«Готов», — подумал майор.

Он отошел к окну, заложил руки за спину и стоял, разглядывая сад перед особняком. Игра сыграна, и сыграна чисто Раббе не верит в психологическое воздействие, а такой метод надежней любых пыток. Штурман Телкин — наглядное доказательство. Два часа назад он рвался из рук патруля, стрелял, начал с того, что отказался отвечать на вопросы, и вот — пожалуйста…

Майор услышал, что пленный пошевелился, и быстро обернулся. Лейтенант Телкин теребил ворот комбинезона.

— Вы! — с надрывом сказал лейтенант. — Вы же все равно горите! Чистым огнем горите! Вам же конец! Так что же вы перед Смертью жалите? Какая вам корысть? Зачем я вам?!

— Спокойней!.. Кто вам сказал, что Германия проиграла войну? Ваши генералы?.. Ерунда! Германия готовит новое, сверхмощное оружие, лейтенант! Русские армии погибнут, не успев понять, что случилось. А кроме того, Германия в ближайшие дни заключает договор с американцами и англичанами. Они станут нашими союзниками, чтобы покончить с большевизмом, лейтенант! Вот как обстоят дела! Мы не проиграли, Телкин, мы на пороге победы! И вам выпадет счастье разделить эту победу с Германией. Слышите?

Пленный, кажется, не понял ни слова из того, что говорил Вольф. Он тяжело дышал, облизывал губы, дергал «молнию» комбинезона.

— Я-то вам зачем? — опять спросил он, едва майор умолк. — Я-то зачем?! Господин майор!

— Вы тоже нужны, лейтенант, — успокоительно сказал майор. — Считаете себя слишком маленькой фигурой? Вас это не должно смущать!

— Должно, не должно… — сказал пленный. — Ну, чего вы хотите? Зачем я вам нужен? Зачем?

Взгляды майора и пленного встретились. В глубине широко открытого глаза пленного майор Вольф увидел тоскливую дрожь незащищенной, сломавшейся души.

— Вы можете помочь очень многим! — строго сказал майор Вольф.

Он позвонил в колокольчик. На пороге возник адъютант.

— Миних! Карту фронта и бумаги, — приказал майор. — Лейтенант Телкин хочет дать показания.

Иоци Забо по сторонам не глазел. По сторонам тому глазеть хорошо, у кого ни забот, ни дум и на черный день припрятано. А если у человека долгов больше, чем блох на цепном кобеле, — голова сама на грудь свешивается. Ее и поднимать-то не хочется. Зачем? Чтобы другим людям завидовать, от красоты божьего мира расстраиваться?

Иоци Забо медленно брел по полям в помещичью усадьбу. Надо бы поспешить, а то управляющий опять, как вчера, на охоту уедет либо в город и не успеешь попросить его обождать с долгом, но вот не хочется спешить, что ты будешь делать? Не идут ноги, и все тут! Обратно повернуть норовят, проклятые! А им, ногам, только волю дай — известно, куда притащат. Эй! А кому какое дело до ног Иоци? Он сам себе хозяин! Волен и в корчму завернуть, коли пожелает! Может так посидеть у Габора, а может и палинки выпить. И никому до этого дела нет. А кто станет мешаться, пусть на себя пеняет! Иоци терпит, терпит, да ведь может и не вытерпеть! Даст по уху, и все тут!

Вытянув из кармана тряпку, заменявшую носовой платок, Иоци высморкался в сторону и вытер тряпкой пальцы. Эх-хе… Болтаешь, парень! Графу ты по уху не дашь, к примеру. И управляющему не дашь. Даже Габору и тому не двинешь…

Жизнь собачья! Дождешься при такой жизни правды. Видно, как перебивался из куля в рогожку, так и будешь перебиваться. А теперь еще немцев принесло. Спасители! В своих касках рогатых они не на спасителей, а на чертей похожи! Никто их и не просил Иоци спасать. Красными пугают! Эй! Что красные Иоци сделают? С него много не возьмешь А что сын его в армии, так ведь силой парня угнали! Какой бы дурак по своей воле пошел? И еще неизвестно, в армии ли Бакта. Слушок был, бегут ребята из армии-то. Вон у кривого Золтана первенец неделю назад объявился. Сбросил мундир, напялил старый кожух, взял хлеба и куда-то к дальней родне подался… Что ж, Бакта дурнее золтанового первенца, что ли? Всегда умнее был! Так, может, он и домой из опаски не зашел, а прямо куда-нибудь в тихое место махнул, да и отсиживается…

