Владигор и Бадяга долго шли по переходам дворца. Шли молча. Наконец князь остановился напротив двери из толстых дубовых досок, обитой полосами из кованой меди. Толкнул ее, сам в помещение вошел и сказал Бадяге весело:

— Ну заходи. Такое здесь увидишь, чего отродясь не видел.

Бадяга, посмеиваясь про себя, вошел в большую горницу. Свет полуденного солнца лился сюда через слюдяные оконца, поэтому не нужно было и свечей, чтобы увидеть, что у больших столов хлопочут три человека — все те же подручные, что помогали Владигору в кузне. При появлении князя они оторвались от своих занятий и приняли почтительные позы.

— Наконечники, что ковали сегодня, успели насадить на древки? — спросил князь строго.

— Заканчиваем работу, господин, — ответил один из мастеров.

Владигор, подтолкнув Бадягу, сказал ему:

— Пройди вдоль стен да посмотри.

Дружинник повиновался. На дощатых стенах висело, как он сразу догадался, какое-то оружие, издалека похожее на распластанную птицу. Этих «птиц» было здесь не меньше дюжины, и все они подобны были друг другу. Бадяга руку протянул, дотронулся, пожал плечами, повернулся к Владигору:

— Не понимаю: вроде на лук похоже, только маленький какой-то, а тетива, наоборот, слишком толстая. Какой же величины зазубрину на стреле делать надобно? И зачем, скажи на милость, к луку этому деревянная колобаха присобачена? Прости, толку в таком творении не вижу никакого — безделка, сущая безделка, баловство ребячье.

И Бадяга с сожалением подумал, что Владигор, славный князь и воин, каких нигде не сыщешь, совсем одурел от безделья за последний, мирный для Синегорья год.

— Ошибаешься ты, Младшой Бадяга, — сказал князь серьезно. — Не баловство ты видишь и не безделку, а самострел. Его рисунок я как-то увидал в книге, где изображены предметы другого, будущего Времени и Мира. Книга эта — моего учителя Белуна…

Бадяга последнее сообщение прослушал без внимания и все рассматривал самострел, рассматривал с неодобрением и даже с легкой насмешкой.

— Самострел! — сказал он и усмехнулся пренебрежительно. — Что ж, он вот так сам по полю боя побежит, сам тетиву натянет и стрелку наложит, во врага прицелится да и стрельнет? А в тебя, княже, не угодит случайно?

И Бадяга, очень довольный шуткой, громко засмеялся, не боясь, что Владигор обидится. Князь и в самом деле не стал обижаться на Бадягу, он лишь дождался, покуда воин насмеется вдоволь, а после снял со стены один из самострелов и, держа его в руках, заговорил:

— Нет, Бадяга, сам он в поле не побежит, человек здесь нужен, который бы из него стрелял. Ну, гляди внимательно. Луковище таким коротким потому сделано, что из кованого железа оно, и если его согнуть, тетиву натягивая, то стрела силу для полета обретает необычайную.

— Да кто ж такую тетиву натянет одной рукой? — с сомнением спросил Бадяга. — Ну-ка, дозволь мне, княже, силу свою испытать на оном самостреле.

Бадяга взял в руки самострел и, уперев приклад в толстый живот, попробовал потянуть за тетиву, но она не поддалась, и луковище вовсе не согнулось. Бадяга побагровел то ли от натуги, то ли от смущения. Владигор с улыбкой сказал обескураженному дружиннику:

— Лук о пол упри, стопами луковище прижми и тяни теперь, да только двумя руками, не одной!

Сделав все в точности так, как велел князь, Бадяга вцепился пальцами обеих рук в тетиву, крякнул и потянул ее на себя, но лишь на полпяди продвинулась пеньковая, крученая тетива и совсем немного согнулось луковище. И снова крякнул Бадяга, не веря в то, что этот маленький, как будто для детей изготовленный, лук не поддается ему, но теперь тетива почти совсем не продвинулась, зато на рубахе дружинника затрещали швы, и, рассерженный, он бросил самострел на пол.

— Да заколдован твой самострел, Владигор! Уж если я тетиву эту не натянул, кому такое под силу?

