А когда года три назад главный мне настоятельно предлагал место ответсека – Наташка Антонова на повышение пошла, освободилось место первого зама, которое она так хотела занять, – я двумя руками и ногами отбивалась. Да, престижно, да, денег побольше и должность куда выше и перспективнее – при желании потом, когда захочется спокойной, размеренной жизни, можно было с нее уйти на руководящий пост в другую газету, где платят неизмеримо больше. И получать тысяч пять в месяц.
Но не мое это. Мое – быть солдатом удачи, тем самым, который воюет, а не в штабе сидит. Пусть грязь кругом, пусть дерьмо и пули свистят и дискомфортно порой – но это уже привычка.
А со стороны я, конечно, до сих пор тунеядка. Даже для той же Наташки, которая забыла уже, что такое собирать материал и писать – тем более когда речь не о репортаже с коммунистического митинга идет, а о серьезных вопросах. Где правду надо откапывать долго и тщательно, не бульдозером, а вручную, – где все должно быть сто раз выверено и доказано. Конечно, я тунеядка – материал приношу в среднем раз в неделю, получаю за него какие-то копейки по сравнению с тем, что получают в газетах, учрежденных банками и крупными структурами, и снова пропадаю. А в редакции появляюсь хоть почти каждый день, но ненадолго, часа на три-четыре.
Кстати, я раньше, когда у нас свободные нравы царили, тут могла целые дни проводить – утром пришла и сидишь до позднего вечера. Шатаешься из комнаты в комнату, болтаешь, кофе пьешь или что покрепче. И опять же можно было весьма вкусно пообедать в нашей тогда суперстоловой – в которой все есть, от еды и подруг до спиртного и мужчин. И куча развлечений – включая секс. И даже выходить никуда не надо – если только за фактурой для нового материала. Я даже все встречи по работе назначала в редакции – мне так удобней было.
Но потом нравы поменялись, и от старой компании все меньше народа оставалось, да и устала я, наверное, от бесконечного веселья в замкнутом пространстве. И клиенты стали посерьезней, к ним самой уже надо было ездить. И хотя без редакции я все равно не могла и не могу – это уже не второй даже дом, а первый, – но пребывание свое в ней сократила. В отличие от Наташки, которая в силу своей должности приезжает к десяти утра и сидит тут до восьми вечера, в том числе и в субботу.
– Ты оглохла, что ль, Ленская, – или одни мужики в голове? – донесся до меня голос Антоновой, и я поняла, что настолько задумалась, глядя в окно, что даже не слышала, как она закончила телефонный разговор. – Я говорю, шеф кипятком писал от твоей темы. Я ему в пятницу когда сказала, он аж расцвел.
Сказал, что давно с этим Улитиным разобраться хотел, да не вышло – Алещенко облажался. А раз Ленская взялась, значит, все, покойник в гробу не то что переворачиваться будет, а прыгать и наружу проситься. То ли насолил ему чем-то твой.банкир, то ли Сережа пообещал кому-то его приложить, не знаю уж – но ты прям в точку попала со своей темой. Как всегда…
– Да в какую там точку, Наташ, – начала, всем видом демонстрируя, что тут и говорить-то не о чем. – Нет там ничего, пустые какие-то истории, фактуры ноль. Его в свое время Хромов сюда притащил и на пост посадил – так что это под Хромова копать надо, чтобы про покойного что-то узнать. А Хромов чистенький, ты же знаешь – все концы так прячет, что года не хватит, чтобы раскопать хоть что-то толковое. В общем, у меня тут идея получше родилась – у меня подруга на телевидении работала, и…
– Ничего не слышу! – Наташка заткнула уши, мотая отчаянно головой. – Сказала "а" – говори "б". Раз Сережа ухватился – никаких отказов. Что хочешь делай – но чтоб материал был. Или сама с ним объясняйся – я с ним по этому поводу говорить не буду, здоровье дороже…
– Ладно, пойду к нему, – согласилась легко, немного злясь на себя за то, что в пятницу со сна ляпнула Наташке про Улитина. – На месте он или по редакции бегает?
