После праздников стеснившееся в маленьком доме семейство возвратилось к трудовой жизни. В руках Варвары Леонидовны и девочек замелькали спицы. Они вязали напульсники, носки и жилеты — все это отсылалось на передовые позиции. — Александр Афанасьевич непрерывно писал. Окончив еще до рождества «Песнь армянского дружинника», он подготовил ее к изданию в пользу жертв войны. Затем, имея в виду ту же цель, он приступил к сочинению «Марша на казачьи темы». Композитор завершил его в Судаке, куда вместе с семьей вернулся в марте 1915 года.

В саду цвел миндаль. Розовые и белые миндалевые деревья спускались со склонов близлежащих холмов. Их аромат усиливался к вечеру, когда на блекнущем небе разгорались звезды. Гармонируя с вечерним пейзажем, из открытых окон кабинета доносились звуки «Татарской колыбельной». «Я ужасно счастлив, — писал композитор Жоржу Меликенцову, — что попал опять в свою рабочую комнату, откуда могу среди занятий созерцать любимую судакскую природу…»

Но пришли известия о бедствиях турецких армии, достигших весной 1915 года неслыханных размеров, и отвлекли творческую мысль Спендиарова от лирики. Летом того же года он написал на слова армянского поэта Иоаннисяна оду «К Армении». В августе он выехал в Москву. Сочувствие русской интеллигенции к бедствиям «братьев-армян» выразилось в организации «армянской недели». Как рассказывает профессор А.Л. Чижевский, тогда студент Московского университета, во время этой «недели» были выставлены картины армянских художников, выступали поэты, писатели и критики, устраивались концерты армянских композиторов. Бунин и Айхенвальд говорили о литературе Армении, Брюсов читал посвященные Армении стихи, Вячеслав Иванов — свои переводы армянских поэтов. 9 августа в театре «Эрмитаж» состоялся симфонический концерт Спендиарова. Судя по письму Л.Е. Мазирова к дочери, концерт этот прошел с большим успехом и вызовам не было конца. По свидетельству профессора Чижевского, Спендиаров выступал также с сольным номером в зале Политехнического музея.

Все свободное время Александр Афанасьевич проводил в Комитете помощи жертвам войны с Турцией. Там он и встретил впервые известного уже тогда художника Мартироса Сергеевича Сарьяца — автора обложки к его «Песне армянского дружинника».

Почувствовав к художнику доверие, Спендиаров посвятил его в тайны своей творческой жизни, полной сомнений и исканий. «Незадолго до этого, — рассказывал Мартирос Сергеевич Сарьян, — я познакомился с русским композитором Гречаниновым, и тот сообщил мне, что собирается писать оперу на сюжет поэмы Ованеса Туманяна «Ануш». Я сказал об этом Александру Афанасьевичу, желая задеть его патриотическое самолюбие, и, по-видимому, добился цели».

Спендиаров твердо решил ехать в Тифлис. Он хотел дать там концерт в пользу жертв войны. К тому же к его давней мечте — послушать на месте кавказские напевы — прибавилась теперь настоятельная необходимость встретиться с поэтом Туманяном. Александр Афанасьевич рассчитывал выехать в Тифлис вскоре по возвращении в Судак. Но новое семейное горе нарушило его планы: 3 сентября умерла Наталья Карповна. Ее смерть наступила скоропостижно. Возвратившись после однодневной поездки к знакомым, девочки застали ее в гробу. Александр Афанасьевич ни на шаг не отходил от покойницы. «Все, кто ее знал, сердечно любили ее за ее удивительную душевную мягкость и доброту», — писал Спендиарову его верный друг Жорж Меликенцов. «Я горжусь тем, — отвечал ему в письме Александр Афанасьевич, — что решительно во всех сочувственных телеграммах и письмах, полученных мною, отмечается ее беспредельная доброта, кротость и ласковость…»

В Тифлис Спендиаров приехал в конце февраля. На вокзале среди встречающих он увидел композитора Романоса Меликяна, знакомого ему еще по Петербургу. Чуть ли не на следующий день, сопровождаемый Меликяном, Спендиаров отправился в странствие по азиатской части города. С тех пор это повторялось почти ежедневно. Вероятно, во время этих странствий, когда он слушал в кофейнях игру народных музыкантов, пришла ему в голову мысль соединить звучание различных инструментов. На первом же заседании Армянского музыкального общества, устроенном в ознаменование его приезда, композитор обратился к своим тифлисским коллегам с призывом создать восточный оркестр[56]. Привычной заботой о любимом искусстве звучали его слова, просто и искренне было высказано им обещание отдать все свои силы Армянскому музыкальному обществу. Та же сердечная простота, удивившая новых знакомых композитора, прозвучала и в его ответном слове на банкете, устроенном после его авторского концерта.

