Осмотрев Плеханова, он возмущенно всплеснул руками.
— Розалия Марковна, ведь вы же сами врач, как можно доводить близкого человека до такого состояния — постоянный кашель, температура ежедневно 38°, боли в спине. А вы, Георгий Валентинович, тоже хороши, вам что, жить надоело?
— Борис Александрович, я ничего не могу поделать. Работает день и ночь, даже при большой температуре… — встревоженно вставила Розалия Марковна.
— О, у меня система. Болен или не болен, но работать надо, надо только организовать свою работу, — сказал Плеханов.
— Интересно, Георгий Валентинович, это как же организовать?
— А вот как. Тяжесть работы должна быть обратно пропорциональна тяжести болезни. Когда температура у меня высокая, я изучаю иностранных и русских поэтов, читаю беллетристов-классиков, при средней температуре — книги по искусству, истории искусства, этнографии, а при небольшой можно серьезно работать. Работать надо всегда.
Мой отец, — продолжал Плеханов, — любил говорить: «Работать надо всегда. Умрем — отдохнем». Если верить вам, дражайший Борис Александрович, то я скоро буду иметь эту возможность — отдохнуть.
— Приезжайте в Беатенберг хотя бы на один-два месяца, и постараемся вас подлечить.
Решили, что Плеханов в ближайшие же дни последует этому совету. Но удалось ему выполнить это намерение только в июле и отдохнуть там две недели.
Один из живущих на курорте очень заинтересовал Плеханова. Это был приехавший лечиться после ранений и контузии командир легендарного крейсера «Варяг» В. Ф. Руднев.
Руднев жил в Беатенберге уже несколько недель. Он приехал в Швейцарию вместе с женой и сыном после торжественной встречи в Петербурге, приема у царя и награждения его званием флигель-адъютанта. Он был, несмотря на «монаршие милости», очень скромным и демократичным человеком. Матросы любили своего командира за ум, находчивость, самостоятельность. По тому времени капитан Руднев был одним из наиболее передовых офицеров флота. Он с большим удовольствием совершал продолжительные прогулки вместе с Плехановым.
Беатенберг расположен на южной стороне Альпийских гор и защищен от северных и восточных ветров. Вдоль гор, на высоте около двух тысяч метров, по берегу Тунского озера, тянулась пятикилометровая дорога. Прекрасный вид на Альпы и на синее озеро, разнообразная растительность — от еловых лесов до плодовых деревьев — доставляли много радости и Плеханову и Рудневу.
Всеволод Федорович очень дорожил этими беседами. Плеханов познакомил его с основными идеями марксизма, рассказал об успехах революционного движения в России. Эти разговоры укрепили в Рудневе критическое отношение к самодержавному строю. Со своей стороны Руднев рассказывал своему собеседнику о героизме русских моряков, о казнокрадстве и карьеризме части офицеров, о настроениях прогрессивной интеллигенции России.
На несколько дней приехала к отцу Евгения Плеханова. Ей был 21 год, это была развитая и веселая девушка, считавшая себя социалисткой. Она с радостью познакомилась с Рудневым, о котором в то время много писали в русских и зарубежных газетах. Очень скоро Женя почувствовала себя в обществе Руднева так свободно, что шутила по поводу необычного знакомства отца:
— Вот интересная картина: политический эмигрант и царский флигель-адъютант!
Все смеялись над этой остроумной шуткой.
Но нора было Плеханову возвращаться в Женеву — в августе он должен был ехать в Амстердам на конгресс Интернационала.
Делегация русских социал-демократов, составленная Советом партии, в котором В. И. Ленин был единственным большевиком, состояла из Плеханова и Аксельрода. Доклад от имени РСДРП был составлен меньшевиком Ф. Даном, осветившим события в партии с точки зрения ярого противника большевиков.
Учитывая эти обстоятельства, большевики, жившие в Женеве, по инициативе Ленина составили доклад «Материалы к выяснению партийного кризиса в РСДРП», где дали правдивую картину борьбы между большевиками и меньшевиками.
От большевиков на конгресс приехали П. Красиков и М. Лядов. У них сначала не было мандатов — не успели получить из России.
Плеханов противодействовал включению большевиков в состав делегации РСДРП. Но вопреки его мнению Международное социалистическое бюро признало Лядова и Красикова, представлявших большую часть российской социал-демократии, делегатами конгресса, тем более что они в это время получили мандаты от Рижского, Петербургского и Московского комитетов РСДРП.
