Она не окончила. Я резко отодвинул тарелку и холодно произнес:

— Могу уйти сам. Чтоб не мешать…

Я ушел в спальню. Мама крикнула мне вслед:

— Немедленно вернись!

Я запер за собой двери.

В последнее мгновенье я услыхал его слова, но оборвал фразу, прихлопнув дверь.

— Оставь его, Милена!

Я опять разделся до самых трусов и развалился на застланной покрывалом кровати. Кто-нибудь обязательно должен прийти, взяться за ручку двери и позвать: «Гонза!» — или хотя бы заглянуть в замочную скважину.

Но они, видимо, отлично обходятся без меня. Я разглядываю обшарпанный потолок и думаю, чем мог понравиться маме этот человек?

Я не разглядел даже, какие у него глаза. Кажется, синие. Ну и ручищи! На такие надо выдавать разрешение, как на ношение оружия.

Не хотелось бы мне получить от него оплеуху. От меня осталось бы только мокрое место… Мама его, кажется, любит. Больше, чем меня?

Они ушли в кино. Вскоре ко мне явилась бабушка. Белый фартук она сняла, а вместе с ним и слащавую растерянную улыбку.

— Ты вел себя, как неотесанный грубиян!

Я отвернулся к стене. Она заметила, что я валяюсь на постели в трусах, и сказала:

— Ступай оденься! Как тебе такое в голову пришло? Что подумает Владимир?

«Она называет его Владимир, как мама», — тут же мелькнуло у меня в голове.

— Он скажет, что мы с тобой не можем справиться, что ты — балбес, которого мы не сумели воспитать.

— Он пришел не ко мне, а к маме! — проворчал я.

— А ты — мамин.

Она еще долго что-то гудела, но я не отвечал. Я думал совсем о другом.

…Я осторожно спускаюсь по отвесному склону вулкана. В руке у меня короткий щуп, на спине кислородный прибор. Мне необходимо пробиться как можно ближе к жерлу кратера, который беспрерывно извергает густой поток лавы. Там, внизу, рождаются волшебные кристаллы, я должен вырвать их у вулкана и перетащить в безопасное место. Жар становится все невыносимей. Я закрываю лицо куском ткани, которую на всякий случай держу в кармане. Несмотря на черные очки, пламя слепит меня. Еще никому не удавалось вырвать у вулкана кристаллы, у них даже названия нет. Но я не могу лезть дальше. Мне надо вернуться. Вулкан сильнее меня, моей мечты и решимости…

Мама вернулась домой около одиннадцати. Она не стала зажигать свет — наверное, чтоб не будить меня. Тихонько подошла к постели, нагнулась ко мне и шепнула:

— Гонза, ты спишь?

Я притворяюсь, будто сплю мертвым сном. Мама уходит в кухню и еще долго разговаривает с бабушкой. И тут я вдруг засыпаю. Я так и не знаю, когда легла мама.

Утром я выскочил из дому как обычно, в двадцать минут восьмого. Я бегу в школу раньше, чтоб обсудить с ребятами массу чрезвычайно важных вещей еще до того, как откроют дверь и нас впустят. Возле ворот нашего дома меня вдруг останавливает соседка и здоровается первая, я даже не успеваю буркнуть свое обычное «драсте!»

— Здравствуй, Гонзичек, — улыбается она мне, будто я — не я, а торт-эскимо, — уж не проспал ли?

— Нет, пани Мотейлкова, — отвечаю я, — я всегда так бегу! — и собираюсь лететь дальше.

Но она вдруг делает поворот направо и загораживает мне дорогу.

— Мне показалось, что у вас вчера были гости? Знакомые, да? Я ведь не ошиблась? Бабушка тащила две сумки, я ее видела, как раз после полудня! Сейчас все так дорого, продукты влетают в копеечку, разве проживешь на ее пенсию… Хорошо, хоть твоя мама прилично зарабатывает, ведь в больнице прибавка за ночные дежурства, да и больные нет-нет да и сунут немного в карманчик. Вот я и говорю — денежки-то никогда лишними не бывают!.. У вас кто был-то, Гонзичек, родственник, что ли?

Безотказно действующий скорострельный пулемет!

— Что вы, пани Мотейлкова, совсем наоборот! — отвечаю я загадочно.

Она нервно дергает плечом и переступает с ноги на ногу.

— Ну, ну, а кто же?

