Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В любимом красном платье маленькая Шарлотта мелькала среди зелени садов и лугов, напоминая резвого мотылька; утомившись, она устраивалась вздремнуть в густой траве, и если бы не алое платье, ни мать, ни служанка не смогли бы ее найти. Впоследствии одна из женщин, прислуживавших в доме Корде, утверждала, что, глядя на девочку, которая не только цветом платья, но и по характеру своему напоминала огонек, ей казалось, что Шарлотту ожидает необыкновенная судьба, и алый цвет сыграет в ней роковую роль. Действительно, красный балахон стал последним платьем Шарлотты — в нем она дождливым июльским вечером взошла на эшафот. Впрочем, о своих предчувствиях служанка рассказывала уже после трагической гибели Шарлотты, когда первые ее биографы пытались по крупицам собрать сведения о безвестной провинциальной девушке, отважившейся во имя спасения страны на героический и страшный поступок.

В 1744 году семью постигло горе — умерла Жаклин. Не отличавшаяся крепким здоровьем мадам Корде тяжело перенесла потерю старшей дочери. Шарлотта начала сама, без понуждения, помогать матери по хозяйству и вскоре стала надежной ее опорой. Рассказывают, что однажды, выходя из церкви, девочка сильно поранила ногу, но, не желая волновать мать, превозмогая боль, молча добралась до дома. Неизвестно, насколько самоотверженное поведение Шарлотты сблизило ее с матерью.

Самыми радостными событиями для Шарлотты были поездки в Мениль-Имбер, где ее с радостью встречали дед и бабка с отцовской стороны, а также сестра отца, старая дева, души не чаявшая в племяннице. В старинном доме девочке отводили отдельную комнату, чистенькую, с выбеленными стенами и скромной деревенской обстановкой, состоявшей из сундука и кровати за занавесками. Из окон дома Корде в Мениль-Имбере можно было любоваться величественным замком Глатиньи, настоящим дворянским гнездом. Замок, возведенный в VI веке и перестроенный в XVII веке, принадлежал более состоятельной ветви рода Корде. Родственники из Глатиньи охотно приглашали к себе Шарлотту и отводили ей комнату еще красивее, чем в доме у деда и бабки. Но в душу девочки никогда не закрадывалась зависть к состоятельной родне. Она искренне наслаждалась обществом многочисленных кузенов и кузин и, как и дома в Ронсере, становилась заводилой ребяческих забав.

Забота, где достать денег, постоянно терзавшая сеньора де Корде, самым негативным образом отражалась на его характере. Угрюмый от природы, он становился желчным и раздражительным, а чтение философских и юридических трактатов лишь усугубляло обиду на родственников, главным образом на братьев жены, упорно не желавших отдавать ему обещанного приданого. Проштудировав местное законодательство, Корде разорвал отношения с коварными родственниками супруги и подал на них в суд. И чтобы лично следить за тяжбой, вместе с семьей на время перебрался в Кан, город, который, по словам маркизы де Севинье, был «самым привлекательным» и «самым радостным» в Нормандии.

Многие, кто побывал в те времена в Кане, восхищались его красивыми домами и улицами, его церквями, его величественным крепостным замком, построенным Вильгельмом Завоевателем, очаровательными речными пейзажами и зелеными лужайками, а некоторые даже утверждали, что город мог вполне соперничать с Парижем. Здесь были основанный в XV веке университет, типография, морской порт, способствовавший развитию торговли и ремесел. В новых городских кварталах была проложена закрытая канализация. Впрочем, известны и иные отзывы: Кан называли унылым, дремучим, провинциальным захолустьем…

Городские мануфактуры обеспечивали работой не только коренных горожан, но и тех, кто приходил в Кан в поисках лучшей доли; для бродяг построили работный дом, окруженный рвом, больше напоминавший тюрьму, где 6 тысяч человек чесали и пряли шерсть. Население города, увеличивавшееся за счет притока из деревень молодых мужчин, ищущих работу, требовало все больше съестных припасов, так что молока и овощей, привозимых на рынок жившими в округе крестьянами, постоянно не хватало. В шутку говорили, что в Кане на завтрак проще выпить стакан водки, нежели стакан молока.

В свой первый приезд в Кан Шарлотта города толком не увидела, ибо ни водить ее на прогулки, ни заниматься ею было некому. Сидя в маленьком тесном доме на городской окраине, девочка мечтала только о том, как бы поскорее вернуться в деревню.

