Корде».

Прощальное письмо Шарлотты к отцу датировано днем отъезда, но на самом деле оно написано накануне. Мадемуазель Корде долго размышляла, ехать ли ей в Аржантан попрощаться с родными, и в результате не поехала. Возможно, она боялась, что грусть одолеет ее и заставит отказаться от задуманного. Или отец догадается об истинной цели ее поездки и удержит ее. И решила не рисковать. Почему она написала, что едет в Англию? Чтобы отец не беспокоился. К этому времени в Англии в эмиграции находились один из братьев Шарлотты и несколько родственников: для нормандских аристократов Лондон был ближе, чем Кобленц. Вдобавок Шарлотта хотела спасти родных от обвинения в соучастии и писала так, чтобы ни у кого не закралось ни малейшего подозрения, что отец мог быть ее сообщником. Тетку она предупредила, что собирается уехать на несколько дней — навестить родных в Аржантане.

Если согласиться с тем, что письмо от 9 июля — одно из двух сохранившихся писем Шарлотты отцу, получается, что, живя у тетки, Шарлотта не писала домой вовсе. Однако главный биограф Шарлотты Корде, Шарль Ватель, утверждает, что до отъезда в Париж Шарлотта написала отцу несколько писем, ибо в письме Барбару она укажет: «Если у отца найдут мои письма, знайте, в большинстве из них набросаны ваши портреты». Как отмечает Ватель, портреты депутатов, созданные Шарлоттой Корде, наверняка отличались от тех, которые приводит в своих «Воспоминаниях» Манон Ролан. Но, видимо, письма девушки утеряны навсегда.

Вечером Шарлотта получила пакет от Барбару. В нем были рекомендательное письмо депутату Деперре и несколько брошюр, предусмотрительно запечатанных в отдельном конверте; мадемуазель Корде бралась передать этот конверт Деперре, чтобы тот распространил брошюры среди сторонников жирондистов.

Письмо Барбару Деперре будет приложено к материалам дела Шарлотты Корде.

«Кан, 7 июля 1793, 2-й год Республики, единой и неделимой.

Мой дорогой и добрый друг, посылаю тебе несколько интересных сочинений, которые желательно распространить.

Наибольшее впечатление должно произвести сочинение Салля о Конституции; при первой же возможности я перешлю тебе побольше экземпляров этого сочинения.

Через Руан я уже отправил тебе письмо, где обратил твое внимание на дело, касающееся одной из наших гражданок; сейчас речь идет о том, чтобы извлечь из министерства внутренних дел кое-какие бумаги, которые ты перешлешь мне в Кан. Гражданка, которая передаст тебе письмо, очень заинтересована в этом деле; мне оно также показалось справедливым, и я без колебаний принял в нем участие. Прощай, обнимаю тебя и приветствую твоих дочерей, Марион и всех друзей. Здесь дело идет на лад, и скоро ты увидишь нас под стенами Парижа».

Взяв пакет, Шарлотта ответила коротенькой записочкой:

«Прощайте, дорогой депутат, я отправляюсь посмотреть в глаза тиранам». Привыкший к высокопарной риторике революционных речей, Барбару не придал словам Шарлотты особого значения.

Ни Барбару, ни Шарлотта не знали, что 8 июля на основании пространного доклада Сен-Жюста о жирондистах Конвент принял декрет, объявлявший «изменниками отечества» Бюзо, Барбару, Горса, Ланжюине, Салля, Бергуэна, Бирото и Петиона, «поднявших мятеж в департаментах Эр, Кальвадос, Буш-дю-Рон с целью воспрепятствовать установлению республики и восстановить королевскую власть», а также выдвинул обвинения против Жансонне, Гаде, Верньо, Мольво, Гардиена, «уличенных в сообщничестве с теми, кто бежал и поднял мятеж». Теперь рекомендательное письмо, которое увозила с собой Шарлотта, становилось опасной уликой, и если бы его случайно обнаружили, девушку арестовали бы. Но грозное известие до Кальвадоса еще не дошло.