— Нельзя говорить… мне не велели, — уклоняюсь я.

Она поощрительно улыбается и сообщает, что умеет держать язык за зубами.

Я наклонился почти к самому ее уху и зашептал:

— Иностранец, пани Мотейлкова.

— Ну?.. — выдохнула она.

— Жутко богатый…

— Да что ты!..

— Ясное дело. Вы знаете, где Кувейт, пани Мотейлкова?

— Нет, Гонзичек, не знаю…

— На Арабском полуострове. Там добывают нефть. Вы вчера ничего не унюхали?

Она недоверчиво глядит на меня.

— Нет… А что?

— По всему дому несло… вроде бы бензином, а может, и нефтью! От них всегда так пахнет. А перстни на нем заметили? Нет? На каждом пальце вот такое колесо. Ну просто золотые оковы, пани Мотейлкова…

Она причмокнула губами и покачала головой.

— Ишь ты! — сказала она наконец, явно приглашая меня продолжить рассказ. Ее, безусловно, занимало мое сообщение.

— А деньжищ у него! Влез он в карман, а там… — Я махнул рукой, будто не осмеливаясь описать тех залежей долларов, фунтов и франков, которые таились в его карманах.

— Он к маме пришел?

Я многозначительно прищурил левый глаз:

— Конечно.

Соседка зажала рукой рот, словно страшась вымолвить ужасную догадку.

— Уж не собираются ли они… — не удержавшись, выкрикнула она.

— Собираются! Собираются пожениться! — сказал я спокойно, с такой уверенностью, словно речь шла о том, что в мясной лавке продают печенку.

— Боже ты мой! А когда?

— Через две недели, — ответил я с готовностью и добавил: — А потом мы переедем!

— Куда? К нему?

— В Кувейт! — уточнил я.

Больше я не мог задерживаться. Наверное, уже пробило полвосьмого. У соседки, конечно, были в запасе еще тысячи вопросов, но я поспешно проскользнул мимо нее, воспользовавшись тем, что она, предавшись раздумью, освободила мне лазейку между своим боком и стеной. Я даже не попрощался. Все равно днем она меня перехватит. Миллионер из Кувейта не даст ей покоя.

Я, конечно, переборщил. Хотел сорвать раздражение на ни в чем не повинном человеке. Возмездие заставило себя ждать не более двух часов. Через два часа была математика. Я не выполнил домашнего задания. Вчера из-за всех этих треволнений у меня все вылетело из головы, я просто забыл заглянуть в портфель. А перед уроками про задание не было и речи. Мы беседовали о футбольной системе 4–3—4 игрока и о тяжелой участи обоих крайних. В ту минуту, когда мы обсуждали вопрос, кого из игроков «Славии» следует выдвинуть в сборную страны, школьный сторож уже отпер двери. Мы как бешеные ринулись в помещение, стараясь избежать подзатыльников, которые сторож щедро отвешивал каждому, у кого ботинки в грязи.

На первом уроке я переплыл реки Африки без происшествий.

Но во время математики Шикола прошелся по классу, как стихийное бедствие. Тот, кто не выполнил урока дома, должен был пожаловать к доске и похвастать своими познаниями. Мой путь к Нобелевской премии оказался тернистым!

Предо мной один за другим бесславно пали опытные бойцы. Вот их славные имена: Вотыпка, Гамерник и Палечек.

Я спрятался за спиной Воржишека, но Шиколу не перехитришь. Он вызвал меня к доске.

— Захвати домашнюю тетрадь! — добавил он.

Поколебавшись, я встал, поднял двумя пальцами тетрадку, углы которой были растрепаны и напоминали маленькие веерочки, и потащился к доске.

— Тебе не очень-то хочется отвечать, Гонза! — сказал Шикола и протянул руку к тетрадке.

Он перелистал десять, пятнадцать страниц и убедился в правоте своего утверждения. Домашнего задания не было. Шикола у себя в журнале обычно пишет красное «3», что значит «забыл»: забыл выполнить домашнее задание. Кто три раза схватит «3», механически получает кол. Приличный курс — 3:1. Еще одно «3», и я потащу домой единицу плюс любезное напоминание маме, чтоб подписала дневник. Бабушкиной подписи Шикола не доверяет. Я подозреваю, что он просто не уважает старость.

Шикола протянул мне кусочек мела и, сильно откинувшись назад, предложил: