В числе коротких знакомых Беттины фон Арним в Трире и Вестфалены. Она посетила их вскоре по приезде и нашла в Женни не только восторженную почитательницу своего таланта, но и преданного ласкового друга. В первую же встречу обеим о многом хотелось поговорить, и, улучив момент, когда Каролина и Людвиг задремали — одна над рукоделием, другой — над газетой, приятельницы поторопились переменить гостиную на столь располагающие к откровенной беседе и признаниям комнаты Женни.
Подобрав ноги в не слишком свежих башмачках, писательница устроилась в большом кресле, а Женни примостилась рядом, на бархатном пуфе.
Самой интересной темой разговора Беттина с давних пор считала тему о себе самой и потому тотчас же начала говорить о своих планах, дружбе с наследником престола, литературных удачах и происках завистливых недругов. Женни все это казалось интересным.
Как-никак Беттина фон Арним была не простой смертной — природа одарила ее необычным талантом. Да и жизнь столицы живо интересовала Женни. В Берлине постоянно жил Карл, вращался нередко в том же обществе.
В комнате, робко забившись в уголок софы, притаилась закадычная подруга Женни, миловидная трирская барышня, жадно разглядывающая приезжую знаменитость. Это была рослая девушка с широкими бедрами, с не сходящей с лица улыбкой, с приподнятой верхней губой и круглыми глазами, необыкновенно ясными и простодушными.
Есть женщины, созданные быть поверенными чужих тайн, — этакие превосходные, добросовестно запирающиеся сейфы для чужих человеческих признаний, переживаний, горестей, сомнений. Они не советчицы, по они умеют слушать и сострадать. Такой прирожденной наперсницей была и любимая подруга Женни…
— Вам не надоели столичные новости? — жеманилась гостья.
— О, напротив, все, все это вовсе не безразлично для меня! К тому же о многом я уже наслышана и как будто знаю людей и события, которыми вы живете в Берлине. Прошу вас, продолжайте!
Когда Беттина насытилась небрежными самовосхвалениями и обсуждением собственных дел, она удостоила любезную слушательницу несколькими вопросами. Ответы Женни ее заинтересовали. Красивая провинциалка оказалась весьма сведущей в литературе, и мысли ее смелы и оригинальны. Беттина умела разбираться в людях.
— Бы успеваете в Трире следить за всеми новинками литературы, и я вижу на вашей этажерке множество философских книг, которые внушают мне только почтительный страх. Гегель был бесспорно великий ум и немало обогатил не только науку, но и мозги правителей, однако читать его немыслимо. Увы, он не был поэтом и относился к слову, как портной к грубому самотканому сукну…
— Признаюсь, нелегко было поначалу, но Кант и Фихте приучили меня к отвлеченным мыслям и новым терминам. Я хочу понимать то, что, возможно, заполнит жизнь моего будущего мужа.
— Так вы имеете в виду к тому же не свои интересы! По с вашим образованием и изящной манерой письма и речи, — о, не протестуйте, я читала ваши письма! — право, милочка, вы могли бы запять место в литературе, даже более того…
Но Женни запротестовала:
— Я не тщеславна в этом смысле и, право, гораздо более невежественна, чем вы думаете. Я не хочу быть соперницей моего мужа, я хочу быть его помощником, равным другом, спутником. Разве это малая задача? Много женщин достигли подобного блаженства? Почему думаете вы, Беттина, что его успехи и радости но могут радовать меня, как мои собственные? В борьбе женщин за эмансипацию я часто улавливаю азарт мести и разочарования. Жорж Санд многократно обижали мужчины, ее семейная жизнь была несчастна. Разве бракоразводный процесс с Дюдеваном не вскрыл перед всеми тягот ее замужества? Но я рассчитываю быть счастливой. Может быть, поэтому мы не торопимся со свадьбой. Когда собираешься прожить с человеком всю жизнь до самой смерти, какие-нибудь пять-семь лет кажутся малым сроком и большой необходимой проверкой… Я хочу, чтоб Карл был счастлив со мной, как я сама хотела быть счастливой с ним. Но для этого нужно стать не только доброй женой и умелой матерью его детей, нужно стать также и его товарищем, ого советчиком, заслужить не только доверие, по и уважение. Ведь в нем вся жизнь моего сердца. Иначе брак — лишь пошлая сделка, ржавая цепь и взаимное истязание.
