Нужно было сделать их такими, чтобы возможно было передать всю красоту лица Кудруны. Из корня драгомиры, растерев его в медной ступке, он сделал ярко-желтую краску. Корень сваны дал ему зеленую, цир-корень — красную, а кумара — коричневую. До двенадцати цветов набрал колдун, растирая корни, а десять ему дали камни с холма. Не смешивая их пока с конопляным маслом, каждую краску он собрал в отдельный мешочек. Без кистей он также обойтись не мог, — из меха двух белок, пойманных в лесу, сделал семь разновеликих кисточек, упругих и мягких одновременно.

— О Владигор, как ты ни упрям, но настает твой час! — с торжеством в голосе сказал Крас после окончания работы. — Не Кудруны ради работал я, но ради того, чтобы посрамить Белуна, твоего наставника. Для меня что ты, что та, которая по тебе страдает, — все мошки. Я вечен, вы же смертны, а потому и суетны. Вечность делает человека мудрым, спокойным и уверенным в себе. Держись, Белун!

Когда во дворце Грунлафа Крас поведал наконец, каким способом он хочет заставить Владигора влюбиться в его дочь, князь тотчас вызвал Кудруну и сказал:

— Завтра мудрейший Крас будет делать твое изображение. Постарайся хорошенько убрать свои волосы и побогаче украсить их.

Услышав это, колдун рассмеялся:

— Правитель, сколь ты наивен! Я собираюсь пленить синегорца не блеском драгоценных камней, которых у него не меньше, чем у тебя, а красотою твоей дочери. Пусть же прелести ее лица не мешают какие-то мертвые камни.

На следующий день в одной из самых освещенных горниц дворца колдун на особом столике расставил все нужные для работы вещи. Краски уже были смешаны с маслом, а перед этим в каждую из плошек с порошком Крас добавил по равной для всех цветов доле крови. Кудруна, не слышавшая прежде о том, что можно в цвете делать изображения людей, которые получаются как бы живые, воссела перед Красом с надменным выражением лица, но колдун сказал ей:

— Княжна, если ты хочешь понравиться тому, кто тебе так мил, сделай свое лицо приветливым и добрым, будто ты уже готова быть заключенной в его объятия.

Кудруна представила себя в объятиях того, кого не видела ни разу, — могучий, бесстрашный воин возник перед ее глазами, — и лицо ее стало ласковым и мягким.

Когда на белой поверхности доски стало появляться изображение, девушка заметила, что колдун то и дело отходит в сторону, отворачивается от картины и что-то бормочет про себя, а чем ближе к окончанию продвигалась работа, тем чаще он отворачивался, и странные слова срывались с его губ, уже различимые для постороннего уха.

— Мудрейший, что означает это бормотание? — не выдержала девушка.

— Княжна, — отвечал Крас, — вот доказательство силы моих чар — я сам становлюсь пленником обаяния, исходящего от портрета, и мне необходимо время и некоторые заклинания, чтобы отогнать от себя чувство, пробуждаемое во мне твоим изображением.

Девушка обиделась. Ей было неприятно слышать, что кто-то может бояться ее лица.

— Почему же ты страшишься этого чувства? Боишься полюбить меня?

— Боюсь, — прямо отвечал Крас, продолжая работу. — На этой доске появляется лицо, в котором я попытался вместить всю красоту женщин, когда-то живших на земле, — ведь я видел многих.

— Значит, изображение будет не похоже на меня? — встрепенулась и даже привстала Кудруна.

— Нет, княжна, будет, только в жизни ты совсем не такая, ты всегда в движении, а истинная суть твоей души и красоты — для меня эти понятия едины — скрыта за мимолетным гневом, озабоченностью или, наоборот, веселостью. Какая ты на самом деле, знают только Вечность и я, живущий вечно. Я боюсь смотреть на твой портрет потому, что Красота и для меня явилась лишь сейчас в своем обнаженном виде, словно солнце, способное спалить любого, кто приблизится к нему. Лишь тебе одной да Владигору я покажу свою работу.

— А отцу?

— Никогда! Страшная сила власти, заключенная в портрете, его погубит так же, как и любого другого мужчину. Впрочем, на миг я все же приподниму перед Грунлафом покрывало над твоим изображением, чтобы благородный князь был уверен, что я не обманул его. О, будь уверена, Кудруна, Владигор покорится твоей красоте!

