Один путь — полное восстановление дружбы и сотрудничества с СССР и другими странами социализма. Это естественный путь для страны, если она хочет возвращения на рельсы социалистического строительства, страны, заинтересованной в бескорыстной помощи и сотрудничестве для модернизации своей экономики. Судя по всему, они безусловно отвергли этот путь.
Другой путь — это путь «моста» между двумя мировыми системами, о котором писал еще Мао Цзэдун. Это путь лавирования между СССР и США, путь извлечения экономических и политических выгод посредством игры на противоречиях двух мировых систем. Судя по всему, они отвергли и этот путь.
Наконец — путь, которого Китай придерживался в последние 15 лет, — сближение с капиталистическим Западом на платформе совместной борьбы против мирового социализма. Судя по всему, они утвердились на этом пути.
Оставим в стороне моральные оценки по поводу двух последних вариантов — они очевидны. Возьмем за основу модель прямой национальной выгоды Китая, предложенную Мао Цзэдуном. Не будем при этом закрывать глаза на простой, хотя и негативный, по сути, факт: второй и в особенности третий путь способны принести Китаю на определенном этапе экономические, а возможно, и политические дивиденды. Но как это скажется в будущем?
Приведет ли это к укреплению независимости Китая или поставит его в зависимость — глубокую и жесткую — от Запада? Найдет ли Китай подлинных союзников среди стран капиталистического мира или напрасно растеряет своих естественных союзников на другой стороне социального барьера? Будет ли такая социально-политическая ориентация совместима с действительной борьбой за социализм в современном Китае? Официальный Пекин не может не задумываться над этими вопросами, над которыми задумывался Мао Цзэдун еще двадцать лет назад.
В свете последних событий особенно наглядна вся дальновидность и принципиальность позиции Советского Союза, которую определил XXV съезд КПСС — готовность улучшить отношения с КНР — и не только на максимально желаемом, но и на минимально возможном уровне. «Мы готовы нормализовать отношения с Китаем на принципах мирного сосуществования, — говорил Л. И. Брежнев. — Более того, можно с уверенностью заявить: если в Пекине возвратятся к политике, действительно основанной на марксизме-ленинизме, откажутся от враждебного социалистическим странам курса, станут на путь сотрудничества и солидарности с миром социализма, то это найдет соответствующий отклик с нашей стороны и откроется возможность для развития добрых отношений между СССР и КНР, отвечающих принципам социалистического интернационализма. Дело за китайской стороной»3.
Прошло совсем немного времени после кончины Мао Цзэдуна. Пока еще рано судить, а тем более делать окончательные выводы относительно направления внутренней и внешней политики, проводимой наследниками Мао, об их отношении к идейному и политическому наследию покойного председателя КПК. И все же некоторые тенденции уже наметились с большей или меньшей определенностью.
Первый — наиболее очевидный вывод, который напрашивается сам, заключается в тщетности надежд на то, что кончина «великого кормчего» приведет к укреплению единства его преемников. Как известно, Мао Цзэдун проделал гигантскую по своим масштабам и усилиям и неслыханную по своей жестокости работу, направленную против всех тех, кого хотя бы в малейшей степени можно было заподозрить в оппозиционных настроениях к его идеологии, политике, к его культу. Вся «культурная революция», с ее драматическими последствиями для политической системы, для высшего руководства, для всей партии, для всего китайского народа, имела в качестве одной из своих главных целей гарантировать при жизни и после смерти Мао полную ликвидацию оппозиционных сил, обеспечить единство на платформе «идей Мао Цзэдуна».
Мы видим теперь, насколько иллюзорна была эта надежда, насколько безрезультатны гигантские усилия и жертвы. Смерть Мао Цзэдуна привела к самому острому столкновению сил на политическом Олимпе Китая. Идейная платформа маоизма, точно так же как и те «одиннадцать великих политических кампаний», о которых упомянул Хуа Гофэн на XI съезде КПК, не создали даже минимальной гарантии против нового тура острой борьбы за власть, за влияние, а также вокруг проблем идеологии и политики.
