Чем ближе становились горы, тем радостней и легче было на сердце у Владигора. Рядом с ним была Кудруна, она ехала на коне, а он шел подле нее, держась за луку седла. Служанку княжна давно уже отослала в Ладор, потому что больше не нуждалась в ней: Владигор, супруг ее, служил своей жене и госпоже, которая теперь смотрела на него без всякого отвращения, привыкнув к его внешности. Кудруна не задумывалась, почему уродливая внешность супруга перестала вызывать у нее отвращение, но если бы она попробовала разобраться в своих чувствах, то поняла бы, что любит Владигора за страдания, в которые ввергло его внезапное превращение. Она видела, как мучается он от своего уродства, от того, что не принят сестрой, изгнан своим народом. Ей так хотелось сделать Владигора хоть чуточку счастливей! Если бы обстоятельства потребовали от нее ради полного счастья Владигора расстаться с жизнью, она бы ни минуты не колебалась.

А Владигор, приближаясь к Рифейским горам, и не вспоминал, что княжил в Синегорье. Народу, который когда-то называл его своим отцом, защитником, он оказался не нужен, — ну что же, теперь и Владигор не нуждался в отрекшемся от него народе. «Пусть Любава правит княжеством», — думал Владигор, и чем дальше уходил он с любимой своей женой от мест, где селились люди, тем свободнее чувствовал себя, потому что никто теперь не мог упрекнуть его в уродстве, заподозрить в зловредности, способности приносить беду.

Однажды, уже в горах, он опустился на колени, чтобы напиться из прозрачного, как хрусталь, ручья, и вдруг Кудруна услышала возглас радости, в котором слышались и восхищение, и благодарность.

— Подойди ко мне, Кудруна! — позвал девушку взволнованный Владигор, и когда она приблизилась, князь сказал ей: — Посмотри на отражение мое в воде!

Кудруна посмотрела и тоже вскрикнула: с поверхности чуть покоробленной рябью текущей воды смотрело на нее прекрасное лицо — большие, осененные густыми бровями голубые глаза, нос прямой, рот спокойный, мужественный, щеки и подбородок опушены бородкой русой, лоб высокий, чистый. Лицо, прекраснее которого трудно и сыскать. Вспомнила Кудруна, что видела уже когда-то это лицо — на пиру во дворце ее отца.

— Вот ты какой на самом деле, Владигор мой милый! — прошептала она восхищенно, не имея сил оторваться от отражения, плавающего на поверхности воды. — Понимаю я теперь, что и впрямь покровительствуют тебе горы, раз облик прежний вернули. Давай здесь и будем жить, в горах. Каждый день сюда мы будем приходить, чтобы я могла тобой, милый, любоваться!

И счастливая Кудруна, продолжая смотреть на воду, впервые обняла супруга своего и прижалась к его плечу со всей страстью неутоленной любви к нему.

Отыскав сухую, просторную пещеру, поселились они в горах. Первым делом Владигор в пещере очаг устроил из камней, обмазав их глиной, которой много повсюду было. Наделав кирпичей, подсушил их на еще довольно теплом солнце, печь сложил для обжига, налепил посуды и хорошенько ее обжег. Пользуясь одним мечом, стол изготовил, две лавки для сидения и одну, широкую, для сна. Повсюду много диких коз водилось, поэтому, имея самострел, немало подстрелил их, чтобы на зиму заготовить мяса: частью провялил, прокоптил, частью засолил в глиняной большой корчаге (солью-то запаслись Кудруна с Владигором в том самом городище, где волк-оборотень бесчинствовал). Шкуры козьи умело обработал, так что ложе супружеское теперь теплым, уютным стало, но хватило шкур и для того, чтобы сшить телогрейки и шапки. Но не одним лишь козьим мясом питались молодые. В горных речках немало водилось рыбы, и Владигор, сделав лесу из волос конского хвоста, а крючки из крепких сучков терновника, немалый приносил домой улов, пользуясь наживкой из козьих потрохов. Еще и птиц повсюду было много, а Кудруна научилась отыскивать сладкие коренья, так что не опасались супруги, что предстоит голодная зима.

Однажды, когда собирали они ужин, чья-то высокая фигура выросла в проеме входа в пещеру. Голос густой, но ласковый произнес:

— Пусть боги не забудут этот дом, пусть в нем всегда горит очаг, а закрома будут полны!

Владигор, не видя лица незнакомца, все-таки ответил:

— За добрые слова тебе спасибо. К нам проходи, к огню, поешь того, что и мы едим.