— Ваше сердечко из того же загадочного душевного материала, что и у бедняжки Шарлотты Штиглиц. Мне все это чуждо. Я но так альтруистична, да и не могла бы так беззаветно полюбить, — даже Гёте, если б я встретилась с ним не ребенком. Даже Арним не был мне так дорог.
— Не знаю, сумела ли бы и я умереть, чтоб зажечь жертвой угасший талант своего любимого, — тихо, как бы размышляя вслух, сказала Женни. — Я не так романтична. Нет, люди безвольные, как поэт Штиглиц, менее всего беспокоят мое воображение. Они не стоят подвига. Но горе и радость моего Карла будут и мои столько же, сколько и его. Его путь — мой путь, его идеалы — мои идеалы. Отдавая ему себя, я верю в него, в общность наших целей, иначе почему он, а не другой? Нельзя соединить тола, не соединив духа. Мы ведь не животные, мы люди — слабые, но стремящиеся к усовершенствованию. Вот почему брак для меня таинство, нечто великое, насквозь человеческое. Врак — это все та же любовь.
Ноздри Женни вздрагивали от волнения. Не часто говорила она так, как в этот вечер. Беттина фон Арним обняла руками колени и, опустив голову, исподлобья, с нескрываемым удивлением смотрела маленькими, всегда деланно меланхолическими глазами на говорившую.
— Я хотела бы ближе узнать вашего жениха. Мне пришлось слышать о нем противоречивые отзывы. Но ум, оригинальность и дерзость мысли признают за ним все. В последний раз мы встретились на музыкальном утреннике в доме Мендельсонов-Бартольди. Нельзя сказать, чтоб господин Маркс был очень галантен с дамами. Более того — он их не замечает, что, впрочем, понятно. Имея такую прекрасную невесту, он может отречься от дамского мирка, — светски закончила Беттина.
Женни не слушала. Часы на камине показывали четверть девятого, а в десять вестфаленский дом, как и весь добропорядочный Трир, должен был погрузиться в сон.
— Правится ли вам Трир? — несмело спросила подруга Женни, желая нарушить затянувшееся молчание.
— Ах, здесь так жарко! — ответила, снова становясь жеманной, Беттина и принялась обмахиваться батистовым голубым платочком.
Женни между тем продолжала следить за часовой стрелкой. Карл должен был прийти в семь, но его все еще по было. Беспокойство Женни возрастало. Она догадывалась о причине опоздания…
С каждым месяцем и годом юноша становился ей все более дорог. Она жадно собирала в памяти часы их редких встреч. Со времени смерти отца Карл мог свободнее располагать собой и чаще наезжал в родной город. Но оставался в Трире недолго.
Женни невольно вздохнула. Беттина, не замечавшая ее тревоги, беспечно говорила о Берлине, о салоне Мендельсонов.
Абрам Мендельсон-Бартольди и его жена были, по мнению госпожи фон Арним, простыми дилетантами в области искусства, но их дети, в особенности Феликс, являлись подлинными служителями муз, не говоря уже о Вильгельме Гензель, который не только музыкант, но и художник и поэт.
— Все, у кого есть имя в науке и искусстве, все, кто занимает хоть сколько-нибудь видное социальное положение, стремятся туда. Изысканные удовольствия, предлагаемые дилетантами и настоящими мастерами, подымают настроение общества, собирающегося для некоего светского служения духу.
Женни нетерпеливо встала с пуфа и прошлась по комнате.
Беттина осуждала голос Каталани.
«Где же Карл?» — чуть ли не вслух спрашивала себя Женни.
Часовая стрелка приближалась к девяти…
Как она и думала, Маркс опаздывал из-за томительной, нудной размолвки с матерью. Это повторялось так часто в последнее время, что Трир становился для Карла столько же ненавистным из-за ссор в доме возле Мясного рынка, сколько и любимым из-за Римской улицы, — улицы его Женни.
Новую квартиру Марксов начали посещать новые люди, соседи по округе, мелкие купцы и чиновники, ханжи и сплетницы, в обществе которых вдова Маркс очень скоро начала чувствовать себя куда более приятно, нежели среди друзей покойного юстиции советника. Понемногу она растеряла прежних знакомых, о чем вовсе не скорбела.