Процесс отец Шарлотты проиграл, и семья вернулась домой. Крушение надежд де Корде д'Армон воспринял болезненно, но прекращать борьбу не собирался. Однако для дальнейших демаршей требовались средства, которыми он не располагал, тем более что пришло время позаботиться об образовании детей. Старшего сына отправили в школу в Бо-мон-ан-Ож, а восьмилетнюю Шарлотту предложил взять к себе младший брат отца Шарль Амедей, кюре прихода Вик. Понимая, что девочкам надо дать хотя бы начатки образования, де Корде тотчас принял предложение брата заняться с Шарлоттой чтением, письмом, географией, латынью и, разумеется, катехизисом и священной историей.

Гостеприимный кюре с радостью встретил племянницу. Она с удовольствием разместилась в его просторном доме. По сравнению с отцом Шарль Амедей, живший на доходы от церковной десятины, возможно, даже показался Шарлотте богачом: в его конюшне содержались две не очень резвые лошадки, которых запрягали в маленький экипаж.

Приходской священник собрал неплохую библиотеку, где на почетном месте красовались томики великого драматурга Пьера Корнеля, который, как узнала Шарлотта, приходился ей прапрапрадедушкой. Вечно озабоченный поиском денег, а затем увязший в судебных тяжбах Жак Франсуа Алексис вряд ли вспоминал о знаменитом, но не родовитом предке. Поэтому только в доме дяди в сознании Шарлотты прочно утвердилось ее родство с великим классицистом. Героические трагедии, написанные звучным александрийским стихом, стали первыми книжками впечатлительной восьмилетней особы, привыкшей к привольной жизни среди полей. Некоторые утверждали, что именно на стихах Корнеля юная Шарлотта выучилась читать.

А так как Брут тебе — пример для подражанья,
Ты должен, как и он, не ведать колебанья[5].

Вместе с Корнелем в жизнь девочки вошли доблестные герои, исполненные чувства долга, ради которого они в любую минуту готовы и разить врага, и принять смерть.

Великий, грозный гнев во мне неукротим.
Я гибелью своей тебя достойна, Рим,
И ты во мне признать захочешь, без сомненья,
Героев кровь, во мне текущую с рожденья[6].

В жилах Шарлотты текла кровь создателя этих возвышенных строк, воспевшего героев, готовых ради общественного блага вонзить кинжал в грудь и врага, и друга. «Убить моей руке приказывала честь», — разбирала по слогам девочка, и в ее хорошенькой головке постепенно складывался идеал достойной гибели во имя долга.

Есть основания полагать, что время, проведенное у дяди, сыграло решающую роль в становлении характера и пристрастий Шарлотты. Тридцатилетний Шарль Амедей привил девочке не только любовь к произведениям Корнеля, которые сам он ценил чрезвычайно высоко, но и к учению, процесс которого он как наставник сумел сделать ненавязчивым и увлекательным. Возможно, именно тогда Шарлотта впервые задумалась о том, почему ее отец никогда не находил времени для занятий с детьми, и поэтому после возвращения домой между дочерью и отцом пробежала первая черная кошка, а впоследствии и вовсе пролегла непреодолимая пропасть.

Относительно взаимоотношений Шарлотты с отцом существуют две версии: «между отцом и дочерью царило дружеское взаимопонимание» и «между отцом и дочерью царили отчуждение и непонимание». Вторая версия, на наш взгляд, более соответствует действительности. Хотя девушка всегда отдавала дань уважения отцу, создается впечатление, что она чтила, скорее, образ, занимающий почетное место в устоявшейся системе человеческих взаимоотношений, нежели конкретного господина де Корде д'Армона. С отцом, судя по ее поспешному бегству из дома, куда ей пришлось вернуться после закрытия аббатства Святой Троицы, где она воспитывалась, Шарлотта не смогла ужиться. Иначе разве написала бы она перед казнью: «Я могу отдать отечеству только свою жизнь, и я благодарна Небу за то, что в состоянии свободно распорядиться ею»?

вернуться

5

Корнель. Цинна / Пер. Вс. Рождественского.

вернуться

6

Корнель. Цинна / Пер. Вс. Рождественского.

3
{"b":"197192","o":1}