Пришел в себя от покалывающего тепла : руки Колдуна, не касаясь, скользили вокруг его головы, как бы поглаживая и снимая боль. Затылок покоился на чьих-то других руках. Он услышал знакомый голос:
– Дро-га! Ан-га!
– Очнулся? – Старик не прекращал своих движений ладонями. – Пока не шевелись. Тебе бы сейчас домой и спать, да люди ждут. Расскажи коротко.
(Похоже, старый ждет его рассказа не меньше остальных.)
Рассказывая обо всем, что случилось за этот неимоверно долгий день, Дрого старался не смотреть на Туйю. Понимал: все это для нее – удар посильнее, чем тот, что обрушился на его собственный затылок. И все же – как удержишься? – время от времени бросал мимолетные, как бы случайные взгляды, благо она сидела рядом с отцом.
Впрочем, он мог смотреть и открыто: Туйя едва ли заметила бы это. Намертво стиснув пальцы рук, она не смотрела ни на рассказчика, ни на общинников. Казалось, она думает совсем о другом… Но когда рассказ был закончен, среди нависшей тишины первым раздался ее голос:
– Дрого, ты ведь узнал об этом только… только от лашии. Что, если она солгала? Или ты не так понял?
(«Солгала? Зачем? Да и умеет ли она лгать? На ее „языке“ сделать это довольно мудрено… А не так понял… Видела бы ты это! Не понять было нельзя. Да и следы… Бедная Туйя!»)
– Туйя, я был бы рад, если бы ты была права. Но то, что я сказал, – правда.
Арго осторожно опустил руку на ее плечо:
– Не обманывай себя, Туйя. Я с самого начала знал, что он врет, хотя и не думал о таком. Думал, просто струсил.
Пламя костра ярко освещало лицо молодой женщины. Она не плакала. Смотрела сухими глазами в одну точку. И вдруг, простонав, прижала стиснутые руки ко лбу:
– Почему вы его не привели? Почему? Я сама пойду искать его!
– Нет. Он сам выбрал свою тропу. Лашии рядом, а нас не так много. Никто не должен рисковать собой ради… ради этого выродка!
(…К тому же дело не только в лашии. Похоже, все начинается сызнова! Но об этом лучше помолчать.)
Туйя молча поднялась и ни на кого не глядя ушла в темноту. К своему жилищу. Арго обвел взглядом общинников. Остановился на двух понуро сидящих, как бы отстраненных от остальных. Родители Каймо. За все это время ни отец его, ни мать не проронили ни слова.
– Корт, Дана! Возьмите Туйю к себе. Новых жертв не нужно, хватит и того, что случилось.
Молча кивнув, еще вчера сильный мужчина, а теперь глубокий старик поднялся и помог встать своей жене.
(Единственный сын – и такой позор! Там, на родине, они ушли бы в ночь – навсегда, но здесь, на чужбине, и этого не смеют. Сейчас каждый дорог Роду…)
С этой ночи имя Каймо больше не произносилось. Никем и никогда.
– А что делать с лашии? – раздался из темноты чей-то голос.
Девочка, не отходившая от Дрого, конечно, не понимала, да и не интересовалась происходящим. Гораздо больше занимал ее очередной кусок мяса, какой-то странный, непривычный на вкус: это был первый жареный кусок в ее жизни. Еще никогда не бывала она такой сытой, как в этот день, – а все ела и ела и не могла насытиться. За себя Анга больше не боялась: если бы ее хотели съесть, не кормили бы.
– Она не лашии, она человек! Найденыш! Пленница! – возмутился Дрого. – Лашии людей не спасают!
(Он стерпел, когда Туйя назвала так его спасительницу, но больше ни от кого не потерпит такого!)
– Утром! – сказал вождь. – Разговор на ночь бесполезный. Сейчас – всем спать! Кто на страже?
Вперед выступил старый Гор:
– Наша череда. Я и сын. Великий вождь, хочу все же спросить: погони не будет?
Арго ответил не сразу:
– Поутру и решим. Нужна ли погоня? С ним и лесовики разберутся. Уже разобрались, быть может.
Люди разбредались по своим жилищам. Анга, обглодав кость не хуже лиски, хотела было бросить ее в огонь. Дрого едва успел перехватить руку:
– Нельзя! Нельзя! Обидишь Огонь – всем большая беда будет!
Взяв обглодыш, Дрого швырнул его за спину, в темноту. Увидев его строгое лицо, девочка поспешно закивала: она поняла!
– Дро-га! Ан-га!
– Поняла? Вот и хорошо!
Подошел отец:
– Спать ей придется с нами, на мужской половине: все равно от тебя она не отойдет. Только вот что. – Арго улыбнулся. – Кто бы она ни была, твоя спасительница, а воняет, как лашии. Займитесь-ка с Нагой. Снег, дым, после – жиром протрите. А я пойду постель приготовлю да одежду твою старую посмотрю.
– Хорошо, отец. Я в порядке: даже голова не болит.
– И постарайся сразу растолковать своей Анге, – вновь усмехнулся Арго, – люди не гадят там, где спят и едят! У тебя, я вижу, получается.
– Отец, она все понимает. Она же человек!
– Утром поговорим.
Арго понимал: его сыну все кажется простым и ясным. Община должна принять ту, кто его спас, – как же иначе? Но понимал он и другое: завтрашний разговор будет долгим, и не известно, чем он закончится. Сказать по правде, вождь и сам еще не знал, какое решение будет лучшим. Быть может, утро само подскажет?
– Дрого, одумайся! Лашии не может войти в наш Род!
Спор длился уже давно. Поели – и началось!
От погони сразу отказались: еще до рассвета снег повалил, на редкость густой. После такого снегопада искать следы – хуже некуда! За день не справиться, значит, мужчинам зимовье бросать? И потом, стоит ли гоняться за Каймо? Все понимают: здесь, где ближайшие соседи только лашии, одинокий охотник обречен.
Гораздо важнее решить, что делать с этой необычной девчонкой. По рассказу Дрого, она его спасла. Вместе прикончили лашии-самца. Но ведь она сама – лашии! Правда, голая, не волосатая, но говорить по-человечески не может. Почему Дрого решил, что она пленница? Откуда он знает?
– Я не брошу Ангу! Не прогоню! Хотите, гоните нас вдвоем!
(Отец молчит. Слушает и думает!) В этот момент Дрого почти ненавидел его. И всех остальных тоже.
– Да поймите же! Если бы не Анга, меня бы и в живых не было! Гнать хотите? Гоните вдвоем; зачем только потащились тогда в ночь! Драться? Давайте, кто первый? Но от Анги я не отступлюсь!!!
– Дрого, послушай…
Все заново. Дрого отругивался. Анга была рядом. Жевала очередной кусок мяса (и как только все это в нее помещается?!) и, ничего не понимая, смотрела на Дрого с нескрываемым восторгом. В чем, в чем, а в одном она была уверена: НЕ СЪЕДЯТ! ХОТЕЛИ БЫ СЪЕСТЬ, НЕ КОРМИЛИ БЫ! А в случае чего, Дрого заступится. Или этот… Могучий…
– Дрого, послушай! Мы же с ней – не как с лашии! Накормили даже. И пусть себе уходит к своим!..
– Дрого! Да опомнись же ты! Чего ты хочешь от нее, в конце концов?
(Как он устал, несмотря на сон! Все – против! Даже Вуул!)
– Да поймите же! Нет у нее своих – там, у лашии! Похитили ее! И не съели – пока! И НЕ СЪЕДЯТ! Я для нее свой! Я, а не те рыжешерстые!
– Ну почему ты думаешь, что ее непременно похитили? А вдруг все лашии такие – до срока? Ведь и у нас с тобой борода пока что не растет!
(Это Вуул. «Эх, ты!..»)
– Ни я, ни ты лашии-детенышей не видели; что у них там растет и как – не знаем. А только не слышал я такого, чтобы лашии своего убила, чтобы человека спасти! А о том, что не всех похищенных женщин они сразу съедают, – слышал! Где глаза твои, Вуул?! Человек это, не лашии!
– Ни я, ни ты обычаев лашии не знаем. Мало ли почему могла она своего возненавидеть? Мы люди, а и то… потрогай-ка свой затылок!
Дрого не сразу нашелся с ответом. Потом сказал – тихо, глядя прямо в глаза Вуулу:
