От Кана до Парижа — 54 лье, шестнадцать почтовых станций; карета, запряженная шестеркой лошадей, преодолевала около двух лье в час. Первая остановка в пять вечера того же дня, в Лизье, маленьком старинном городке, сохранившем следы римского владычества. Дилижанс остановился в предместье Сен-Дезир, и Шарлотта направилась в гостиницу «Дофин», где ей отвели комнату на втором этаже, откуда открывался живописный вид на собор Сен-Дезир. Но у Шарлотты не было ни желания, ни времени осматривать город — на следующий день в шесть утра почтовая карета отправится в Эвре, где ей предстоит сделать пересадку и ночным дилижансом добираться до Парижа. Поэтому после ужина она пошла спать.
В Париже у Шарлотты мог быть только один знакомый — сьер Ален, торговец с улицы Дофина: будучи помощницей настоятельницы монастыря, она состояла с ним в деловой переписке. Она знала его адрес, но не намеревалась его беспокоить. Свою героическую смерть не хотела делить ни с кем. Тем более что еще не знала, каким образом приведет свое намерение в исполнение.
Красивая девушка, путешествующая в одиночестве, не могла не привлечь внимания попутчиков, тем более мужского пола. В письме Барбару, написанном в тюрьме Аббатства, Шарлотта подробно изложит свои дорожные впечатления:
«Я ехала в обществе добрых монтаньяров, предоставив им возможность говорить все, что им угодно, и строить любые предположения, какими бы глупыми они ни были; в конце концов, речи их меня усыпили; собственно, проснулась я уже в Париже. Один из путешественников, бесспорно, имеющий страсть к спящим женщинам, принял меня за дочь своих старых друзей, предположил, что я обладаю состоянием, которого у меня нет, приписал мне имя, которое я никогда не слышала, и в конце концов предложил мне руку и сердце. "Мы прекрасно разыгрываем комедию, — сказала я ему, когда мне наскучили его разговоры, — но досадно, что при таких талантах у нас нет зрителей; я схожу за нашими попутчиками, чтобы они приняли участие в спектакле". Я оставила его в дурном настроении. Ночью он распевал жалобные песни, располагавшие ко сну. В Париже я, наконец, с ним рассталась, отказавшись дать ему свой адрес, равно как и адрес моего отца, у коего он хотел просить моей руки; он покинул меня в скверном расположении духа. Но я отказалась удовлетворить его любопытство, твердо следуя правилу, выведенному моим дорогим и безупречным Рейналем: никто не обязан говорить правду своим притеснителям».
Наверное, попутчики и в самом деле надоели Шарлотте своими ухаживаниями, тем более что она сознательно не хотела ни с кем общаться — чтобы с ее именем не связали еще чье-нибудь.
Одиннадцатого июля в полдень Шарлотта прибыла в Париж, на площадь Виктуар Насьональ, где находилась почтовая станция, которой заправлял некий Ноэль. И Ламартин, и Ленотр пишут, что еще в Кане ей посоветовали остановиться в гостинице «Провиданс»[68], но скорее всего Шарлотте рекомендовал эту гостиницу посыльный Лебрен как ближайшую — туда он и отнес ее чемодан. Узнав у гостьи, откуда она приехала, хозяйка мадам Гролье спросила, как долго та собирается прожить в гостинице. Подумав, Шарлотта ответила: «Пять дней». Почему она назвала этот срок? Вряд ли она могла точно подсчитать, сколько времени потребуется ей, чтобы отыскать в незнакомом городе Марата. Наверное, просто почувствовала, что дальше силы у нее кончатся.
Шарлотте отвели комнату номер семь на втором этаже, куда швейцар Луи Брюно приказал рассыльному Франсуа Фейяру отнести чемодан. Комната Шарлотты особыми удобствами не отличалась — кровать с пологом, три стула, комод, письменный стол. Спустя шесть лет будущий писатель Шарль Нодье три недели прожил в номере, где останавливалась мадемуазель Корде, и оставил его описание:
«Комната Шарлотты Корде оказалась настоящей конурой. Обстановка ее вполне соответствовала жалкому виду гостиницы. Главным украшением комнаты являлась старая кровать с занавесками из зеленой саржи, вытертыми и запыленными, которые раскрывались на старинный манер, скользя по железному пруту; днем занавески зацепляли подхватами из той же ткани и, претендуя на элегантность, привязывали к двум трухлявым подпоркам. Рядом стоял сосновый столик довольно грубой работы, на котором еще сохранилось несколько чернильных пятен. Скорее всего, это были пятна от чернил, упавших с пера Шарлотты Корде, ибо трудно предположить, чтобы какой-нибудь другой грамотный путешественник когда-либо останавливался в этой конуре, рассчитанной на самых бедных путешественников. Неуклюжий стул с высокой спинкой, обитый желтым утрехтским бархатом, вытершимся и грязным, дополнял жалкое убранство номера». Правда, Ленотр утверждает, что Нодье ошибся: комната Шарлотты находилась на втором этаже, а номер, который снял Нодье, — на пятом. Но, судя по полицейскому протоколу осмотра комнаты мадемуазель Корде, номера в гостинице мадам Гролье мало чем отличались друг от друга.
Разместив вещи, Шарлотта велела приготовить себе постель: поездка утомила ее. Однако, поразмыслив, она передумала, не стала ложиться, а принялась расспрашивать хозяйку и швейцара, где находится Конвент и когда в нем выступает Марат. Привыкнув, что в Кане политическая жизнь протекала буквально у нее под окнами, она с удивлением обнаружила, что в столице граждане плохо осведомлены о работе депутатов. Тогда она выяснила, как пройти на улицу Сен-Тома-дю-Лувр, где жил Деперре, и отправилась по указанному на конверте адресу.
Каким показался Париж восторженной республиканке, приехавшей совершить подвиг всей своей жизни? Унылым, с заколоченными окнами особняков Марэ, брошенных хозяевами-эмигрантами? С пустыми лавками, безлюдными улицами, угрюмыми очередями? Возможно. Хотя, скорее всего, в те минуты для нее не существовало ничего, что могло бы отвлечь ее от цели. Она даже не заметила, как с приближением к Тюильри, куда в мае переехал Конвент со всеми его службами, улицы становились оживленнее, сновали разносчики и мелочные торговцы, и, если приглядеться, можно было увидеть необычайно элегантных гражданок с кокетливыми кокардами на шляпках.
Отыскав дом 45, Шарлотта постучала и попросила проводить ее к депутату Деперре. Однако депутата дома не оказалось, а дочери его сообщили, что отец прибудет из Конвента только вечером, к ужину. Шарлотта передала им пакет и предупредила, что зайдет позже. Вернувшись теми же улицами в гостиницу, она поднялась к себе и принялась коротать время, читая любимого Плутарха. Около шести она вновь отправилась к Деперре. Депутат ужинал вместе с семьей и несколькими товарищами. Шарлотта попросила принять ее наедине. Они прошли в гостиную, где девушка изложила свое дело и попросила проводить ее к министру внутренних дел Гара, дабы тот дозволил ей выправить необходимые для мадемуазель Форбен документы. Деперре был наслышан о семье Форбен и поэтому изъявил готовность помочь просительнице на следующий день. Деперре пообещал утром зайти за Шарлоттой в гостиницу. Попрощавшись, Шарлотта взялась за ручку двери, но вдруг остановилась и проникновенным голосом произнесла: «Гражданин депутат, ваше место в Кане! Бегите, уезжайте не позже завтрашнего вечера!» Пока изумленный Деперре соображал, что ответить, Шарлотта торопливо удалилась. В гостинице она поужинала и легла спать. Деперре же, вернувшись к друзьям, сказал, что, похоже, из Кана к нему прислали какую-то интриганку. «Странная девушка, — задумчиво произнес он. — С одной стороны, она просит меня об услуге, а с другой — гонит меня из Парижа».
В письме Барбару Шарлотта напишет: «Прибыв в Париж, я остановилась на улице Вьез-Огюстен, в гостинице "Провиданс", и тотчас отыскала вашего друга Деперре. Не знаю, от кого Комитет общественной безопасности получил сведения о сношениях Деперре со мной. Вы знаете твердость духа Деперре; он при допросе сказал всю правду, его показания подтвердились моими, и ему ничего не могут вменить. Но сама твердость духа его составляет преступление. Я ему предлагала бежать и присоединиться к вам, но он чересчур упрям и вдобавок тугодум». Действительно, когда на следующий день Конвент приказал изъять бумаги у депутатов, подозреваемых в сношениях с изгнанниками, Шарлотта еще раз предостерегла опального члена Конвента и посоветовала ему немедленно покинуть Париж. Но он ответил ей, что его место здесь.
