— Ах ты мешок с навозом, свиной послед! Так-то ты просватал дочь Грунлафа за какого-то там синегорца?! Владигор не стоит даже моего мизинца, а ты, клок овечьей шерсти, не сумел описать мою красоту, богатство моего отца, не смог соблазнить ничтожного князишку выгодами союза с нами! Да теперь вся Поднебесная станет презирать славного Грунлафа, а тем более — меня, отвергнутую тем, с кого я постыдилась бы снять сапоги перед браком!

Отец смотрел на Кудруну с изумлением. Он знал ее горячий нрав, но никогда девушка не вмешивалась в дела правления, в вопросы войны и мира с другими княжествами и землями. Хормут же был обижен выше меры:

— Княжна, я сделал все, что мог, и уже поведал славному Грунлафу, как восхвалял перед Владигором твою красоту. Думаю, причина того, что синегорец отверг честь быть твоим суженым, кроется не в косноязычии моем, зря ты обижаешь меня и ругаешь перед господином.

— А в чем же дело? — надменно спросила Кудруна. Втайне она любила Владигора, о котором давно была наслышана. О его подвигах по всей Борее ходили легенды и пелись песни, хотя борейцы издавна были врагами Синегорья. Девушка даже не очень стремилась увидеть героя, боясь, что его внешность придет в противоречие с образом, созданным ею заочно. Этот образ был таким ясным, зримым, что она не желала никого другого, кроме прекрасного синегорского князя, который бесстрашно боролся за свою землю и побеждал в единоборстве самых сильных противников. И когда Кудруна узнала, что отец отправил в Синегорье посла с предложением заключить родственный союз, она с трепещущим сердцем ожидала возвращения Хормута. Едва он вошел в горницу к Грунлафу, девушка встала за дверью, чуть приоткрыв ее, но, услышав весть о том, что сватовство оказалось неудачным и даже унизительным, не выдержала и отворила дверь настежь.

— Так в чем же дело? — повторила она свой вопрос. — Почему Владигор отказался?

Хормут вздохнул:

— Знайте, что Владигор измыслил новый вид оружия и собирается идти против Бореи.

В мельчайших подробностях Хормут передал Грунлафу и Кудруне все, что услышал на дороге от синегорского поваренка.

— Повелитель, если ты мне не веришь, то можешь расспросить каждого, кто был в моем отряде, — все слыхали, — так завершил он свой рассказ.

Кудруна хотела что-то сказать, но в дальнем углу просторной горницы послышались легкие шаги. Все повернули головы в ту сторону — едва касаясь дубовых досок босыми ногами, точно скользя по ним, к Грунлафу, Кудруне и Хормуту приближался человек в коричневом ветхом плаще до пят. Он был совершенно лысый, и на лице его не было ни бровей, ни ресниц, что сразу вызвало у Грунлафа отвращение.

— Кто ты и как сюда вошел? — с негодованием спросил он, встав с кресла. — Только не вздумай меня уверять, что ты подкупил стражу! Это еще никому не удавалось!

Незнакомец усмехнулся:

— Прости, повелитель игов, Красу не нужны двери — это слишком ненадежная преграда для чародея, учившего черной магии самого Ареса. Просто я давно уже хотел встретиться с тобой, потому что… потому что тоже недолюбливаю Владигора. Не знаю, чем уж приглянулся он тебе, если ты даже отправил к нему столь важное посольство.

Казалось, Грунлаф стал ниже ростом, плечи его поникли, и он ответил тому, кто назвал себя Красой, заискивающим тоном:

— Иги воюют против других племен Бореи, вот я и подумал, что было бы полезно заручиться поддержкой Владигора…

Крас, выпростав из-под плаща худую руку, сделал пренебрежительный жест и сказал:

— Неправда! Можно обойтись и без давнего врага Бореи, а значит, и твоего врага. Не ведаешь ты, князь, что всему виною — твоя дочь, Кудруна. Она влюблена в синегорского князя и помимо твоей воли внушила тебе идею родственного союза. Ее страсть к врагу Бореи возобладала над твоей рассудительностью.

Кудруна шагнула к Красу. В ее руке блеснул кривой кинжал, который она выхватила из складок широкого платья. С перекошенным от бешенства лицом она замахнулась, намереваясь вонзить смертоносное жало в грудь чародея, но неизвестно откуда взявшаяся полупрозрачная паутина десятками, сотнями нитей в считанные мгновения опутала ее, насмерть перепугав, и вот уже она стояла перед Красом спеленутая и беспомощная, будто червь-шелкопряд в своем коконе.

