Когда свершилась Великая китайская народная революция 1949 года, китайские руководители объявили свою страну социалистической, и все мировое коммунистическое движение присоединилось к их оценке, рассчитывая, что китайский народ с течением времени займет свое достойное место в растущей семье социалистических народов и стран. Впоследствии, когда произошло огосударствление собственности в городе и кооперировалась деревня, эта характеристика была прочно закреплена за Китайской Народной Республикой.
Теперь мы стоим перед проблемой: можно ли признать, что «китайский» социализм совместим с антисоветизмом, борьбой против мирового социалистического содружества, с агрессией против Вьетнама, экстремистской политикой на мировой арене, с неустойчивой политической системой, где проходит постоянная беспринципная борьба за власть различных группировок, словом, со всеми теми явлениями, которые мы наблюдаем в Китае на протяжении последних 15–20 лет. И дело даже не в дефинициях, не в социально-политических ярлыках. Проблема состоит в том, чтобы действительно понять, каковы же тенденции развития Китая и чего от него можно ожидать в будущем?
Первое, к чему хотелось бы призвать читателя, — это избавиться от магии слов и понятий. Все мы помним, какое радостное ликование вызвала в наших сердцах революция в Китае в 1949 году. СССР оказал помощь Китаю как своему близкому другу и союзнику, и мы гордились, что еще 700 млн. человек избрали тот же путь, который избрал Советский Союз.
Эта эйфория слов, эта щедрость социальных оценок до сих пор иногда мешают нам трезво взглянуть в глаза очевидным фактам. Современный Китай вовсе не такой, каким его изображают китайские руководители. Лишь краткий период, менее десяти лет (с 1949 по 1958 г.), Китай выступал в роли страны, осуществляющей начальные социалистические преобразования, поддерживающей дружественные отношения с другими странами социализма. Но вот уже более 20 лет мы наблюдаем противоположный процесс: элементы социализма, заложенные в первые годы, все время колеблются под сильными политическими ветрами, а весь политический корабль явно двинулся по другому курсу: из союзника СССР, всего социалистического содружества Китай превратился в их ожесточенного противника.
Не пора ли, учитывая эти действительные факты, произвести переоценку ценностей — не для того, чтобы избавиться от нашего страстного желания восстановить утерянную дружбу и союз, а для того, чтобы избавиться от магии слов и понятий, которая застит глаза на реальные и, повторяем, очевидные факты.
Итак, перелистаем снова основные главы биографии страны и ее вождей — рассмотрим основы политической, культурной, социально-экономической системы Китая. Теперь можно говорить о вполне выявившихся тенденциях в развитии Китая, которые пробивали себе дорогу через все перепады борьбы руководящих политических сил с ее движениями «вправо» и «влево». Кстати сказать, «правые» и «левые» течения есть во. многих движениях, и переход господствующего влияния от одной группировки к другой, вообще говоря, не меняет сути политики, а тем более социальной и политической системы.
Бросим прежде всего общий взгляд на эволюцию, которую проделало политическое руководство этой страны:
1. 1949–1958 годы: у руководства стоял непрочный союз «левых» (Мао Цзэдун), «правых» (Лю Шаоци), «умеренных»(Чжоу Эньлай) и интернационалистов (Гао Ган, Пэн Дэхуай).
2. 1958–1961 годы: в руководстве превалировали «леваки» (во главе с Мао Цзэдуном). Позиции «правых» (Лю Шаоци) ослабли, интернационалисты (Гао Ган, Пэн Дэхуай) были изгнаны или уничтожены.
3. 1961–1964 годы: позиции «леваков» (во главе с Мао Цзэдуном) ослабли, позиции «правых» (Лю Шаоци) окрепли, усилились также позиции «умеренных» (Чжоу Эньлай).
4. 1964–1971 годы: резкий перелом в сторону господства «леваков» (Мао, Линь Бяо), ликвидация «правых» (Лю Шаоци), ослабление «умеренных» (Чжоу Эньлай).
5. 1971–1976 годы: крушение одной группы «леваков» (Линь Бяо). Укрепление новой группировки «леваков» — пресловутой «четверки» (возглавляемой Цзян Цин), дальнейшее ослабление влияния «умеренных» (Чжоу Эньлай).
6. 1976–1979 годы: крушение «леваков» («банды четырех» во главе с Цзян Цин), реванш «правых» (Дэн Сяопин, Е Цзяньин) в союзе с «умеренно левыми» (Хуа Гофэн, Ван Дунсин).
