Наплавной мост был на Патсойоки выше Бурис-Глэба, и норвежцы, идучи из Бьёрневатна или Киркснсса в Эльвенсс или Ярфьурботн, должны были проходить по территории Псчснгской области, теперь нашей. Пока это еще никого не беспокоило.

Такова была доставшаяся нам — а если говорить о точке зрения местного населения, то, собственно, именно мне — «губерния», точнее «уезд» Сёр-Варангср (в отличие от «уезда» Нур-Варангср, охватывавшего полуостров). «Уездом» я называю эту территорию условно — потому что это было подразделение «области» или «губернии» (фюлькс) Финнмарк: по-норвежски такой район назывался «коммюнэ», т. е. «община», он имел свой муниципалитет в Киркснссс и очень широкие права самоуправления.

Чтобы лучше понять обстановку действия моего рассказа, надо еще объяснить, что Финнмарк представляет собой не один, а два мира: один — это побережье и долины, заросшие еловым и сосновым лесом и обжитые человеком, — но, как и всюду в Норвегии, ни деревень, ни сел нет, есть только хутора и поселки — либо так называемые «погрузочные», т. е. приморские (Вестре-Якобсэльв, Эльвенес, Нейден), либо горняцкие _ Бьёрневатн; Киркенес, Вардё и Вадсё считались городами, хотя ни в одном из них не имелось более пяти тысяч жителей. Сванвик и Ярфьорд — это «бюгды», т. е. группы разбросанных хуторов с центром в церквах (при мне не сохранившихся); Бурис-Глэб — только церковь, ее немногочисленные прихожане почти все жили до войны в Печенгской области по ту сторону реки (т. е. тогда в Финляндии), хотя батюшка, бывало, ездил играть в картишки в Киркенес к пастору. Все население финляндских территорий в тылу немецких войск было перед боями эвакуировано в финские тылы.

Второй мир — это плоскогорья, «видда». Зимой туда никто не ходит и никто там не бывает (и там-то и отсиживались наши разведчики); весной лопари (саамы), живущие там и сям в Финнмарке, выпускают туда своих олешек, и они там дичают в течение лета. Саамы по большей части — протестантские сектанты, но были и крещеные у Бориса и Глеба или в православной часовенке-избе св. Георгия в Нейдене.

На видде — свои озера, реки, холмы, горы, камни, тундра; на картах они, конечно, есть, но мирным жителям, за исключением саамов (лопарей), они вовсе не известны, кроме тех мест, где зимой пролегают лыжни между хутором и хутором.

Отход наших войск от реки Таны означал потерю соприкосновения с немцами. Хотя было вероятно, что они будут отходить все дальше на запад и на юг, сокращая свои коммуникации, однако было совсем не лишним каким-то образом следить за ними и представлять себе, что они делают. Наше командование приняло решение попытаться создать партизанские отряды из норвежцев и забрасывать их за Тану.

Следующий эпизод совсем было выпал из моей памяти, как часто выпадают ситуации, в которых ты проявил себя так, что можно самого себя осудить. Вспомнил я его при таких обстоятельствах.

В годовщины освобождения Киркенеса впоследствии стало обычаем посылать туда нашу делегацию для участия в торжествах; кто был в этих делегациях — не ясно, во всяком случае, в них не бывало ни полковника Лукина-Григэ, ни меня, ни даже, насколько я знаю, генерала Щербакова. В 1989 г. в Киркенесе побывал заведующий кафедрой скандинавистики филологического факультета Ленинградского университета профессор В.П.Берков. Там он встретил некую фру Силльнес, урожденную Воррен (дочь Ника Воррена, члена муниципалитета), помнившую меня с 1944 г., хотя тогда она была всего-навсего шестилетней девочкой. Она переслала мне с В.П. приглашение навестить Киркенес (которым я, по старости лет, тогда не воспользовался) и ксерокопии двух протоколов заседаний киркенесского муниципалитета:

«Года 1944, 3 ноября состоялось заседание муниципалитета Южного Варангера в «муниципальном бараке» у спортивной площади в Бьёрневатне. Присутствовали следующие члены: председатель муниципалитета Сверре Дёльвик, Ивар Викен, И.А.Ульсен и Николас Воррен. Кроме того, присутствовали отставной лейтенант Б.Бернтсен и директор школы Аксель Борген.