Незнакомец подошел поближе, и разглядели хозяева, что статен он, лицо имеет гордое, красивое, борода окладистая закрывает щеки и подбородок, но одежда его проста, если даже не убога, а в руке — посох суковатый. Мужчина, однако, Кудруне учтиво поклонился, чем доказал, что он не какой-нибудь смерд-невежда, с женщинами умеет обращаться.

— За приглашение спасибо, — сказал пришелец, — тем паче давно уж не ел я горячей пищи. Велигор меня зовут, купец я. Корабль мой с товаром от Карса-острова к устью реки Угоры правил, да в бурную погоду налетели мы на камни, что неподалеку от берега незаметные для глаза в воде торчали. Кто сумел, до берега добрался, кто потонул, я же, товар жалея, на корабле остался. Когда буря стихла, вижу, лодки от берега ко мне поплыли. Думал, помощь ко мне идет, ан ошибся. Народец местный, чуя поживу, к кораблю спешил. Мне надавали тумаков, весь товар на ладьи свои переложили, даже одежду мою забрали, я же на палубе остался, гол как сокол, холодный и голодный. Потом решился вплавь до берега добраться. Люди добрые дали мне ветхую крестьянскую одежду, накормили, но долго жить у них постеснялся — чем мог я их отблагодарить? Вот и пошел горами в Ладор. Там у меня товарищи-купцы живут. Может, чем и помогут. А что же, князь Владигор из Пустеня еще не возвернулся?

Владигор, оставаясь во время рассказа Велигора в тени, хмуро отвечал:

— Возвернулся, да не таким, каким уезжал из Ладора. Взгляни на меня — Владигора ты видишь, изгнанного из столицы своим народом. Так что, Велигор, мы с тобой одинаково несчастны: ты корабля с товарами лишился, я же — княжеского достоинства и подданных своих. С супругою своей, Кудруной, которой ты так учтиво поклонился, будем покамест жить в горах, перезимуем здесь. Если хочешь, с нами поживи, а то не сегодня завтра снег пойдет. Замерзнешь ты в горах в рваном своем плаще.

Тут приметил Владигор, что пришелец правую руку свою с тщанием немалым закрывает полою плаща. Без обиняков спросил:

— А с рукой-то у тебя случилось что?

И так ответил ему пришелец, ничуть не смутившись:

— Во время кораблекрушения руку я сильно повредил. Берегу ее теперь от холода.

— Дай взгляну на рану, — ласково Кудруна предложила. — Есть снадобье целительное у меня. Из Ладора его везла, поможет.

— Не трудись, княгиня, — пробормотал Велигор, покраснев от смущения. Растрогали его чуть ли не до слез ласковые слова Кудруны. — Заживет само собой.

Владигор же, на вертеле поворачивая истекающий жиром большой кусок козьей туши, сказал шутливо:

— А если и не заживет и придется руку твою больную от тебя отделить, не обижайся на богов, руки тебя лишивших. Был я в Пустене на состязании стрелков, где сыскал себе наградой дочь Грунлафа, Кудруну, так видел на ристалище одного стрелка, который тоже вроде безруким был. Так сей удалец, левой рукою лук держа, ловко стрелы пальцами той же руки выхватывал, накладывал на тетиву, которую, чем думаешь, натягивал?

— Чем же? — пожал плечами Велигор. — Неужто ногою?

— Ногою! — усмехнулся Владигор. — Нет, ногою неловко было бы. Зубами!

— Вот это новость! — Искренним выглядело удивление пришельца. — Что же, и удавалось попадать?

— Еще как удавалось! — гордясь чужою ловкостью, будто своей, радостно ответил Владигор. — Вторым по меткости оказался, вторым после меня! Я и сам когда-нибудь попробовать хочу так пострелять!

— Постреляешь, еще успеешь… — как-то неопределенно сказал Велигор, и Кудруна женским чутьем уловила кривинку в словах пришельца.

За стол уселись наконец, козье мясо, вареные корни лесных растений, ягоды мучнистые, хлеб заменившие, орехи, молоко, надоенное Кудруной у приведенной Владигором козы, недавно, похоже, разродившейся козленком, ели хозяева, ел и гость. Рассказам о путешествиях его по делам торговым не было конца. И мимолетно, но с желанием понять, что это за человек сидит, смотрела на него Кудруна. Иной раз на себе ощущала его взгляды, тяжелые, точно кто ладонь прикладывал к ее лицу. И чудилось ей, что видела она когда-то этого человека. Нет, не лицо припоминалось ей, а то, как он держался, как поворачивал голову. Даже волосы пришельца казались Кудруне знакомыми…