Амстердамский конгресс II Интернационала открылся 14 августа 1904 года в огромном концертном зале, под пение «Интернационала».
Председателем конгресса был избран Ван-Кол, а его заместителями — Плеханов и видный японский социалист Сен Катаяма. В своем выступлении Ван-Кол отметил, что избрание заместителями председателя конгресса представителей воюющих стран символизирует стремление пролетариата к миру во всем мире. Раздались бурные аплодисменты, а Плеханов и Катаяма обменялись рукопожатием. Георгий Валентинович неожиданно поцеловал Катаяму на глазах всего огромного зала. Это вызвало новый взрыв оваций.
Потом выступил Катаяма, который приветствовал Плеханова как делегата рабочих России. В своем ответном слове Плеханов сказал: «Я счастлив находиться в президиуме вместе с Катаямой, представителем самого молодого международного рабочего движения, и мне хотелось бы объяснить здесь, что ответственность за эту преступную войну лежит не на русском народе, а на его злейшем враге — царском правительстве. Если даже Россия выйдет победительницей из этой войны, то побежденной окажется не Япония, а русский народ… Теперь, наконец, кажется, наступает час, когда деспотизм стоит перед своим заслуженным концом. И когда приходит сообщение за сообщением о русских поражениях, царское правительство нигде не встречает сочувствия, оно совершенно изолировано морально. Все те в России, кто ориентируется на прогресс и свободу, с надеждой взирают на социалистическое движение, на пролетарскую классовую борьбу. Буржуазия во всех странах стала консервативной; мы видим даже, что буржуазия одной из так называемых республик[58] стала сильнейшей опорой деспотизма, что она платит золотом самодержавному палачу всея Руси. Именно поэтому все, что в России стремится к свободе и к прогрессу, обращает свои взоры на социал-демократию, ибо все убеждены в том, что пролетариат является носителем культуры» (1—XIII, 372).
Конгресс единодушно принял резолюцию, осуждавшую захватническую политику России и Японии, и призвал крепить единство пролетариата всех стран.
Вечером в загородном парке состоялся митинг в честь конгресса, в котором принимали участие 6 тысяч человек. С речами выступили лидеры социалистических партий — Бебель, Цеткин, Плеханов, Вандервельде, Вайян и другие.
На другой день начались рабочие заседания конгресса и его комиссий. Одним из центральных вопросов было обсуждение международных правил социалистической тактики. Особенно жаркие дебаты разгорелись при обсуждении вопроса о социалисте Мильеране, который вошел в состав правительства Франции. Этот вопрос обсуждался еще на предыдущем конгрессе в Париже, где была принята половинчатая резолюция Каутского, немного улучшенная благодаря поправке Плеханова. И в Амстердаме разгорелась ожесточенная дискуссия между делегатами, представлявшими революционные и оппортунистические течения в социал-демократии. В ходе споров выкристаллизовалось некое постоянное ядро лидеров реформизма в Интернационале — Жорес, Адлер, Вандервельде, Ансель. Против них, в защиту революционной политики и тактики, выступили Бебель, Люксембург и другие марксисты. Плеханов в своей речи критиковал аргументы Адлера и Жореса, призывал голосовать за резолюцию, предложенную французскими социалистами-гедистами[59].
На одном из заседаний выступил бельгийский делегат Апсель, который был против этой резолюции и считал, что примеру Мильерана надо подражать, а не осуждать его. Ансель оскорбил делегатов ряда стран, заявив: «Социалистам России, Болгарии, Испании, Польши, Японии очень легко отклонять ответственность за правительственную власть, без сомнения, пройдет не один день и не один год, прежде чем им предложат ее. Если бы я был представителем одной из этих стран, то я бы отказался от суждения по данному вопросу, отказался проклинать социалистическую тактику, не осуществимую на практике в моей стране. Если бы его послушали представители этих стран и воздержались бы от голосования, то прошла бы ревизионистская поправка Адлера — Вандервельде, благодаря которой, по словам Плеханова, «для оппортунизма была бы приготовлена такая щель, через которую он мало-помалу опять втащил бы весь свой багаж в социалистическую практику» (1—XVI, 335).