…Пункт 6 — о призыве добровольцев на военную службу.

Причиной собрания было следующее заявление русского командования, сделанное гражданской администрации генерал-майором Сергеевым, членом военного совета 14-й армии, того же дня в 8.30:

1. Ваше правительство приняло решение о сформировании двух отрядов из населения Южного Варангера для участия в борьбе против немецких оккупантов.

[Сведения Сергеева были неправильные: норвежское правительство приняло решение послать две воинские части в Северную Норвегию из Англии и через Швецию].

2. Муниципалитет должен в течение 1 суток мобилизовать мужчин, к которым он питает доверие и способных носить оружие.

3. Место сбора подразделений должно быть установлено муниципалитетом.

4. Муниципалитет несет полную ответственность за мобилизацию и формирование подразделений.

5. Советское командование назначило своим представителем генерал-майора Сергеева, который будет оказывать всевозможную помощь».

Заявление генерал-майора авиации Сергеева было, конечно, совершенно незаконным, так как решение о мобилизации норвежцев в армию могло быть принято только норвежским правительством (а текста такого решения у нашего командования не было); и в любом случае районный муниципалитет не правомочен осуществлять мобилизацию. Добровольно же организовывать отряды могли бы только сами граждане, но никак не муниципалитет. Однако муниципалитет немедленно разослал известия с призывом вступать в добровольные отряды в Бьёрневатн, Саннес и Киркенес, а через русские радиоустановки — ив более отдаленные местности вплоть до Ярфьорда, Сванвика и Нейдена. В то же время муниципалитет потребовал, чтобы русское командование связалось с норвежским правительством в Англии.

«К присутствовавшему русскому старшему лейтенанту Дьяконову муниципалитет обратился с просьбой сформулировать телеграмму к норвежскому правительству через норвежское посольство в Москве».

Следующий протокол муниципалитета, писанный уже не от руки, а на машинке, сообщает о присутствии семи членов муниципалитета и еще девяти лиц, в том числе представителя завода «Сюдварангер» Сейнесса, начальника полиции, — и опять-таки, десятым, старшего лейтенанта Дьяконова.

«Председатель муниципалитета сообщил о своих переговорах с русским командованием через старшего лейтенанта Дьяконова, и что, по мнению генерала Сергеева, дело призыва идет вяло.

Муниципалитет, подтвердив патриотическое желание населения участвовать в освободительной борьбе, сослался как на причины медленности призыва:

1) на полное отсутствие подготовленного офицерского состава;

2) общее состояние в районе (сгоревшие жилища, отсутствие питания и отсюда — повышенные требования к мужчинам обеспечивать свои семьи),

3) отсутствие нужной одежды и обуви;

4) отсутствие планов использования добровольцев;

5) отсутствие военной формы [что означало немедленный расстрел немцами в случае попадания в плен]».

Старший лейтенант Дьяконов «заявил, что с их стороны будет оказана вся возможная помощь, кроме военной формы, так как норвежские воинские подразделения не могут носить русскую форму».

«Члены муниципалитета заявили вполне обоснованно, что мероприятия военного характера не могут входить в его компетенцию, и предложили создать комиссию с участием бывших военнослужащих для принятия решений о формировании и дальнейшей деятельности отряда».

Пока суд да дело, добровольцы, числом тридцать-сорок, были перепоручены мне; наши выдали им десятка два автоматов ППШ, и я принялся за их обучение. По счастью, ППШ — такое простое оружие, что даже при ivoeM очень поверхностном с ним знакомстве я и сам его сразу освоил и сумел кое-как обучить обращаться с ним моих подопечных.

Эпизод этот выпал у меня из памяти, по-видимому, потому, что я, во-первых, ощущал незаконность всего этого мероприятия, а во-вторых, вероятно, потому, что я чувствовал, что готовлю смертников.

В это же время к нам шло сплошное паломничество из штаба фронта и из 14-й армии — всем хотелось побывать «за границей», пока фронт не перебросят в другое место, и, хотя получить командировку и тем более транспорт, вероятно, было трудно, я помню вереницу «гастролеров».