В начале директивы приводилась официальная трактовка событий, а затем давалось разъяснение, которое фактически перечеркивало предшествую ей официальную интерпретацию. В силу этого обстоятельства директива в части политической оценки ситуации выглядела несколько противоречивой. С одной стороны в ней говорилось, что Германия в БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ ВИДИМО не думает нападать на СССР:
«Пакты о ненападении между СССР и Германией, между СССР и Италией в настоящее время, можно полагать, обеспечивают мирное положение на наших западных границах. СССР не думает нападать на Германию и Италию. Эти государства, видимо, тоже не думают напасть на СССР в ближайшее время».
А с другой стороны говорилось о вооруженном нападении Германии на СССР как о весьма вероятном событии:
«Однако, учитывая:
а) происходящие события в Европе — оккупацию немцами Болгарии, объявление ими войны Югославии и Греции;
б) подозрительное поведение немцев в Финляндии и Румынии;
в) сосредоточение Германией к границам СССР значительных сил;
г) заключение Германо-Итало-Японского военного союза, острие которого, при наличии перечисленных выше обстоятельств, может быть направлено против СССР, необходимо при выработке плана обороны СССР иметь в виду не только таких противников, как Финляндия, Румыния, Англия, но и таких возможных противников, как Германия, Италия и Япония».
Принципиально новыми моментами в апрельской директиве Генштаба явились придание исключительного значения ОБОРОНЕ западных границ на начальном этапе войны, обусловленного допущением возможности того, что ПРОТИВНИК МОЖЕТ ОПЕРЕДИТЬ НАС И НАПАСТЬ НА СССР ЕЩЕ ДО ОКОНЧАНИЯ СОСРЕДОТОЧЕНИЯ НАШИХ ВОЙСК, что и имело место в реальности:
«Вооруженное нападение Германии на СССР может вовлечь в военный конфликт с нами Финляндию, Румынию, Венгрию и других союзников Германии. Поэтому оборона западных границ СССР приобретает исключительное значение…
Учитывая возможность перехода противника в наступление до окончания нашего сосредоточения, прикрытие границы организовать на фронте всех армий по типу прочной, постепенно усиливающейся по мере прибытия войск, обороны с полным использованием укрепленных районов и полевых укреплений, с всемерным развитием их в период сосредоточения».
5. Перелет Гесса в Англию и его последствия
10 мая заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс совершил полет и приземлился на парашюте в Англии. Сразу оговоримся, что здесь мы не намерены обсуждать вопросы, связанные с выяснением, в чем же состояла истинная цель миссии Гесса, и кто его послал в полет через Ламанш. История эта более чем запутанная и во многом даже детективная. Однако нас интересует несколько иной ее аспект, а именно как воспринял эту информацию Сталин и какие выводы из нее он сделал.
Судите сами, незадолго до перелета Гесса Криппс заявил, что в Англии существуют влиятельные силы, готовые пойти на мир с Гитлером при условии, что немцы двинутся на СССР. Причем вероятность такого развития событий будет повышается при ухудшении военного положения Великобритании.
После этого английским вооруженным силам немцами было нанесено ряд серьезных поражений. И тут вдруг возникает совершенно фантастическая миссия Гесса. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что нацистский эмиссар прилетел на Британские острова для заключения мира. В тоже время официально Лондон хранил молчание, долгое время не высказывая своего отношения к «визиту» Гесса.
Кроме того, не только Криппс, но и Шуленбург 12 мая при встрече с Деканозовом тоже заявил о возможности скорого заключения англо-германского мирного договора:
«По его убеждению, никакая американская помощь Англии не в состоянии изменить чего-либо в тех более выгодных стратегических позициях, которые занимает Германия против Англии. Кроме того, по его мнению, недалеко то время, когда они (воюющие стороны) должны прийти к соглашению и тогда прекратятся бедствия и разрушения, причиняемые городам обеих стран».
Все это могло означать, что назревал сговор между Берлином и Лондоном, а, следовательно, значительно увеличилась вероятность немецкой агрессии против СССР. В этой ситуации, Сталин должен был ожидать нападения немцев уже в ближайшие месяцы. Такую вполне вероятную интерпретацию событий мая 1941 года трудно отрицать с порога, поэтому, например, израильский историк Городецкий в своей книге «Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз» следующим образом комментирует ее:
«Естественно, подобная мысль пришла Сталину на ум, но миссия Гесса ставила перед ним и более серьезную проблему. Если Гесс — эмиссар Гитлера, то его ночной кошмар — объединение Англии и Германии в крестовом походе на большевистскую Россию — сбывается и широкое развертывание немецких войск на советской границе приобретает новый, угрожающий смысл».
Но такой вывод явно не устраивает Городецкого, поскольку он ставит крест на всей его антисталинской концепции начала ВОВ, поэтому Городецкий буквально высасывает из пальца альтернативную версию реакции Сталина на перелет Гесса:
«Тем не менее, сталинский самообман неизбежно вел его к другому заключению: как ни парадоксально, дело Гесса подтверждало вывод о расколе в германском руководстве, который мог ускорить открытие переговоров с Германией».
Прежде всего, о самообмане, самовнушении, вере в свою непогрешимость и о прочих аналогичных причиндалах мифа, сотворенного вокруг предвоенных решений Сталина. Для того чтобы понять нелепость подобных измышлений достаточно ответить на вопрос: как Сталин мог уверовать в свою непогрешимость, если после югославского инцидента он сам был вынужден признать ошибочность длительное время проводимой им политики по отношению к гитлеровской Германии и кардинально изменить линию своего поведения с фюрером, провозгласив тезис о не провоцировании нацистов?
И если, скажем, Городецкий несмотря на очевидные факты продолжает настаивать на версии сталинского самообмана, то это должно было бы быть доказано на основании неопровержимых фактов. Но таких фактов, судя по всему, у Городецкого нет, и это наглядно видно из тех «доказательств», которые он приводит для подтверждения своих домыслов:
«Первой информацией, пристально изученной в Москве, оказалось официальное заявление англичан. Пометки толстым карандашом, сделанные офицером НКГБ на экземпляре заявления, показывают: возможность того, что Гесс действовал по приказу Гитлера, решили в расчет не принимать. Было подчеркнуто утверждение Даффа Купера, будто полет в первую очередь свидетельствует о разногласиях внутри национал-социалистического движения».
Остается только поражаться, как пометки какого-то офицера НКГБ, даже если они сделаны ну очень толстым карандашом, могут свидетельствовать о том, что решил по этому поводу сам Сталин? Далее Городецкий обращается к записке НКВД о Гессе от 12 декабря 1940, смакуя его гомосексуальную ориентацию, хотя совершенно непонятно какое это имеет отношение к обсуждаемому вопросу.
Потом дает ссылку на сообщения нашей разведки, делая при этом абсолютно не чем не подтвержденный вывод о том, что двусмысленность информации советской разведки якобы укрепляла убежденность Сталина:
«Информация из Германии при некоторой двусмысленности в основном укрепляла уверенность Сталина, что миссия Гесса в самом деле показывает раскол в германском руководстве».
И завершает Городецкий свою очередную антисталинскую эскападу ссылкой на весьма противоречивые донесения Майского. На этом все его «доказательства» заканчиваются. По всему этому можно сделать вывод, что господин Городецкий похоже сам страдает тем самым недугом самовнушения навязчивой идеей, который он так упорно пытается приписать Сталину.
