Она рвала на себе волосы и, седая, полуодетая, бегала по спальне, не зная, что делать. А когда появились кредиторы, требуя уплаты долгов, она их выгнала. Ее вызвали в суд. Это были страшные для нее дни. После власти и могущества — падение! После богатства — нищета! Ее имущество было отнято кредиторами, дома и виллы проданы за долги неумолимыми публиканами: друзья отвернулись, женщины, с которыми она дружила, перестали бывать, а если она приходила к ним, то рабы, которые недавно еще низко кланялись ей, говорили: «Госпожа приказала гнать попрошайку. Пусть нищие просят на улицах». Клодия и Киферида, две обнищавшие матроны, приютили ее с дочерью. Они оказались благороднее гордой Фульвии, не принимавшей их у себя, когда она была у власти, — и посоветовали ей обратиться к Аттику, который, никому не отказывая в помощи, ладил одинаково с аристократами и демократами.

— Старик тебе поможет, — говорила Клодия, — он не раз выручал нас, когда мы нуждались в деньгах.

— Тебя, конечно, выручал, — ведь он любил тебя, — возразила Фульвия, с завистью поглядывая на Клодию, не утратившую еще красоты. — О, если бы жил Катулл! Он написал бы гимн твоему телу и назвал бы тебя не Лесбией, а Афродитой!..

— Зато у нас есть Вергилий, — прервала Киферида, и на лице ее выступила улыбка. — Он вздумал стать предсказателем, наделенным самим Аполлоном даром предвидения, и написал IV эклогу об обновлении мира, о чудесных временах, наступающих в республике.

Глаза Фульвии округлились от возмущения:

— Этот глупец пишет о чудесных временах после Перузии — слышишь, Клодия? Пусть будут прокляты льстецы и продажные люди!

Клодия пожала плечами.

— Не гневайся за меня за правду. Совсем недавно тебя окружали льстецы, лизоблюды, друзья и подруги, а где они? Все отвернулись от тебя, ибо знают, что Марк Антоний связался с Клеопатрой, а Октавиан пренебрег тобою и выгнал твою дочь, свою жену…

— Не напоминай мне о позоре, — простонала Фульзия. — О, если б я была красива, как ты или Киферида! Но увы! Красоту уничтожает время или портит болезнь. Я постарела — сколько седых волос! А морщины, а дряблое тело!.. Нет, никто не даст за мое тело и сестерция! А ты, — обратилась она к Клодии, — заработала, говорят, много на любовных делах с Лепидом… Сколько?

— И ты веришь мерзким слухам? — неуверенно вымолвила Клодия. — О Венера, как доверчивы вообще женщины! — И подумала: «От кого она могла узнать о моей связи с Лепидом? А завидует, как будто я много от него получила — сто тысяч сестерциев! Для нищей, конечно, много, а для женщины, увековеченной Катуллом, — лишь подачка!»

Фульвия настаивала:

— Не скромничай, ради Венеры! От меня ничего не скроешь. Завтра я узнаю, сколько выплатил тебе аргентарий Лепида…

— Если хочешь знать, — дерзко сказала Клодия, — то значительно меньше, чем получала в свое время Киферида от твоего супруга.

Фульвия побледнела. На одно мгновенье ей пришло в голову вцепиться Клодии в волосы, исцарапать ее лицо, но она овладела собою.

— Марк Антоний жалел, что тратил, будучи пьян, на простибул. Слава богам, что он отвязался от них! Теперь он…

— …теперь он без ума от египетской царицы, которая стоит в сто раз дороже, — перебила Киферида, — и я не удивлюсь, если он пришлет тебе разводную…

Фульвия вскочила и, обозвав обеих подруг грубыми словами, выбежала на улицу.

Куда было итти? Она подумала и направилась к дому Аттика.

Аттик владел большим состоянием и, давая деньги всем без отказа, жил скромно, занятый изданием книг. Дело было прибыльное. Он уверял, что выпускает книги не ради выгоды, а потому, что любит литературу; издание же сочинений Цицерона считал обязанностью по отношению к погибшему другу.

Незнатная, некрасивая жена его, тихая и покорная, ни в чем не перечила мужу, и, когда он однажды объявил, что молодой Агриппа заглядывается на дочь, жена не удивилась, только спросила девушку, нравится ли ей Агриппа.

