В час ночи 30 сентября 1938 г. Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье подписали Мюнхенское соглашение. Вскоре после этого чехословацкие представители были допущены в зал, где оставались только английская и французская делегации. Они уже были информированы о том, что если Мюнхенское соглашение будет отвергнуто, Чехословакии придется остаться наедине с Германией.
Германская армия получала право вступить в Судеты 1 октября с тем, чтобы завершить оккупацию через десять дней. Все военные сооружения на этих территориях чехи обязаны были оставить нетронутыми. Коммерческие, транспортные материалы, особенно подвижной состав железных дорог, передавались немцам неповрежденными. Наконец, не должны были вывозиться продукты питания, товары, скот, сырье и т. д. Сотни тысяч чехов, проживавших в Судетской области, лишались права забрать с собой свой скарб или корову. Это было неприкрытое ограбление страны и ее народа, санкционированное лидерами демократического Запада.
Мюнхенский договор позволил Чемберлену и Гитлеру решить целый ряд политических проблем. Прежде всего, были разрушены остатки французской система коллективной безопасности в Восточной Европе, а Советский Союз загнан в состояние полной политической изоляции. Польша и Венгрия, получив из рук Германии новые территории, были готовы к дальнейшему военному сотрудничеству с Гитлером, что создавало реальные перспективы для заключения военно-политического союза, направленного против Советского Союза.
5. Данцигский срыв и вынужденный отказ Чемберлена от политики умиротворения
Мюнхен не был и не мог являться конечной целью политики умиротворения, поскольку передача Судет Германии не выводила нацистов к границам СССР и, следовательно, не создавала непосредственной угрозы для безопасности Советского Союза. Эту задачу должна была решить согласованная Гитлером и Галифаксом передача Германии Данцига.
Дело в том, что с передачей Данцига и Коридора большая часть внешней польской торговли подпадала бы под контроль Берлина. При этом Польша фактически теряла бы значительную часть своего суверенитета. В этой ситуации Варшаве не оставалось бы ничего другого, как стать покорным немецким сателлитом. Это и обеспечивало Германии выход к советским границам, после чего начало германо-польской агрессии против СССР было бы уже делом времени.
Надо отметить, что польское руководство прекрасно понимало что потеря Данцига была равносильна утрате государственной независимости страны. Так, например, в интервью, которое маршал Рыдз-Смиглы дал 17 июля 1939 года польскому телеграфному агентству он прямо говорит об этом:
«Польша готова вплоть до последнего человека, вплоть до последнего мужчины и женщины, драться за независимость, ибо когда мы говорим, что будем драться за Данциг, мы понимаем, что будем драться за нашу независимость. Польша не хочет войны, но для нее есть вещи худшие, чем война, одной из этих худших вещей была бы утрата независимости. Наша торговля с заграницей идет через Данциг и Гдыню. Тот, кто контролирует Данциг, контролирует и Гдыню».
Вначале события развивались в соответствии с англо-германскими планами. Уже 24 октября 1938 года Германия поставила перед своим восточным сателлитом вопрос о передаче Данцига и Коридора, предлагая взамен участие в Антикоминтерновском пакте (читай компенсацию за счет территорий СССР). Тем не менее, Варшава отказалась выполнить эти условия, так как прекрасно понимала, что с переходом этих территорий Германии страна фактически потеряет значительную часть свого суверенитета.
Тем не менее, в этот период времени требования Берлина к Варшаве не вызвали у лидеров Запада ни малейшего недовольства. В этой связи возникает резонный вопрос, есть ли основания полагать, что после Мюнхена Запад по-прежнему был готов пойти на сделку с Германией за счет Польши? Судите сами, 6 декабря 1938 года Франция подписывает пакт о ненападении с Германией. На следующий день министр иностранных дел Франции Бонне рассылает циркулярное письмо, в котором информирует французских послов об итогах его переговоров с Риббентропом, сообщая им, что:
«Германская политика ОТНЫНЕ (выделено мной — Ю.Ж.) ориентируется на борьбу против большевизма. Германия проявляет свою волю к экспансии на восток», но ведь и Польша находилась на востоке от Германии и именно через Польшу шла дорога на СССР.
А еще через несколько дней на заседании английского правительства опираясь на информацию, полученную им из Парижа, Чемберлен заявляет, что согласно его сведениям следующая акция Гитлера «будет обращена на восток, и что в этом случае Англия могла бы вообще остаться вне войны».
Из текста циркулярного письма Бонне следует, что немцы в декабре 1938 года в ходе франко-германских переговоров, так или иначе, в прямой или завуалированной форме, но информировали Запад: Гитлер готовит очередную акцию на востоке, направленную против большевизма. Во всяком случае, именно так эта информация была понята французским правительством.
Оценивая ожидаемую Западом со стороны Германии акцию на востоке, Чемберлен счел, что в случае ее реализации Англия, а, следовательно, и Франция вообще могли бы остаться вне военного конфликта. Но гарантировать Запад от войны с Германией могла только затяжная война Германии с СССР. Однако начать такую войну в конце 1938, начале 1939 годов без союза с Варшавой Гитлер просто физически не мог, а к разработке планов оккупации Польши он приступил лишь в апреле после того, как полякам были даны провокационные англо-французские гарантии. В конце же 1938 года в планах Гитлера на первом месте стоял захват Данцига и полное подчинение Варшавы его воле.
Подписание Францией пакта о ненападении с Германией в условиях, когда правительство Даладье было поставлено немцами в курс захватнических намерений фюрера по отношению к СССР, с которым у Франции был договор о взаимопомощи, есть не что иное, как акт пособничества фашистской агрессии. Ведь недаром Бонне в своем циркулярном письме подчеркивает, что Германия ОТНЫНЕ, т. е. после подписания пакта с Францией, ориентируется на борьбу против большевизма. Тем самым, Боне официально признает наличие связи планов экспансии фашистов на Востоке с французскими гарантиями безопасности западных границ Германии.
Да и на каком основании, после мюнхенского сговора, Запад мог аргументировано возражать против возврата Германии Данцига, более 80% жителей которого составляли немцы? Ведь в споре с Варшавой у Берлина было гораздо больше юридических причин для обоснования своих притязаний, чем в споре с Прагой. Достаточно вспомнить, что Судеты были отданы Чехословакии по Версальскому договору, и Лига наций признала их неотъемлемой частью Чехословакии. В то время как Данциг и его окрестности согласно Версальскому договору составляли республику под названием «Вольный город Данциг», находившуюся под эгидой Лиги наций. Польша же фактически оккупировала этот город. Все это можно было легко объяснить западной общественности.
Поэтому совсем не случайно Вайцзеккер в феврале 1939 г. отмечал, что инкорпорация Данцига, Клайпеды, а также получение территориальной связи с Восточной Пруссией было бы
«самым популярным в нашей стране и самым понятным для заграницы следующим актом германской внешней политики. Изолированную и не могущую рассчитывать ни на какую помощь Польшу Германия могла бы легко „уменьшить“ до размеров „буфера“, отделяющего рейх от России».
С другой стороны начальник юридического отдела польского МИДа Владислав Кульски в своих воспоминаниях писал:
«Если бы Гитлер в марте 1939 г. вместо захвата Праги и исконно чешских и словацких земель потребовал бы от Польши согласия на инкорпорацию Данцига и Поморья, то наверняка можно было бы смело атаковать Польшу без опасения вступления в войну с Англией и Францией, общественное мнение которых считало бы, что только упорство Польши было бы повинно в этой локальной войне».