– На месте! За границей он – сегодня изволили улететь. – В Наташкином голосе звучал сарказм. Частые Сережины отлучки – а шеф так полюбил летать за границу, что на день пребывания в редакции приходится день за кордоном, – ее как бы раздражают. Хотя я знаю, что она счастлива – ведь она остается за главного и рулит тут всем в его отсутствие. А она честолюбивая, Наташка, ей это нравится – командовать и самой делать газету.
Я ее не осуждаю. Она тут почти двадцать лет, газета для нее как свой ребенок, которого у Наташки нет, она ее знает всю и чувствует – и, конечно, ей нравится самой определять, что идет в номер, а что нет, что стоит на какой полосе и какие снимки выигрышней, и все в таком духе. Настолько нравится, что она готова потом получать втыки от вернувшегося из очередной поездки Сережи, который, естественно, находит .в ее деятельности массу изъянов. По большей части им же придуманных.
Но надо ведь показать, кто настоящий хозяин в доме. И так Наташка его обязанности, по сути, исполняет даже в его присутствии – забудут ведь, что главный есть. Отсюда и ор на планерках, и авралы, и прочая суета – чтоб не забывали. Чтобы знали, что бог и царь – он все видит и обо всем знает, пусть его самого и не видно почти.
– И когда вернется? – поинтересовалась с надеждой. Понимая, что если поездка длительная, на пару недель, то есть шанс, что он забудет про почему-то так интересующего его Улитина. – Не завтра, надеюсь?
– В пятницу – а на работе в субботу появится только. А для тех, кто по субботам редакцию не посещает – для таких, как ты, – придется понедельника ждать! – отрезала Антонова, понимая, кажется, что у меня на уме. – Но тему замотать не надейся.
Главный мне верит и меня ценит – и наши некогда интимные отношения тут ни при чем. Так что я знаю, что отказаться от темы могу, даже если он ею загорелся. Да, будут упреки и обиды и фразы о том, что даже те, кому он создал режим наибольшего благоприятствования, его подводят, – но я отобьюсь. Если он будет в духе. А если нет – то придется оттянуть сдачу материала, сдать что-нибудь другое и уйти на дно. Заверяя его через Наташку, что работа идет полным ходом, но некоторые факты нуждаются в уточнении.
– Слушай, а ты Гарина такого не знаешь – глава пресс-службы «Нефтабанка»? – Мысль пришла ко мне в голову совершенно неожиданно – и я ухватилась за нее, как за спасательный круг. – Или, может, из руководства кого-нибудь? Банкир покойный там когда-то главным был – и если б кого найти…
Наташка задумалась, пожевывая губы. Они у нее и так тонкие, и красит она их вдобавок бледной бежевой помадой – а когда начинает их жевать, они становятся еще тоньше, а сама Антонова стареет лет на пять минимум.
Закинутый мной спасательный круг – просто так закинутый, на всякий случай – начал спускать, грозя пойти ко дну. Потому что глупо было задавать Наташке этот вопрос – она не тусовщица, она из редакции не вылезает, на всякие мероприятия, куда приглашают главного и куда может ходить она – с ним или в его отсутствие, он ведь далеко не везде ходит, он человек у нас занятой, да и выбирает, где стоит появиться, а где нет, – тоже не таскается. А что касается знакомств на высоком уровне, так серьезные люди серьезные вопросы предпочитают обсуждать с главным. А Наташка – рабочая лошадка, которая решает чисто редакционные вопросы. Хотя случай есть случай – и бывает, что в отсутствие главного кто-то обращается по этим самым серьезным вопросам и к ней. И пусть она сама их не решает – боится прогневить Сережу, – но знакомства-то остаются.
– С Женькой я уже говорила, – добавила быстро, опережая вполне возможный Наташкин вопрос. – Нет у него там завязок. Я с утра сегодня телефон пресс-службы выяснила, дозванивалась черт знает сколько – из-за этого и опоздала, между прочим, на планерку, – так лучше бы и не звонила. Он, мол, от нас ушел за несколько месяцев до смерти, но мы все равно потрясены, все в шоке – обычная туфта и ни слова конкретно. Если вы хотели написать материал про бывшего шефа, вам лучше обратиться в тот банк, в котором он работал последнее время, – а у нас все в таком шоке, в таком шоке… Прям такое ощущение, что по банку люди во всем черном ходят, все стены фотографиями Улитина завешены, а над зданием флаги траурные развеваются…
