовиться к войне. — И добавил, нагнувшись к нему: — Завоевание Египта сделает тебя самым популярным мужем и единодержавным правителем Рима.

Взволнованный, Октавиан обнял Агриппу.

— О, если бы боги помогли нам! — говорил он, не отпуская его. — О, если бы помогли!.. Неужелл есть надежда, что борьба вскоре кончится?

— Я не сомневаюсь, Цезарь, что именно будет так, — сказал Агриппа. — Благодари богов за победу и проси новых милостей.

— Что же ты мне посоветуешь? Агриппа задумался.

— Я советую тебе, Цезарь, отправиться в Азию.

Оставив в Италии Агриппу и Мецената, Октавиан уехал в Азию. Он поселился на Самосе и, разъезжая оттуда по прибрежным азиатским городам, готовился к войне с Египтом; управляя провинциями, он старался быть милостивым к чужеземцам, чтобы заслужить их любовь. Однако главнейшей целью его было привлечение царьков на свою сторону.

Щедро вознаградив Аминту, Филадельфа и Архелая, примкнувших к нему, Октавиан пытался убедить восточных царьков изменить Антонию, а так как многие колебались или не соглашались, то он, отняв у них владения, объявил их виновными в оскорблении величия Рима.

Из Египта поступали известия, доставляемые соглядатаями: совершались казни богачей и ограбления храмов для увеличения военной казны; золото и серебро тайком переносили во дворец; Цезарион и Антилл, сын Антония от Фульвии, были объявлены совершеннолетними (ходили слухи, что вскоре они будут назначены царями); производилась постройка кораблей в Александрии и на Красном море (александрийцы утверждали, что Антоний и Клеопатра собираются бежать в Индию и увезти свои сокровища); в разных странах спешно набирались войска, а к азиатским и африканским царям и правителям были отправлены послы, с требованием подтверждения прежних союзов.

Читая донесения, Октавиан морщил лоб; ужас охватывал его при мысли о поражении. Порою им овладевало непреодолимое желание послать к Антонию гонца с мирными предложениями. Но ведь не он, а римляне требуют завоевания Египта!

Он устал и страшно волновался. Друзья успокаивали, говоря, что военное дарование Антония не так уж велико, доказывая свою мысль расстановкой Антонием сил: не все войска стянуты в Египет, — в Кирене и Сирии находятся легионы.

— Антоний не уверен в преданности населения Кирены и Сирии, — сказал один из друзей, — и ты, Цезарь, можешь не опасаться: мы разобьем порознь его легионы, а затем бросимся на Египет.

Октавиан повеселел.

Вошел гонец, прибывший из Египта, и подал ему письмо.

Верный соглядатай сообщал, что александрийцы волнуются, народ в унынии, даже царский двор, охваченный страхом и растерянностью, не знает, как дальше жить, на что надеяться; золотая молодежь, составлявшая «общество неподражаемых», изменила свое название на имя «друзей смерти». Обеспокоенные Антоний и Клеопатра объявили большие празднества, чтобы успокоить народ.

Октавиан громко прочитал письмо друзьям.

— Мужайся, Цезарь! — послышались голоса. — Антоний обречен.

— Его положение — положение Помпея Великого, — сказал друг, говоривший о Кирене и Сирии. — Фатум, очевидно, не любит, когда муж Запада становится мужем Востока.

— О, если б это было так! — вскричал Октавиан. — Боги Олимпа, и ты, Юпитер Капитолийский, и ты, Венера, наша родительница, помогите мне покорить Египет для блага римского народа и уничтожить врагов, злоумышляющих против римской республики!

Канидий привез в Александрию страшное известие — легионы Антония перешли на сторону Октавиана.

Воины, не веря слухам, распространяемым противником, что вождь бежал, ждали его несколько дней, не смея вступить в переговоры с Октавианом, Когда же стали разбегаться войска союзных царьков, а за ними начальники легионов, когорт и центурий; когда поползли новые слухи, более отвратительные, о бегстве проконсула с египтянкой воины обезумели от ярости: «Проклятие изменнику! — кричали они. — Пусть тешится со своей блудницей! Не нужно нам такого вождя!» Иные плакали, в бессильной злобе сжимая кулаки, угрожая ими через море Африке: «Пусть Фурии отомстят предателю! Пусть уничтожат его с египтянкой и их ублюдками!»

Канидий не осмелился передать проконсулу угроз и оскорблений разгневанных воинов, однако Антоний догадался. Он сказал подошедшей Клеопатре:

— Они правы, оскорбляя меня, Разве я не обещал им восстановить республику и возродить старые латинские нравы?

Клеопатра нагнулась к нему, зашептав на ухо:

— Увы, царь и владыка мой! Неужели не надоела тебе собачья грызня триумвиров за власть? А здесь, на святой земле Кем — в нашем Египте, жизнь тихая, безмятежная, как на Олимпе…

— Молчи. Ты боялась, что я разобью его при Актионе и отправлюсь в Рим, чтобы работать на благо квиритов… Ты опасалась, что останешься одна с детьми, без мужа-царя, и что сенат потребует присоединить Египет к Риму… Ты страшилась, что наши дети лишатся царственных владений…

— Господин мой, разве мои мысли не были твоими мыслями? — вкрадчиво сказала Клеопатра, обвивая его шею холеными руками, но Антоний резко освободился от нее.

— Сперва ты меня толкнула на войну, а затем, когда все было готово и я выступил, стала отговаривать.

Ссоры происходили часто между ними. Они обострились, когда в Египет прибыл Ирод. Каждый день,, видясь с Антонием, он убеждал его убить Клеопатру, а Египет присоединить к Риму.

— Этим актом, — говорил он, — ты опровергнешь козни врагов, обвиняющих тебя в измене республике в пользу Клеопатры, и заслужишь восхищение Рима. Октавиан принужден будет заключить с тобой мир. Хотя царица — и супруга твоя, все же не доверяй коварной египтянке.

Антоний вспыхнул.

— Не сердись, божественный Озирис, — не смутившись, продолжал Ирод, пощипывая редкую бороду, — совет твоего верного слуги драгоценен. Обдумай, пока не поздно.

Антоний с негодованием отказался.

— Ты ошибся, Ирод, обратившись ко мне: я не убийца.

В эти дни Клеопатра была неспокойна, догадываясь об опасности. Узнав от Ирас, подслушавшей беседу Антония с Иродом, о решении мужа, она успокоилась. «Он не способен на такое дело, — подумала она не то насмешливо, не то презрительно, — любящий Антоний остается любящим Антонием».