Князь рассмеялся:

— Не огорчайся! Смотри, из какой толстой полосы выковано луковище. Немудрено, что ты его не согнул. Без особого приспособления тут не обойтись, ворот нужен…

— Да что за ворот, что за ворот? — бормотал совсем сбитый с толку Бадяга. — Стреляли всю жизнь из луков, а теперь, гляди-ка, самострел!

У Владигора между тем в руках появился странный предмет: луковище железное, короткое, и крепился к нему деревянный приклад, вдоль которого двигалась железная полоса с крюком, и вот крюк за тетиву зацепился и обратно пополз, ее натягивая, — и все потому, что Владигор ручку крутил, приводя в действие ворот. Не упирался Владигор ногами в луковище и даже, казалось, не прилагал никаких усилий, а лук между тем сгибался, повинуясь какой-то немыслимо могучей силе, и Бадяга с изумлением, к которому примешивался ужас, следил за движением тетивы, будучи уверен, что Владигору помогают то ли боги, то ли нечисть. Тетива же доползла до костяного выступа в прикладе и зацепилась за него.[1]

— Ну, видишь, Бадяжка, что делать можно, коли разумом врага захочешь одолеть, а не только силой?

— Н-да-а… — только и ответил дружинник.

Владигор продолжал:

— Оружие мое готово к бою. Хочешь посмотреть, на что оно способно?

— Обидишь, ежели не покажешь.

— Ну так ступай за мной.

Владигор, держа самострел в одной руке, двинулся к двери. Дорогой взял со стола стрелу короткую и толстую, как заметил Бадяга, и с деревянным оперением. Толкнул дверь ногой, — и вот дружинник, пройдя вслед за князем, очутился в мрачном, неосвещенном зале.

— Свечи поскорей зажгите! — крикнул Владигор, обращаясь к подручным.

Послышалось чирканье огнива, через минуту с горящими лучинами прибежали трое подручных — в дальнем конце зала одна за другой стали загораться свечи. Бадяга вскрикнул от удивления, когда в дальнем конце помещения замаячили какие-то белые фигуры, — безрукие, безликие, они стояли в ряд у противоположной стены, шагах в сорока от Владигора и Бадяги. Их было не меньше десяти, безмолвных и страшных.

— Что за чудо?! — спросил Бадяга, указывая рукой на фигуры.

Князь улыбнулся:

— Не пристало такому витязю, как Бадяга, страшиться истуканов глиняных. Я велел поставить их там, чтобы испытывать свое оружие. Увидел я в книге учителя Белуна картинку, которая подарила мне основную мысль, все же остальное: устройство механизма спуска тетивы и ворота, что служит для ее натягивания, — все пришлось самому додумывать. Правда, мои подручные мне помогли немало. Но больше всего хлопот доставили стрелы. Не знал я, какого веса быть они должны. Сила у лука железного немалая, и легкая стрела здесь не годится. Пришлось испытывать, стреляя то одной, то другой стрелой, то третьей, то четвертой. Вначале вкривь и вкось они летели, покуда не выбрал я правильного соотношения между тяжестью наконечника и древка. Оперение тоже свое придумал. Не из пера оно — вырезано из той же деревянной чушки липовой, что и древко.

— Больно долго, княже, говоришь, — пробурчал Бадяга, которому не терпелось взглянуть на стрельбу из невиданного оружия. — Хорошо бы к делу перейти…

— Можно и к делу, можно, — ответил Владигор и, уперев конец приклада в правое плечо, поднял самострел на уровень подбородка.

Целился князь недолго. Легко надавил на рычаг спуска — толстая пеньковая тетива, толкнув стрелу, взрезала воздух с шумным хлопком. Стрела унеслась и через миг чмокнула, угодив в вязкую, еще не затвердевшую глину.

— Вроде бы попал! — с радостью, будто он сам стрелял, воскликнул Бадяга. — Вот бы глянуть!

Опережая Владигора, дружинник вразвалку, как медведь, потрусил к фигурам. Подошел к одной, к другой, быстро осмотрел всех болванов, даже ощупал их руками, а потом насмешливо сказал, поворачиваясь к Владигору:

— Видать, зря тратил время, княже. Криво твой самострел стреляет, даром что железный!

И загоготал, довольный, что самострел оказался никудышным и князь потерпел поражение, доказывая превосходство нового оружия над луком.

— Не спеши, Бадяга, самострел ругать, — спокойно заметил Владигор. — Как же ты мог на этом вот болване дырку не заметить?