Второе и в определенной степени сенсационное событие — катастрофическое крушение «леваков» — именно тех руководителей, которые стояли ближе всего к Мао Цзэдуну. Поражение «банды четырех» — это поражение людей, оказавших едва ли не самое сильное влияние на Мао Цзэдуна в последние 10 лет. Вдова и зять Мао, его выдвиженцы периода «культурной революции» — Ван Хунвэнь, Чжан Чуньцяо, которому Мао Цзэдун доверил доложить о новой конституции КНР 1975 года, — были опорой опор экстремистской внутренней и внешней политики Мао Цзэдуна. И именно на них обрушился первый удар в борьбе за наследие Мао.
Еще более поразительно то, как легко была одержана победа над ними. По сути дела, все выглядело как «дворцовый переворот». Арест руководителей «леваков» почти парализовал движение их сторонников, силы которых, по подсчетам западных специалистов, насчитывали около трети состава ЦК КПК, а стало быть, и всей партии. Мы видим в этом приговор экстремистской линии Мао Цзэдуна, в особенности во внутренней политике, которая началась с «большого скачка» и нашла свою кульминацию в «культурной революции». Пускай новое руководство и не декларирует подобную оценку, но она напрашивается сама собой: поражение «леваков» — это поражение всей линии Мао, осуществлявшейся на протяжении последних 10–15 лет.
Третий вывод, который можно сделать, — это достижение временного компромисса внутри нового политического руководства КПК. Сближение представителей «старой гвардии» — Дэн Сяопина, Е Цзяньина и др. с выдвиженцем периода «культурной революции» Хуа Гофэном на определенное время укрепило руководство КПК и КНР. Но только на время. Коренные проблемы политики еще по-настоящему не обсуждены, линия внутренней, а в особенности внешней политики еще вырабатывается, и можно предвидеть острую борьбу, прежде чем эта линия стабилизируется на длительный период. Несомненно, как было и прежде, борьба вокруг политики и идеологии тесно переплетется с борьбой за власть и влияние.
Четвертое — можно констатировать определенные сдвиги во внутренней политике нового руководства КПК по сравнению с линией Мао Цзэдуна.
Это касается прежде всего экономической политики, политики в области науки, культуры, военного дела. Установка на «четыре модернизации», провозглашенная, впрочем, еще при жизни Мао Цзэдуна, легла в основу всей внутренней политики нынешних китайских руководителей.
Сложнее обстоит дело с идеологией, и в особенности с культом Мао. Руководители Компартии Китая сочли целесообразным опереться на этот культ в надежде укрепить свою власть и консолидировать силы в партии. Пересматривая те или иные, явно неэффективные и нерациональные, установки Мао, новые руководители тем не менее «сохраняют лицо» и пытаются опираться на самого Мао в борьбе против тех или иных его крайностей. Основы идеологии маоизма пока еще не поколеблены. В этом главное противоречие нынешнего момента, поскольку борьба за осуществление провозглашенной линии «четырех модернизаций», продвижение вперед в этом направлении становятся все менее возможными при сохранении маоизма в качестве идеологической основы КПК и китайского государства.
Можно также констатировать — и в этом самая драматическая сторона дела — явное усиление экстремистской линии Китая в области внешней политики, направленной против Советского Союза, других стран социалистического содружества, против проводимой ими политики разрядки международной напряженности. Здесь полностью унаследован курс Мао Цзэдуна и особенно сильна преемственность. Может ли это служить предметом гордости для маоизма? Очень сомнительно.
Внешнеполитическая ориентация Китая исходит из простейшей предпосылки о национальных выгодах и интересах, толкуемых, однако, с позиций радикал-национализма и подчиненных целям великодержавия. Понимаемые в этом духе национальные интересы породили и стимулируют ориентацию пекинских руководителей на те страны, которые проявляют заинтересованность в милитаризации Китая, в укреплении его могущества, в его еще большем утверждении на позициях радикал-национализма. Ясно, что это страны капитализма — участницы империалистического блока НАТО и другие государства, которым импонирует именно такая новая роль Китая.