Так выглядят, при очень поверхностной и условной хронологии, перемены политических ветров в «высшем эшелоне» китайских руководителей. Связаны ли были с этим серьезные перемены внутреннего и внешнего курса? В определенных пределах — связаны. Особняком стоит период 1949–1958 годов, когда в руководстве КПК еще находились интернационалисты и когда продолжали действовать общие тенденции единства, дружбы, сотрудничества КНР с СССР и другими социалистическими странами. Что касается последующих периодов, то можно констатировать, что внешняя политика шла, в сущности, в одном и том же направлении, хотя и наблюдались определенные сдвиги от изоляционизма и дипломатической пассивности к высокой активности на международной арене. Внутренняя политика была подвержена большим изменениям. Однако общий курс экономической, социальной и культурной политики, при всех колебаниях в 1958–1979 годах, также идет, в одном — маоистском направлении.
Сами китайские руководители называют одиннадцать крупных политических битв. Мы назвали только пять перепадов в борьбе политических группировок на уровне высшего руководства КПК. Но этого наблюдения достаточно, чтобы прийти к определенным выводам.
Читатель имел возможность познакомиться в этой книге (в большей или меньшей степени) с различными деятелями китайской революции и современного Китая. Перед ним прошла вереница портретов — разумеется, прежде всего и в основном это Мао Цзэдун, затем многие его соратники, противники и наследники — Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Чжу Дэ, Пэн Дэхуай, Пэн Чжень, Линь Бяо, Дэн Сяопин, Чэнь Бода, Кан Шэн, Цзян Цин, Хуа Гофэн, Е Цзяньин, Ван Дунсин, Ли Сяньнянь и другие.
Конечно, эти деятели во многом непохожи друг на друга; каждый из них отличается своей, нередко достаточно самобытной и яркой, индивидуальностью; во многом различны и их взгляды по тем или иным вопросам идеологии и политики. Тем не менее всех их роднят некоторые общие типические черты: это деятели радикального левонационального движения. Ли Сяньнянь прав, когда он говорит, что все они «левые» — левые по сравнению с правыми деятелями национально-освободительного движения типа Чан Кайши. Поэтому, независимо от того, являются ли они «умеренными», подобно Чжоу Эньлаю, «правыми», — подобно Лю Шаоци, «левыми», подобно Линь Бяо, или «ультралевыми», подобно Цзян Цин, всех их роднит радикализм, безусловная склонность к насилию, социальный утопизм (в большей или меньшей степени) и, наконец, как главная черта — национализм.
И в индивидуальном плане, и как общественное движение всех этих деятелей объединила неистовая ненависть к национальному угнетению и к национально-колониальному угнетению, которому подвергался Китай, неистовая жажда восстановления его независимости, его самостоятельности, его величия. Эти справедливые, если хотите, святые чувства сыграли, однако, со многими из китайских руководителей злую шутку, когда прогрессивность национально-освободительного движения исчерпала себя. Возникла совершенно новая, гигантская по своему масштабу проблема: приобщить многомиллионный китайский народ к современной индустриальной и культурной, более того — социалистической жизни. Вот тут-то национализм, который имел перед собой знак плюс, неожиданно приобрел минусовый знак, стал балластом, бременем, тяжелейшей помехой на пути борьбы за решение новых задач.
Большим несчастьем для страны явилось то, что новая генерация руководителей, воспитанная в условиях разгула маоистского левачества, экстремизма, национализма, была еще в меньшей степени, чем ее предшественники, подготовлена к решению новых трудных задач.
Главная тенденция — это, несомненно, национализм в идеологии руководящих политических сил. Причем перед нами новый тип националистического Китая. Он отличается от гоминьдановского типа националистического Китая и вместе с тем схож с ним. Это отличие можно было бы, с известной долей условности, определить как радикал-национализм. Речь идет о национализме, имеющем определенную социально-классовую направленность. Это национализм, который отражает наиболее радикальные течения, выросшие в рамках национально-освободительного движения и выплеснувшиеся за эти рамки. Это национализм, заквашенный на мелкобуржуазной революционности со всеми ее крайностями как в отношении социальных преобразований, так и в отношении внешнеполитической линий. Мы склонны называть эту новую линию радикал-национализмом, а не социал-национализмом, поскольку наиболее характерная ее черта — экстремизм, склонность к крайним методам и формам своего проявления. Этот радикализм может либо иметь, либо не иметь социальную окраску, служить внутренним классовым преобразованиям либо игнорировать их, но он остается верным себе в отношении склонности к насилию, крайностям, в способности преследовать различные и даже противоположные социальные цели.
