— Господин, три раза луна меняла облик свой с тех пор, как община выгнала из городища Криву-бочара. Дознались, что Крива пытался осквернить одну из жен, всеми чтимую Рогану. Она сама, когда собрался круг, это подтвердила. По законам нашим Криву следовало забить камнями, но заступились за него старейшины, и бочар был просто изгнан. Теперь живет он в лесной избушке, четверть дня ходьбы от городища…
— Ну и что с того? Речи твои темными мне кажутся! — перебил Владигор рассказчика.
— Нет, постой, не торопи! — оглядывался по сторонам молодец. — Приметили уж некоторые, что волчьи следы, те самые, которые потом встречаются у лазов, им прорытых, начинаются от той тропинки, что ведет к избушке Кривы-бочара.
Догадка мелькнула в уме Владигора. Хотел он было спросить у парня, уж не оборотень ли этот самый Крива, но не решился. Только и попросил показать тропинку ту, что от городища ведет к избушке Кривы, что молодец охотно сделал, попутно рассказывая:
— Не знаю, господин, как ты с волком этим управишься. Говорят, он такой огромный, что и пять наших мужиков с рогатинами побоялись бы с ним схватиться.
— Ладно, ступай, — сказал парню Владигор, но тотчас остановил его: — Послушай, а если он прошлой ночью в городище приходил, когда его ждать снова, не знаешь?
Парень в задумчивости головою покачал:
— Верно, дней через семь он к нам придет, так уж повелось. А может, раньше… Он мне о своих приходах в городище знак не дает. — И рассмеялся, довольный шуткой, потом, на Владигора внимательно взглянув, пошмыгал носом и сказал: — Ты, господин, прости — такая харя у тебя, что сам волк испугается. Мню, победишь ты его! — Снова захохотал и, помахивая концом нарядного пояса, пошел восвояси.
Не стал Владигор на парня сердиться. Весь он уже горел желанием найти волка-детоубийцу и уничтожить его, чтобы спокойно спали люди в этой деревне. Чувствовал Владигор, что добрые поступки облагородят его внешность и уродство исчезнет, если светлее и чище от добрых дел станет душа.
Владигор начал изучать волчьи следы возле дома, где нынче ночью волк побывал. И впрямь увидел прорытый им лаз: нижнее бревно острыми зубами было прогрызено едва ль не до половины, точно бобры трудились.
Держа самострел на плече, пригибаясь, подошел Владигор к частоколу. Бревна заостренные, впритык друг к другу врытые, хорошенько рассмотрел и ни единой даже царапины от когтей не заметил.
«Неужели волк перемахнул через частокол? — изумился Владигор. — Какого же он роста должен быть?»
Перелез через палисадник и снова следы увидел. Теперь уж пошел по ним, но чуть-чуть в сторонке, чтобы волку охоту не перебить в следующий раз идти старым своим путем. Вот уж и тропинка, что парень указал. Вела она, по его словам, к избушке изгнанного из городища Кривы-бочара. Удивлялся Владигор, каким огромным был след — едва ль не с конское копыто. Долго шел по лесу, наконец почуял запах дыма.
Стал осторожнее, пошел медленнее, не забывая на следы смотреть. На полянке избушка неказистая стояла, без трубы, топившаяся, видать, по-черному. Дверь распахнута была, и чад очага из нее валил. Приметил Владигор, что как-то странно стали петлять волчьи следы, будто кружился зверь на одном месте, и тут же виднелись следы сапог, словно человек боролся с волком и натоптали они тут вместе, а ближе к избушке уж вовсе не видно было волчьих следов.
Притаился Владигор, стал из-за кустов наблюдать за домом, из которого слышалось бряканье посуды и чье-то негромкое пение. Долго ждал, но наконец дождался. На порог вышел невзрачный с виду человек с ушатом, помои вынес, выплеснул их прямо у входа в дом, назад вернулся, и подумал Владигор: «Неужто этот мозгляк плюгавый, гриб-сморчок может превращаться в волка? Нет, что-то здесь не то. Не оборотень он. А может, держит волка у себя, приручил его да и посылает по ночам душить детей?»
Вдоль тропинки лесом пошел он в городище, дорогой думая, как бы того волка изловить. Вырыть яму? Силок поставить? С мечом возле тропы сидеть? Наконец придумал. В городище купил крепких сыромятных ремешков, провизией запасся, не обращая внимания на недоброжелательные взгляды жителей, — некоторые не могли сдержать гримасы отвращения. Никому не говорил Владигор о цели своего пребывания в городище.
