Потом, в кулуарах, его расспрашивали о революционном движении России и его перспективах, которые представлялись западноевропейским социал-демократам совсем в другом виде. Позднее русский эмигрант Алексей Воден посетил Ф. Энгельса, который сказал, что речь Плеханова на Парижском конгрессе и ему и многим товарищам понравилась. Энгельс познакомился с этой речью по протоколам, напечатанным в немецком журнале «Социал-демо-крат».

После конгресса Плеханов и Аксельрод решили поехать в Лондон, чтобы «представиться по начальству», как шутил Плеханов. О личном знакомстве с Энгельсом все они давно мечтали. О том, как произошло знакомство первых русских марксистов с одним из основателей научного социализма, оставил воспоминания Павел Аксельрод: «Нечего говорить, что к Энгельсу мы шли полные благоговения, и в этом отношении я и Плеханов ничуть не уступали друг другу.

У Энгельса по воскресеньям всегда собирались друзья и товарищи. Мы застали здесь: Эдуарда Бернштейна, уже вернувшегося после Парижского конгресса в Лондон, где было его постоянное местожительство; Эвелинга с женой Элеонорой Маркс, дочерью Карла Маркса. — Авт.); Шорлеммера, профессора химии в одном из английских университетов, участника революции 1848 года, после поражения которой он эмигрировал из Германии…

Энгельс знал со слов Каутского, Бернштейна и Степняка о группе «Освобождение труда» и о нас с Плехановым. Он читал по-русски и был знаком с «Нашими разногласиями» Плеханова. Принял он нас очень любезно, ласково.

Ему было уже за 70 лет (Энгельсу тогда было около 70, точнее, 69 лет. — Авт.). Слава, окружавшая его имя, ни в малейшей степени не отразилась на той сердечной простоте, которой он всегда отличался. При первой встрече с Энгельсом мы мало говорили с ним о политических вопросах. Общий разговор носил скорее шутливый характер.

Елена Демут, которая заведовала хозяйством в доме Энгельса, как раньше заведовала хозяйством в доме Маркса, усердно угощала нас — уже не помню, чем именно, но, кажется, там был большой пирог, а также пунш и пиво…

Когда мы уходили от Энгельса, было уже поздно. Шел сильный дождь, Энгельс вышел в переднюю провожать нас…

Энгельс просил нас заходить к нему, и с этого дня вплоть до нашего отъезда из Лондона мы бывали у него чуть ли не ежедневно…

Наши беседы вращались вокруг теоретических и политических вопросов и касались крупных фактов и революционных деятелей, в частности Бакунина и Лассаля…»

Плеханов тоже вспоминал об этой встрече с Энгельсом: «Я имел удовольствие в продолжение почти целой недели вести с ним продолжительные разговоры на разные практические и теоретические темы» (2—II, 360).

Плеханову надо было возвращаться из Лондона домой. Но где теперь был его дом? Уже в течение нескольких месяцев он жил в Морне, пограничной деревушке во Франции, поскольку был выслан из Швейцарии как нежелательный иностранец. Поводом для его высылки послужило следующее событие. В марте 1889 года под Цюрихом в горах два народовольца испытывали бомбу которая неудачно взорвалась и ранила обоих участников этого опыта. В результате ран один из них вскоре скончался. В связи с этим начались обыски, аресты и высылки не только русских политических эмигрантов, но и некоторых русских студентов. Эта история оживила сеть царского шпионажа за границей. Руководитель сыскного дела за границей Рачковский развернул чрезвычайно бурную деятельность. Он добился того, что швейцарские полицейские передавали в его распоряжение все документы и переписку, взятые при обысках у русских эмигрантов. В печати была организована травля не только анархистов, но и тех русских революционеров, которые были чужды анархизму, Плеханова и Засулич, несмотря на их критическое отношение к террору и анархизму, выслали из Швейцарии. Сначала Плеханова собирались выслать вместе с семьей, но Розалии Марковне удалось при помощи профессоров, у которых она училась, добиться отмены этого решения. Для посещения семьи в Швейцарии Плеханов должен был получать разовый пропуск у властей.

