Ее привели братья-охотники, Дрого принес еду и оленью шкуру и рассказал о том, что было у Колдуна (не все конечно, лишь то, что могут знать женщины ). Ола охала и причитала: надо же – с дитем к этим тварям угодить да дите выходить! А когда узнала, что Лашилла Ойми и Тану спасти пыталась, так и вовсе заплакала в три ручья. Лашилла. «Отбитая у лашии». Хорошее имя! Свое-то узнает, нет ли; быть может, так с временным именем и на ледяную тропу встанет…
Когда охотники ушли, Лашилле дали поесть и устроили на ночлег. Она не противилась (еще бы! сколько ей, бедной, вынести пришлось, сколько перестрадать! ), только улыбалась и кивала: благодарила, как могла.
Сейчас и не слышно ее. Спит. Пусть спит подольше, от человеческих-то лежанок и отвыкла, поди. За столько лет…
Вдовы ошибались. Та, кого называли Лашилла, не спала. И она не отвыкла от человеческих лежанок. До этой ночи она их попросту не знала. Никогда.
Не было детства в человеческой общине, не было женского Посвящения, не было молодого мужа, убитого свирепыми лашии, – все это она начала выдумывать, лежа под кучей хвороста, а главным образом, по дороге в стойбище детей Мамонта. Поданный Арго наконечник видела впервые в жизни и даже не знала, что это такое. Сколько помнит себя, она всегда жила с лашии и была лашии, только не такой, как все. Голой лашии.
Как появилась она, голая лашии, на свет, откуда взялась? Неизвестно: «свободный народ» не имеет не только закона, памяти у него тоже нет. Быть может, и в самом деле похитили ее, только не молодую женщину, а девочку-кроху, и почему-то не съели, вырастили и воспитали. По-своему. А может, и другое: кто-то из их предков много лет назад «согрешил» с длиннотелым, и спустя поколения более сильное начало прорвалось – от лашии-самки родилась голая девочка. И своя, и в то же время ненавистная длиннотелая!
Как бы то ни было, это случилось. Голотелая выжила, голотелая вынесла все: щипки, побои, издевательства. И чем больше она подрастала, тем меньше приходилось на ее долю колотушек. Особенно от лашии-ровесников. Даже они замечать стали: беда происходит с теми, кто слишком уж допекает голотелую. Она поскулит-поскулит – и все. А потом – обидчица на острый сук напоролась, и тоже – ВСЕ! А одну из обидчиц и вовсе не нашли… да и кто бы ее искать стал?
Когда подросла, оказалось: одна она – молодая баба! Сгинули остальные куда-то. Нет их. Тут пошло иное: самцы порычали, потрепали друг друга, а лапу на нее (ну, не лапу конечно, другое) вожак наложил. Хрипун. И тут голотелая себя показала! Вскоре Хрипун вообще отпускать ее от себя перестал, других самцов и близко не подпускал, отгонял своим придыхающим рыком. Мол,вон они, самки, – берите, мне не нужно! А эту не замай! Да только недолго так было. Хрипуну череп камнем проломили во сне. И кто? Молодой совсем, правда, сильный. Только после и его одолели. А потом…
В конце концов поняли все: с голотелой лучше не связываться! Не перечить! Нахрапом полезешь – кончится одним. А так… Кого она выберет – тому хорошо. Другого выберет – тоже хорошо! А если первый рыпаться не будет, – и ему перепасть может, а то и снова первым станет… И в конце концов стали называть ее уже не Голотелая – ОНА! И знали: как ОНА захочет, так и будет! И не противились…
Не было никакого убитого мужа. Откуда же взялась ее дочь – голая, как она сама, не похожая на лашии?
У лашии две главные страсти: еда и похоть, похоть и еда. Но хотя «свободный народ» не стеснен никакими законами, они вечно голодны или полуголодны, а их самки рожают мало, причем слабых детенышей. ОНА же не рожала вообще. Не беременела. Вначале даже радовалась, но потом стала ощущать себя какой-то… неполноценной. Вон, худая, низкорослая самка самым последним самцам достается, а уже снова брюхата! А ОНА… подай она сейчас знак – и самку эту разорвут на клочки вместе с ее отродьем! Да вот только ей-то самой это ничего не прибавит: была порожней, порожней и останется.