Непрерывные банкеты, концерты в музыкальном училище, в семинарии[57] не мешали, однако, общению Спендиарова с Туманяном. Их встречи начались с первых же дней пребывания композитора в Тифлисе. Происходили они в кабинете поэта. Там у столика из черного дерева стояла пестрая тахта, за стеклами книжных шкафов были изображения заморских птиц. Александр Афанасьевич заинтересовался сперва поэмой «Ануш», и у поэта и композитора даже зашла речь о поездке в Лори, на место действия будущей оперы. Но, внимательно проштудировав поэму, Спендиаров понял, что ее образы не захватывают его.

Тогда он заинтересовался легендой «Парвана» — о прекрасной царевне, утонувшей в озере из собственных слез. Подхватив брошенные где-то композитором слова о желании использовать сюжет легенды для оперы, корреспондент «Кавказского слова» поспешил сообщить их тифлисской публике. Его заметка вышла чуть ли не в тот самый день, когда композитор признался Туманяну, что в легенде «негде развернуться» и что сюжет ее кажется ему «слишком лиричным». Он просил Ованеса Фаддеевича расширить некоторые места в легенде и присочинить к ней несколько стихотворных строк. Но, угадав, к чему тяготеет композитор, поэт предложил его вниманию другое свое произведение — историческую поэму «Взятие крепости Тмук».

«Спендиарову она сразу очень понравилась, — пишет в своих воспоминаниях дочь поэта Нварт. — Вскочив с места, он воскликнул: «Вот это другое дело! Это именно то, что мне нужно!» — и, воодушевленный, стал ходить по комнате. Он попросил Туманяна читать ему строчку за строчкой. Особенно понравился ему запев в ашугской форме… Шагая из угла в угол, он громко декламировал «Эй, парон-нэр!»[58], а затем останавливался и, обернувшись к Туманяну, нетерпеливо спрашивал его: «Ну, а как Дальше, парон Ованес, как дальше?»

Поэт и композитор встречались теперь ежедневно. Они набрасывали эскиз сценария. Образ князя Татула показался композитору недостаточно отчетливым. Он попросил Туманяна написать для Татула несколько песен. Воодушевление его не оставляло. Слушая еще и еще раз поэму, Спендиаров прохаживался по комнате, разговаривая с самим собой: «Трон шаха, драконы… песнь ашуга… Замечательно!..»

«Его интересовала историческая сторона поэмы, — пишет далее Нварт Туманян. — Поэт отыскивал необходимые ему (Александру Афанасьевичу) книги, находил нужные места, читал, пояснял. Потом они перешли к выбору имени героини. Туманян предлагал имя Гоар, которое, однако, впоследствии, при составлении либретто, было заменено именем Алмаст.

Спендиаров уехал в Крым ликующий. «Восхищение поэмами парона Ованеса Туманяна не покидает меня, — писал он из Крыма родственникам, приютившим его в Тифлисе. — Жажду поскорее приступить к опере на сюжет о тмкабердской княгине».

Врачи обнаружили у Александра Афанасьевича болезнь сердца и предписали некоторые ограничения. И все-таки приподнятое состояние духа не оставляло его[59].

В последних числах ноября композитор вторично поехал в Тифлис. Здесь 3 декабря 1916 года на заседании Армянского музыкального общества он заявил в своем решении писать оперу на сюжет поэмы Туманяна. На том же самом заседании члены правления общества композиторы Армен Тигранян, Спи-ридон Меликян и Анушеван Тэр-Гевондян обратились к собравшимся с просьбой помочь композитору в приискании нужного ему материала.