Только через три дня изгнанники узнали, что Конвент объявил их вне закона, а узнав, немедленно ответили: «Терпение, господин кавалер Сен-Жюст, еще немного, и Вы и Ваши друзья из Комитета общественного спасения, а особенно Ваш Марат, будете уничтожены. Да, низкие злодеи, наступает час отмщения; всемогущий народ окружает Вас; топор готов!..» А 13 июля маленькую армию жирондистов под командованием Вимпфена и Пюизе рассеяли и разбили на подступах к городку Верной. Федералистское восстание в Кальвадосе провалилось. В этот самый день Шарлотта вонзила кинжал в грудь чудовища и, как пишет один из историков, искупила нерешительность и поражение Вимпфена.

Утром 9 июля Шарлотта попрощалась с теткой и, еще раз заверив ее, что едет погостить к отцу, в сопровождении Лек-лерка отправилась на почтовую станцию, держа под мышкой драгоценный сверток с документами: письмом и брошюрами. Помимо паспорта Шарлотта взяла с собой выписку из регистрационной книги, свидетельствующую о ее крещении:

«Двадцать восьмого июня тысяча семьсот шестьдесят восьмого года нами, приходским священником, была крещена Мари Анна Шарлотта, родившаяся вчера у Жака Франсуа де Корде д'Армона и его супруги, благородной дамы Мари Шарлотты Жаклин де Готье. Крестным отцом стал мессир Жан Батист Алексис де Готье де Мениваль, крестной матерью — благородная дама Франсуаза Мари Анна Левайан де Корде; на церемонии присутствовал отец ребенка; документ подписали:

Корде д'Армон, Левайан де Корде, Готье де Мениваль и Ж. Л. Полар, кюре в Линьери».

Позаботившись о документальном удостоверении своей личности, Шарлотта словно говорила всем: «Я не собираюсь скрываться, напротив, я готова ответить за свой поступок, ибо горжусь им».

Впоследствии, вспоминая об отъезде племянницы, мадам де Бретвиль рассказывала, что на столе у Шарлотты она нашла Библию, заложенную на десятой главе «Книги Иуди-фи», там, где говорилось о том, как «возложив на себя все свои наряды» и разукрасив себя, дабы прельстить глаза мужчин, которые увидят ее, Юдифь вышла из города и направилась к палатке Олоферна. «Когда они увидели ее и перемену в ее лице и одежде, очень много дивились красоте ее»[67]. Но, скорее всего, это одна из красивых легенд, которыми окружена короткая жизнь Шарлотты Корде. Вряд ли она уже в Кане знала, что Марат не выходит из дома и ей придется обманом проникать к нему.

Стояла июльская жара, дилижанс в Аржантан отходил в полдень, и Шарлотте удалось уговорить Огюстена Леклерка не дожидаться, пока он отправится. Попрощавшись, Шарлотта села в пока пустовавшую карету, но как только Лек-лерк скрылся за поворотом, вышла из нее и поспешила в здание станции — дожидаться дилижанса на Париж, отходившего в два часа дня. Станционный служитель помог ей перетащить чемодан и закрепить его на крыше почтовой кареты. Открытое лицо Шарлотты и приятные манеры вызывали доверие и внушали симпатию, поэтому она без особого труда находила людей, готовых услужить ей. Зная о парижской дороговизне, она взяла с собой все свои сбережения, но лишнего тратить не собиралась. Высокая, с «легкой, как у птички» (по выражению Эскироса), походкой, она сочетала в себе женское изящество и мужскую уверенность. В прозрачном чепчике с крылышками, в красной юбке и небесно-голубом корсаже она напоминала редкостный цветок, раскрывшийся под лучами летнего солнца. Правда, относительно платья, выбранного Шарлоттой для поездки в Париж, среди биографов существует разногласие, и многие считают, что практичная мадемуазель Корде надела в дорогу длинное коричневое платье и высокую черную шляпу с черными (или все же зелеными?) лентами. Прическу Шарлотты украшала лента ее любимого зеленого цвета.

Девятого июля 1793 года начался отсчет последних дней жизни Шарлотты Корде. Воспитанница монастыря, она ни разу не усомнилась в справедливости своего намерения преступить заповедь Христа: «Не убий». Наверное, потому, что не видела Марата-человека, именем «Марат» называлось Зло, Чудовище, готовое пожрать близких ей людей, горстку юных волонтеров, отправившихся сражаться за республику против тирании, изгнанных депутатов, неприсягнувших священников, вынужденных скрываться и подпольно служить мессы. Они были для нее живыми, а Марат — символом, сошедшим со страниц газет. В ее глазах Марат уподобился диктаторам древности, память о которых сохранила История.