Грунлаф и Хормут в страхе смотрели то на княжну, то на чародея. Наконец отец не выдержал и взмолился:

— Чародей, прошу тебя, освободи ее! Дочь задохнется…

Крас победно улыбнулся, и паутина, упав к ногам Кудруны вместе с кинжалом, превратилась в кучу червей, которые, извиваясь, тотчас исчезли в щелях пола.

— Девушка, — сказал Крас, — твое оружие — красота, а не кинжал. Кинжалами пусть орудуют мужчины, а ты приобретешь гораздо больше, если опутаешь любимого тобой человека сетью, совсем как я опутал тебя. Ведь удалось же тебе тайно повлиять на отца? Не надо этого стыдиться, но следует поступать так, чтобы твои собственные интересы совпадали с интересами отцовскими. Итак, ты любишь Владигора?

— Да, — покорно, словно и не размахивала она только что кинжалом, ответила Кудруна. — Но только он меня не любит…

— Полюбит, дитя мое, полюбит! — успокоил ее, прохаживаясь по горнице, чародей. — Теперь же я обращусь к славному Грунлафу: князь, Хормут не лгал, когда говорил тебе о новом оружии Владигора. Синегорец узнал о нем в книгах моего врага Белуна, повествующих о будущем. Мне, признаюсь, подвластно прошлое. Порой мне кажется, что я вечен и никогда не умру. Но ближе к делу: я хочу подарить Кудруне Владигора, а тебе, Грунлаф, союзника вместе с новым оружием. Пусть крепнет твоя держава назло соседям. Вы опутаете Владигора сетями моих чар и тем самым очень сильно огорчите моего врага Белуна. Хе-хе, у меня с ним старые счеты…

— Но как же тебе удастся добиться согласия Владигора на брак с Кудруной? — недоумевал Грунлаф.

— Ни о чем не беспокойся. Отправь меня послом в Ладор. Конечно, я явлюсь туда не с лысой головой и без бровей, а благообразным старцем. И захвачу с собой одну вещицу, которая мне заменит слова, способные описать прелести Кудруны. — Повернувшись к девушке, Крас с суровым видом спросил: — Дева, ты готова дать мне немного своей крови?

Кудруна вспыхнула:

— Ради того, чтобы стать супругой Владигора? О да!..

— Вот и прекрасно. — Крас, взяв чашу со стола, подошел к девушке.

Он протянул княжне руку, пристально глядя ей в глаза, и она послушно подала ему свою. Чародей произвел какие-то манипуляции над запястьем девушки, и тотчас брызнула кровь, струйкой побежавшая в чашу. Кудруна без страха следила за действиями чародея. Когда чаша наполнилась до краев, Крас на миг прикоснулся к ране, и вот уже только едва заметный шрам виднелся на запястье девушки.

— Но зачем тебе кровь моей дочери? — негодуя, спросил Грунлаф. — Не собираешься ли ты, колдун, принести ей какой-нибудь вред?

— О, никакого вреда, правитель, — одно лишь счастье! — усмехнулся Крас. — Этой кровью я оживлю краски, которыми хочу изобразить лицо Кудруны, и не будет мужчины, способного устоять перед этим изображением.

И Крас такой же скользящей походкой, как прежде, удалился в дальний угол зала и бесследно исчез, словно растворился в воздухе.

В пещере, где жил колдун, со свода свисали пучки трав, связки сморщенных сухих грибов. Скелетики змей, лягушек и мышей тоже были нанизаны на нити. В это место пещеры в полнолуние проникал бледный свет луны, и именно сюда Крас принес глиняную плошку с бурым порошком, что получился после того, как на медленном огне была выпарена вся влага из крови Кудруны.

Забравшись в лесную чащобу, Крас долго выкапывал из земли корни нужных ему растений, бормоча при этом заклинания, а на каменистом холме собрал камни, способные дать краску, если их истолочь в порошок. Покуда корни сохли вблизи очага, чтобы потом под действием песта превратиться в цветные порошки, он занялся приготовлением основы, на которой собирался сделать изображение Кудруны. На липовую дощечку длиною в три ладони и шириною в полторы нанес поочередно несколько слоев мела вперемешку с клеем. После того как мел засох, долго тер поверхность дощечки сухим хвощом, покуда она не залоснилась и не стала гладкой, ровной. После приступил к приготовлению красок.