Сейчас время такое — всякому отсидеться нужно. Поглядеть, как дела пойдут. Куда ветер повернет. Эй!.. Ясно, русские со своими порядками здесь не нужны. Без их порядков обойдемся. Но если с их приходом землю делить начнут, как в двадцатом году после русской революции, милости просим! От такой подмоги не откажемся! В двадцатом не было подмоги — ничего и не удалось. А теперь русские сильны. Сильнее всех, видать. Жаль только, что безбожники они и какие-то колхозы в деревне устроили. А если бы…

Иоци не успел додумать своей думы. На глаза ему попался валяющийся обочь тропинки кусок трубы. Иоци медленно нагнулся, подобрал находку, колупнул, прикинул на вес. Эй! Вот так штука! Свинец. Фунтов на пять потянет! И откуда бы трубе взяться? Вроде вчера вечером тут ничего не было…

Иоци впервые огляделся, разыскивая взглядом того, кто бросил трубу. Но утренние поля оставались по-осеннему безлюдными. Кого из добрых людей понесет из дому в такую пору? Сейчас самое время на дворе сидеть: хлеб молотить, пиво варить. Только бедолаги нынче шатаются. Но бедолага добра не бросит и не обронит, а обронит — за семь верст воротится. Потому, если эту трубу расплавить, да пропустить свинец через дуршлаг, да накатать на сковороде — добрая дробь получится!

Иоци отер находку рукавом пиджака. Самому охотиться — ну его к черту! Поймают — не рад и зайчатине будешь. По пенго за каждый волосок заячий сдерут. Но вот продать дробишку — дело! Тот же Габор возьмет дробь-то. И уж пару бутылок палинки Иоци с него стребует, как бог свят! Ведь свинец! Чистый свинец!..

Тащиться в усадьбу с пятифунтовой трубой было глупо. Следовало ее где-нибудь припрятать, чтобы забрать на обратном пути. Иоци решил спрятать трубу в кукурузе. Кукуруза господская, давно убрана, никто в нее не полезет. Надо только место приметить, и вся недолга.

Отыскивая участок погуще, Иоци прошел еще немного и вдруг озадаченно уставился на землю. На земле виднелись следы многих ног. Они пересекали тропу и уводили в кукурузу. Иоци даже не успел разобрать, свежие ли это следы и какой обуткой оставлены, как — новая неожиданность! — ему почудились в кукурузе голоса…

— Э-гей! Кто тут? — крикнул Иоци, на всякий случай переложив трубу в правую руку. — Э-гей!

Кукуруза не отзывалась.

«Померещилось, что ли? — подумал Иоци. — Да кой черт померещилось! Вот они, следы-то!»

Он переступил с ноги на ногу.

— Эй! Кто там?

В ответ ни звука.

Иоци шагнул в кукурузу. Шаг, другой, третий, четвертый… Никого. Еще несколько шагов. Иоци уже совсем было решил вернуться на тропу. Ну их к бесу, этих, кто ходил! Ходили и ходили. Не его дело. И кукуруза, главное, не его… В этот миг среди стеблей он заметил чью-то спину.

— Геть, геть! — закричал Иоци.

Просто так закричал, чтобы припугнуть. А тут на него на самого прикрикнули, да резко. Иоци оглянулся. Он выронил трубу и охнул, поднял руки. Прямо на него смотрел черный ствол автомата. Автомат держала баба. Какие-то бабы появились и справа и слева. Господи боже мой!

— Эй! Брось! — сдавленным голосом крикнул Иоци. — Слышь? Брось! Не дури!

Лоб его под высокой шапкой сразу вспотел. Ему показалось, что он внезапно очутился среди выходцев с того света: тощие, бледные, в каких-то отрепьях… И почему-то одни бабы? И чего им надо? Откуда свалились?

Баба, державшая автомат, приближалась. Совсем молодая баба-то! Только худа, как цыганская кобыла, стрижена да в рванье вся, а так, на лицо, куда там!

— Ну, что? Ну, чего? — сказал Иоци. — Ишь, пугают…

Сдвинуться с места он все-таки не решался. Сдвинешься, а эта стриженая как полоснет!..

Женщины в отрепьях окружили Иоци. Их было никак не меньше двадцати. Такие и без автомата вцепятся — беда!