Всполошились часовые, гортанно закричали, забегали по дубовым помостам, но засвистели стрелы, и, обагряя кровью доски, падали стражи. Из проходов, что в стенах были сделаны, стали выбегать борейцы, услышавшие зов караульных. Хватали самострелы, колчаны, и слышно было, как с отчаянными криками, увидев порванные тетивы, бросали они оружие, а стрелы дружинников Владигора разили их наповал.

Подворье оглашалось воплями сраженных, криками о помощи, ревом тех, кто, не надеясь на самострелы, вытаскивал мечи из ножен, но не видел, кто и откуда в них стреляет. Помосты были уже завалены телами убитых или корчившихся в предсмертных судорогах бойцов. Иные борейцы, кто посмелее, сбегали вниз, бросались на дружинников. Даже после понесенного урона их было много, очень много, однако синегорцы, памятуя, что за правое дело бьются, нещадно рубили врагов отечества. И слышали синегорцы, что нечеловеческие звуки издавали борейцы, рычали, хрюкали, визжали по-звериному, поэтому без жалости кололи и рубили этих полулюдей-полукрыс…

Без жалости разил Владигор борейцев мечом отцовским. Оставив на долю дружинников тех, кто был на стенах, стремился прорваться он вместе с Велигором, Каримой и Путиславой, тоже в доспехи облаченной, к главному крыльцу. Кое-кто из неприятелей, не рассмотрев в потемках, что приключилось с самострелами, выбегал на крыльцо, целился в наступающих и тотчас бросал оружие, увидев, что порваны тетивы. Замешательством борейцев Владигор с друзьями не преминул воспользоваться, и вот уж они стояли на крыльце. Вбежали в сени и быстро очистили их от врагов. Тяжело дыша, спросил у Каримы Владигор:

— Где Крас?1 Где Хормут?! Знаешь?!

— Колдун в твоей ночует спальне! Хормут — в Любавиной!

Весь обагренный кровью, пылая лютой ненавистью к тем, кто отобрал у него престол отцовский, Владигор, расшвыривая изредка встречающихся на пути борейцев, ложившихся, как срезанная серпом трава, под ударами его меча, вбежал в столовую палату, откуда через небольшие сени мог попасть в спальню. Здесь он вдруг остановился — посреди зала стояли два человека. Один — в длинном черном одеянии, с лысой головой, блестевшей в свете факела, как муравленый глиняный горшок, другой — с мечом, длинноусый. Крас и Хормут. Крас, руки скрестив на груди, голову склонив к плечу, безмятежно улыбался.

— Ба-ба-ба! — весело воскликнул он. — Сам князь Владигор явился к нам! Ну будь здоров, князь-батюшка. Что ж, вернулся осчастливить свой народ? Ах, напрасно! Снова прогонят тебя ладорцы. Князья-уроды им не нужны!

И расхохотался заливисто.

Владигор подошел к стене. Вынул из железного кольца горящий факел. В левой руке его держа, медленно подошел к колдуну, и, пока подходил, насмешливое выражение на лице Краса сменилось негодующим, полным досады. Колдун явно не ожидал увидеть перед собой прежнего красавца Владигора, сумевшего разрушить его чары.

— Видишь, я больше не урод, — спокойно сказал князь Синегорья, когда вплотную приблизился к Красу.

— Как… ты… сумел? — заикаясь, спросил колдун.

Владигор долго смотрел в холодные, как лед, глаза чародея, потом ответил:

— Ты думал, что в мире, кроме зла, нет ничего? Ты ошибся. Любовь Кудруны сильнее оказалась твоих чар. Она вернула мне мое лицо… ценою жизни…

Горящий факел и меч отшвырнул Владигор. Из сумки, что на поясе висела, извлек кусок черной кожи с прорезями для глаз и рта. Неторопливо расправил маску, а потом, быстро схватив за шею Краса, наложил личину на желтое его лицо.

Страшный, звериный крик прорезал тишину большого зала. Крас схватился за лицо, пытаясь сорвать маску, но это ему не удавалось. Из-под черной кожи вдруг повалил зловонный дым, потом тонкие язычки пламени лизнули лоб, подбородок, охватили всю голову его. Через мгновение огонь перекинулся на одежду. Колдун упал, забился в судорогах, и вот уже на том месте, где лежало бездыханное тело его, полыхал костер.

А когда огонь погас, Владигор, глядя на обугленные останки чародея, сказал Хормуту:

— Тебя следовало бы казнить жестоко, но я поступлю иначе. Отправляйся к Грунлафу и расскажи ему о дочери его, Кудруне. Только правду расскажи. Крас виновен в ее смерти!

Владигор подошел к оконцу. Через чистую слюду, оправленную свинцовым переплетом, пробивались лучи восходящего над Ладором солнца. Князь распахнул окно, и в зал ворвались струи холодного зимнего ветра. Он стоял и долго смотрел на столицу своего княжества. С ним рядом стояла Карима, чуть поодаль — брат и Путислава. Но Владигор не замечал их, не видел, как светится любовью лицо Каримы.

Над Ладором занималась заря нового дня.