Когда портрет Кудруны был закончен, девушка, никогда не подозревавшая, сколь она прекрасна, увидев его, подумала: «А стоит ли Владигор того, чтобы я стала его суженой, рожала ему детей и вечно страшилась за его жизнь?» Но тут же она прогнала от себя эту мысль, припомнив слова колдуна, что в настоящей жизни она не столь пленительна, как ее изображение, вобравшее в себя красоту всех женщин, когда-либо живших на земле.

Увидел портрет и Грунлаф, и хотя чародей показал ему его лишь на мгновение, князь тотчас с жаром обнял дочь и трижды поцеловал ее, радуясь тому, что боги подарили ему бесценное сокровище.

— Крас, давай же скорее собираться! Я дам тебе в сопровождение своих лучших дружинников на самых красивых скакунах. Сам выбери подарки для Владигора, да не забудь и про его сестру Любаву. Ах, каким же неосторожным я был, посылая в Ладор этого неуклюжего дурня Хормута. Но смотри: если и у тебя ничего не получится, вторичного позора я не переживу — нет, скорее я всю Борею двину на Синегорье! Смерть, огонь, разорение станут платой за обиду.

Крас, укладывая портрет в деревянный ящик, сказал:

— А что мы будем делать с таинственным оружием Владигора? Ты о нем забыл?

— Нет, не забыл. Когда Владигор станет моим зятем и заключит со мной союз, он сам мне его покажет.

Крас, растягивая в улыбке свои пергаментные, желтоватые губы, возразил:

— Совсем не обязательно. Он увезет к себе Кудруну, а союзы как заключаются, так и расторгаются. Князь, у меня другое средство найдется. Владигор сам привезет в твой город свое оружие!

Грунлаф с недоверием посмотрел на колдуна:

— Да, привезет, но если полностью лишится рассудка.

— Именно! Портрет Кудруны лишит Владигора этого дара богов, поэтому тебе нет надобности подыскивать драгоценные подарки для синегорца и его сестрицы. Я явлюсь от тебя как посол с приглашением прибыть на праздник по поводу сбора урожая, который уже не за горами. Я сообщу князю, что благородный Грунлаф устраивает состязание стрелков из лука. Князья из всей Поднебесной и их дружинники будут оспаривать руку прекрасной Кудруны — твоя дочь станет главной наградой победителю. Владигор же, известно, один из лучших стрелков. Влюбленный в твою дочь после того, как увидит портрет, он несомненно согласится прибыть на состязание. Я же намекну ему, что допускается любое оружие, мечущее стрелы. О, поверь, ослепленный любовью, Владигор забудет всякую осторожность и приедет к тебе со своим изобретением!

Кудруна слушала разговор отца и Краса, и ее нежное, как мякоть спелой дыни, лицо то и дело покрывалось пятнами. Едва колдун замолк, она с жаром сказала:

— Крас, мне Владигор нужен даже и без своего хитрого оружия! И знайте: если он приедет на состязание, но не будет первым, я все равно стану его супругой.

Сказала — и выбежала из зала.

Не в драном коричневом плаще, а в нарядной пурпурной мантии с золотой запоной на плече, в желтых сапогах из самой лучшей кожи и верхом на буланом жеребце отправился Крас в Синегорье. Совсем его было не узнать: вместо голого, как яйцо, черепа — грива седых волос под шапкой с бобровым околом. Длинные усы и борода скрывали бритый подбородок. Длинный меч в сафьяновых ножнах, отделанных золотыми бляшками, висел на левом его бедре. Сидел на коне он гордо и ладно, точно с детства приучен был к верховой езде, поводья небрежно держал левой рукой, облаченной в расшитую рукавицу, правой же придерживал кожаный мешок, что приторочен был к луке седла, — в мешке том вез колдун чудесный портрет Кудруны.

Как и обещал Грунлаф, дал он в сопровождение Красу лучших своих дружинников. Три десятка воинов в кольчугах и рогатых железных шлемах ехали следом за Красом, в сумах переметных везли еду на неделю пути: печеный хлеб, жито, ячмень, пшено, чтобы кашу варить в дороге, вяленое мясо да сушеную рыбу, а еще баклаги с пивом и брагой.