Живя в Морне, Плеханов продолжал усиленно работать. Ему помогала Вера Ивановна, делала выписки из книг, переписывала черновики. Он написал брошюру, в которой вскрыл корни предательства Тихомирова, — «Новый защитник самодержавия, или горе г. Тихомирова». В это время удалось издать три номера литературно-политического обозрения «Социал-демократ». Большая часть статей в этом журнале принадлежала перу Плеханова. Здесь были напечатаны известные впоследствии произведения Плеханова — исследование «Н. Г. Чернышевский», вторая статья из серии «Наши беллетристы-народники», посвященная творчеству С. Каронина, воспоминания «Русский рабочий в революционном движении», «Первое мая 1890 года», рецензии, обозрения общественных и политических событий в России и за границей.

Начало 90-х годов было плодотворным в жизни группы «Освобождение труда». Кроме издания трех номеров «Социал-демократа», удалось вновь наладить связь с Россией, прерванную разгромом группы Благоева.

В конце 1891 года поехал в Россию заведующий типографией группы «Освобождение труда» С. Г. Райчин. Ему удалось установить контакт с кружком русских социал-демократов в Варшаве, а затем наладить связи с членами петербургского «Социал-демократического общества» — группой Бруснева. Райчин передал большое количество нелегальной марксистской литературы и договорился, что именно через Бруснева в Россию будут высылаться нелегальные издания группы «Освобождение труда». Однако на обратном пути в апреле 1892 года Райчин был арестован и сослан в Сибирь.

Но и после ареста Райчина связь с брусневской группой продолжалась. В 1891 году рабочие, находившиеся под влиянием этой организации, провели первую в России маевку. Первомайские речи русских рабочих были отпечатаны на гектографе, вскоре попали за границу, были изданы группой «Освобождение труда» и вновь переправлены в Россию. Летом 1892 года группа Бруснева была разгромлена, и столь удачно организованная связь с Россией опять прервалась.

К этому времени относится и начало сотрудничества Плеханова в социалистической прессе западноевропейских стран. После его выступления на Парижском конгрессе в «Социал-демократе», центральном органе Германской социал-демократической партии, появились две его статьи: «Внутреннее обозрение (русская жизнь в 1890 г.)» и «Еще раз о принципах и тактике русских социалистов».

А в 1891 году в нескольких номерах теоретического органа партии «Neue Zeit» была напечатана статья Плеханова «К шестидесятой годовщине смерти Гегеля».

Работа Плеханова о Гегеле, яркая, глубокая и страстная, начиналась с краткой, но всесторонней оценки роли гегелевской философии в истории общественной мысли. «Между теми науками, которые у французов называются «sciences morales et politiques» (науками нравственными и политическими. — Авт.), — писал он, — нет ни одной, которая не испытала на себе могучего и в высшей степени плодотворного влияния гегелевского гения. Диалектика, логика, история, право, эстетика, история философии и история религии приняли новый вид благодаря толчку, полученному ими от Гегеля» (2—I, 422). Плеханов показал, что образованные имущие классы ныне, при всем оживлении интереса к философии Гегеля, не могут относиться к нему с той симпатией, которую питали к нему 60 лет назад в «странах немецкой культуры». И объясняется это прежде всего тем, что Гегель был диалектиком, смотрел на все явления с точки зрения процесса des Werdens (становления), то есть возникновения и уничтожения. И вместе с тем ограниченность его философии — ее идеализм, в том числе «идеализм чистейшей воды» во взглядах на всемирную историю, привлекает внимание уходящих с исторической сцены социальных сил.

Плеханов отмечает, что «как в природе, так и в особенности в истории процесс становления есть, в каждое данное время, двойной процесс: уничтожается старое и в то же время возникает из его развалин новое… Если философия познает только отживающее старое, то познание односторонне, она не способна выполнить свою задачу познания сущего… Новейший материализм чужд подобной крайности. На основании того, что есть и что отживает свой век, он умеет судить о том, что становится» (2—I, 441).