Да, Агриппа нравился, но, встречаясь с ней, о любви не говорил. А девушка ждала, когда он, наконец, посватается и она переедет в его дом, находившийся на Палатине, и станет знатной, всеми уважаемой матроной.

Аттик тщательно следил за изданием книг. Несколько декурий скрибов работали дни и ночи, четко выводя под диктовку образованных декурионов латинские письмена: они писали прекрасным почерком, без помарок, на дорогих и дешевых пергаментах. Потом исписанные листы посылались в обделочный дом, где рабы изготовляли различной стоимости переплеты — из дерева и свиной кожи.

Аттик был занят просмотром рукописи, полученной несколько дней назад от Клодии. Это были стихи Катулла, которые влюбленный поэт посвятил своей возлюбленной, когда ухаживал за нею. Аттик давно знал, что у Клодии есть стихи Катулла, но хитрая Клодия, его любовница, отдаляла каждый раз срок передачи их, ссылаясь на то, что они затерялись. А после разрыва с ней о получении стихов не могло быть и речи. И только бедность, заглянувшая в дом Клодии, вынудила ее навестить бывшего любовника и продать несколько стихотворений за пятьдесят тысяч сестерциев.

Аттик просматривал рукопись, покачивая головою: он нашел много погрешностей — местами слог был необработан, несколько неудачных эпитетов, кое-где длинноты.

Кликнув раба, он приказал переделать стихи по своим указаниям. Грек оказался не менее образованным, чем Аттик; он стал доказывать, ссылаясь на эллинских поэтов, что эпитеты хороши. Аттику пришлось согласиться. Уступил он рабу и в длиннотах, но слог, действительно, был кое-где небрежен, и Аттик настоял на переделке.

Невольница доложила:

— Некая матрона спрашивает господина…

Нетерпеливо передернув плечом, Аттик прошел в атриум.

— Клянусь Юпитером! — вскричал он, узнав Фульвию. — Само счастье заглянуло, подобно солнцу в сумрачный дом старика. Сядь, прошу тебя, здесь… — Разве можно называть счастьем несчастье? — возразила Фульвия. — Кредиторы все отняли, а меня выгнали на улицу. Я стала нищей. О боги! Я не могу даже покинуть Италию, потому что у меня нет денег. Я должна погибать вдали от мужа…

Аттик стал уверять, что сочувствует ей от всего сердца. Называя Октавиана глупым мальчишкой, он говорил, что не следует обращать внимания на его выходки.

— Хочешь, я поговорю е Агриппой, и он уладит все дело?

— Нет, господин, лучше дай мне возможность отправиться к супругу…

— Конечно, конечно, — поспешил он поддержать ее мысль и тут же добавил: — Если ты твердо уверена в нем, то поезжай, если же…

— Неужели грязные слухи дошли и до тебя?

— Как же мне не знать их, когда они известны всему Риму?

Фульвия вздохнула.

— Надеясь на богов и на тебя, я все же думаю поехать в Элладу…

— Я дам тебе денег. Милихий! — крикнул он писцу, появившемуся в дверях: — возьми стил и табличку, пиши: «Выдать госпоже Фульвии, супруге проконсула и триумвира Марка Антония, сто тысяч сестерциев». — Он обратился к гостье: — Этих денег хватит тебе с излишком, чтобы попасть, куда захочешь.

Получив навощенную дощечку, Фульвия принялась благодарить Аттика. Впервые в своей жизни эта бессердечная и жестокая женщина, прослезилась, сжимая руки cтapикa:

— Во всем Риме нашелся один человек, согласившийся мне помочь, — это ты. Пусть же милость и щедроты богов будут вечно на тебе и на твоих родных…

Халидония жила в габийекой вилле, изредка наезжая в Рим. Ока видалась с Ленвдом, чтобы узнавать от него об Антонии. А там, где Антоний, должен быть и Эрос; вольноотпущенник не покидал ни на шаг своего господина.

Беседуя однажды с Депидом, Халидония узнала, что Антоний, живший В Александрии,, внезапно отплыл из Египта в Тир во главе кораблей, затем отправился, через Кипр и Родос в Азию, а оттуда — в Грецию собирать войска. Причиною его отъезда из Александрии было вторжение в Сирию парфян под предводительством царевича Пакора.