Голая лашии догадалась в конце концов: потому и порожняя, что не похожа на остальных! Найти нужно такого же, как сама. Голого. Длиннотелого.
Она знала: длиннотелые неподалеку! Тогда они появились и заставили лашии затаиться. Похищать самок или детенышей у них и не собирались: слишком близко, а их – слишком много! За другим отправилась она тогда, на много дней покинув становище лашии.
Лашии умеют прятаться! Не один и не два дня вылеживала голая лашии рядом со становищем длиннотелых, наблюдая, прикидывая. А потом ушла. За молодым охотником, что любил добывать зверя в одиночестве, жить в лесу в одиночестве… да и среди своих-то жил он в одиночестве!
Он выслеживал оленя, она – его самого. Знала уже: не скоро вернется. Две-три ночи. Любит один. Так и получилось.
Охотник, как и все они, длиннотелые, вырастил Жгучий Цветок и долго с ним играл. Ладонями. Поделился мясом, поел сам. Лег на приготовленный лапник…
Она всегда была умна. И наблюдательна. Пошла бы к нему, да вовремя поняла: даже не прогонит, убьет! Из-за запаха… Весь следующий день, пока он охотился, она телом своим занималась. Чего только не делала: вода, песок, листьями терлась, ветвями – много чего! Она еще и цветы нарвала и в волосы натыкала – не так, как их самки делают, но все равно… А ночью пришла – в самый крепкий его сон. И разбудила…
О чем он бормотал, не знает. Знает другое: сильные они, длиннотелые! Очень сильные! Умеют… Только она – тоже длиннотелая, хоть и лашии, – умела не хуже… А когда заснул, утомленный, обессиленный, подождала – и его же острой палкой… Иначе искал бы! А ей – ни к чему!
Вот так и родилась у нее голая девочка.
Лашилла лежала неподвижно, дышать старалась ровно, но заснуть не могла. Не столько мысли ее мучили, сколько другое: ХОТЕЛОСЬ! Здесь ли, на мягкой их лежанке, там ли, на голых сучьях или на снегу, – а только ХОТЕЛОСЬ! Не с теми, рыжешерстыми, – с НИМ! С Темным, что холоднее льда! С тем единственным, кто заставил ее биться и выть, выть, с кем она узнала, что ЭТО может быть… холодным, как лед, что ЭТИМ можно насыщаться и насыщаться, не насыщаясь…
Лашилла повернулась и, кажется, застонала вслух… Только бы эти дуры не заметили!.. Постепенно дыхание стало выравниваться, но сон не приходил.
…ОН появился внезапно, и то, что сделал с их детенышем, было неожиданно и восхитительно… Вот потому-то она ЕГО и не поняла, решила: от длиннотелых ему нужны такие же… А ОН разозлился, и после ЕГО убили… Как они могли убить ЕГО, СИЛЬНОГО?!
Но это было: она не видела, но почувствовала, сразу почувствовала, ведь до того все шло хорошо, и ОН летел им на помощь, и они победили бы этих длиннотелых… Но ЕГО больше нет, и, когда она это почувствовала, поняла сразу: все, конец! И еще одно поняла: она сама может спастись! Попытаться может: ведь она – как они… Шел бой, и еще было непонятно, кто кого, аона уже выбрала себе подходящий схорон и забралась под кучу ветвей, боясь лишь одного: убьют прежде, чет захотят узнать, кто она такая, голая лашии. Не драться же ей самой в самом деле, – что за глупость!
Ее не убили, ей поверили, и теперь главное – не наделать глупостей! Ну да она не дура! Если уж девчонка-заморыш смогла…
Не зная ничего, не умея ничего, она, непохожая на лашии, сумела стать у лашии первой! Она и здесь будет первой, хотя они – не лашии, совсем не лашии! Намного сильнее, намного! Ведь даже ЕГО смогли убить, – вот уж ни за что бы не поверила, что ЕГО вообще убить можно!
Ничего! Она будет осторожной, она присмотрится, разберется во всем – и сама станет человеком. Первой, главной женщиной – здесь, у них! Нужно лишь быть осторожной и выжидать, выжидать… И язык их понять, не все же с этой… этим… (она тихонько хихикнула – под шкуру, в темноту). Только не подавать виду, что научилась: в чем-то ошибется, что-то не так сделает – оттого, что не поняла!..