Снова отправился он на тропу, что вела к жилищу Кривы-бочара. Вначале поставил свой шатерчик, утвердив его на шесте высоком. Ветками и сучьями обложил его, чтобы со стороны тропы не так заметен был. После мечом срубил осинку, вырезал колышки и вкопал их в землю в двух шагах от тропки, за жиденьким ореховым кустом. Самострел на колышках пристроил так, чтобы стоял неподвижно на расстоянии в локоть от земли и чтобы пущенная им стрела угодила прямо в голову или брюхо волка. Когда начало темнеть, взвел тетиву самострела, на ложе стрелу уложил, а к спусковому крючку привязал тонкую, но крепкую бечевку, перекинул ее через тропу и на другой стороне привязал к стволу березы, — всякий, кто коснулся бы бечевки, немедленно был бы пронзен стрелой. Но человеку, если тот вздумал бы ночью по тропе гулять, стрела только в ногу бы угодила, волка же сразила бы насмерть…
Но ни в первую, ни во вторую, ни даже в третью ночь никто не прошел по тропе. Владигор терпеливо ждал, сидя в своем шатре. Днем снимал бечевку, опасаясь, что кто-нибудь из случайных путников наткнется на нее и будет пронзен стрелой, а вечером вновь натягивал ее с упорством охотника, желающего во что бы то ни стало ценной дичью завладеть. С мечом и ремнями наготове не спал, прислушиваясь к каждому шороху лесному.
Но прошла еще одна ночь, минул еще один день, и все больше беспокоился Владигор, что не там устроил он засаду, что волк, учуяв его присутствие, другой дорогой побежит в городище, в обход, а он, как охотник-недотепа, останется ни с чем.
Настала пятая ночь. Небо тучами затянуло, луны не видно было, и дождь накрапывал, стучал по натянутой холстине шатра, мешая слушать звуки леса. Но дыхание бегущего зверя и тихие удары тяжелых лап о землю Владигор все-таки услышал. Приближались эти звуки, слышнее становились. Волнуясь, Владигор взял в руки ремни, чуть полог шатра приоткрыл. Вдруг хлопок самодельной тетивы раздался, а вслед за ним и страшный волчий вой.
Бросился он из шатра на тропку, на которой, корчась от боли, каталось, дрыгало что-то черное, огромное. По лязгу зубов определил, где морда волка, тотчас на нее накинул кожаную петлю и сразу затянул покрепче. После ремнями стянул лапы волчьи, и вот уж неподвижно волк лежал на дороге. Провел рукой по шкуре его густой и от крови липкой, стрелу нащупал, что угодила волку прямо в шею. Вынимать ее не стал, поднял зверя и положил его себе на плечи, а сердце так от радости и билось, и не от охотничьей радости, а от предчувствия, что скоро, как только в городище вернется, все его полюбят и назовут спасителем, героем.
Шел долго по узкой ночной тропинке, и казалось ему, что все тяжелее становится его ноша, чудилось, что и не лохматится под руками волчья шкура, будто глаже она стала. Вот наконец к воротам городища подошел. По времени ночному были заперты они, но не хотелось Владигору дожидаться, покуда стража отворит ворота в положенное время. Закричал:
— Эй, лентяи, отворяйте! Волка вам принес, который детей ваших кусал!
Возглас этот был услышан тотчас. Ворота заскрипели, отворились. На площади, где жители обычно собирались, замелькали факелы. Все, несмотря на время ночное, возбужденно и радостно кричали, передавая один другому радостную весть. На площадь стали сбегаться обитатели городища с криками:
— Где? Где волк?!
— Кто его убил?
— А, говорят, тот пришлый витязь, с уродливым лицом, страшила!
Владигор, все эти разговоры слыша, не обижался. Ношу свою на землю не опускал, так и держал на плечах ее, а когда обступил его народ, сказал, гордясь собственным успехом:
— Вот, горожане, зверь, который ваших детей губил!
Но смотрели люди на тело, которое опустил он на землю, не с ненавистью, а с какой-то жалостью, с сочувствием. Вырвав факел из рук стоящего рядом человека, приблизил пламя к телу, — не волк, а человек это был! Руки и ноги стянуты ремнями, кожаная петля охватывала от подбородка до темени голову, из-под мышки стрела торчала, кровь сочилась оттуда.
