Вопреки народническим измышлениям о том, что материалистическая философия, в том числе и марксизм, будто бы страдает фатализмом, «приговаривает» все страны, включая Россию, веками испытывать муки капитализма и не дает якобы никакого простора для свободной Деятельности людей, Плеханов убедительно доказал, что именно современный материализм — марксизм — устранил фаталистический характер, свойственный материализму метафизическому. «…Подобно тому, — пишет Плеханов, — как окружающая человека природа сама дала ему первую возможность развития его производительных сил, а следовательно, и его постепенного освобождения из-под ее власти — отношения производства, общественные отношения, собственной логикой своего развития приводят человека к сознанию причин его порабощения экономической необходимостью. Этим дается возможность нового и окончательного торжества сознания над необходимостью, разума над слепым законом» (2—I, 690).
Плеханов раскрывает коренное положение диалектического материализма: «…человеческий разум не мог быть демиургом истории, потому что он сам является ее продуктом. Но раз явился этот продукт, он не должен и по самой природе своей не может подчиняться завещанной прежнею историей действительности; он по необходимости стремится преобразовать ее по своему образу и подобию, сделать ее разумной… Диалектический материализм есть философия действия» (2—I, 691–692).
В отличие от метафизического материализма, который не понял, не оценил огромных возможностей активной деятельности человека в окружающем его мире, диалектический материализм вооружает человека знанием законов действительности, а следовательно, и умением воздействовать на нее. «Отдельная личность есть лишь пена на поверхности волны, люди подчинены железному закону, который можно лишь узнать, но который невозможно подчинить человеческой воле, говорил Георг Бюхнер. Нет, отвечает Маркс, раз мы узнали этот железный закон, от нас зависит свергнуть его иго, от нас зависит сделать необходимость послушной рабой разума.
Я — червь, говорит идеалист. Я — червь, пока я невежествен, возражает материалист-диалектик; но я — бог, когда я знаю» (2—I, 691).
Исходя из диалектического материализма Маркса, Плеханов развенчивает субъективную социологию народничества, призывая революционеров стать на защиту интересов «производителей» и развивать их «самосознание» (так в подцензурной печати Плеханов вынужден был называть рабочий класс, его социалистические идеалы и революционное движение).
«Но если уже давно сказано, — пишет он далее, — что никто не зажигает светильника для того, чтобы оставить его под спудом, то материалисты-диалектики прибавляют: не следует оставлять светильника в тесном кабинете «интеллигенции»! Пока существуют «герои», воображающие, что им достаточно просветить свои собственные головы, чтобы повести толпу всюду, куда им угодно, чтобы лепить из нее, как из глины, все, что им вздумается, — царство разума остается красивой фразой, благородной мечтою. Оно начнет приближаться к нам семимильными шагами лишь тогда, когда сама «толпа» станет героем исторического действия и когда в ней, в этой серой «толпе», разовьется соответствующее этому самосознание» (2—I, 693).
В отличие от идеологов прогрессивной буржуазии, которыми были в свое время французские просветители, диалектический материализм стремится к устранению классов, поэтому он обращается к производителям (то есть к рабочему классу), «которые должны сделаться героями ближайшего исторического периода. Поэтому, в первый раз с тех пор, как наш мир существует и земля обращается вокруг солнца, происходит сближение науки с работниками: наука спешит на помощь трудящейся массе; трудящаяся масса опирается на выводы науки в своем сознательном движении» (2—I, 693–694).
В заключение своей книги Плеханов, опираясь на учение Карла Маркса, снова убедительно доказывает, что «диалектический материализм никаких стран ни к чему не приговаривает, что он не указывает пути, общего и «обязательного» для всех народов во всякое данное время; что дальнейшее развитие всякого данного общества всегда зависит от соотношения общественных сил внутри его…» (2—I, 707).
Далее Плеханов пишет, что «изучение этой действительности привело Маркса в семидесятых годах к условному заключению: «Если Россия будет продолжать идти по тому пути, на который она вступила со времени освобождения крестьян, то она сделается совершенно капиталистическою страной, а после этого, раз попавши под ярмо капиталистического режима, ей придется подчиниться неумолимым законам капитализма наравне с другими народами-профанами. Вот и все!»
Вот и все. Но русский человек, желающий трудиться Для блага своей родины, не может удовольствоваться таким условным выводом: у него неизбежно возникает вопрос: будет ли продолжать она идти по этому пути? Не существует ли данных, позволяющих надеяться, что путь этот будет ею оставлен?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо опять-таки обратиться к изучению фактического положения страны, к анализу современной ее внутренней жизни. Русские ученики Маркса на основании такого анализа утверждают: да, будет продолжать! Нет данных, позволяющих надеяться, что Россия скоро покинет путь капиталистического развития, на который она вступила после 1861 года» (2—I, 710–713).
Блестящий полемист Плеханов приводит в связи с этим для опровержения народнических иллюзий одну сказку. «Привели доброго молодца в каменный острог, посадили за запоры железные, окружили стражей неусыпною. Добрый молодец только усмехается. Он берет заранее припасенный уголек, рисует на стене лодочку, садится в нее и… прощай тюрьма, прощай стража неусыпная, добрый молодец опять гуляет по свету белому.
Хорошая сказка! Но… только сказка. В действительности нарисованная на стене лодочка еще никогда, никого и никуда не уносила.
Уже со времени отмены крепостного права Россия явно вступила на путь капиталистического развития. Гг. субъективисты прекрасно видят это, они сами утверждают, что старые экономические отношения разлагаются у нас с поразительною, все более и более увеличивающеюся скоростью. Но это ничего, говорят они один другому: мы посадим Россию в лодочку наших идеалов, и она уплывет с этого пути за тридевять земель, в тридесятое царство.
Гг. субъективисты хорошие сказочники, но… «вот и все!». Вот и все, — а ведь этого страшно мало, и никогда еще сказки не изменяли исторического движения народа по той же самой прозаической причине, по которой ни один еще соловей не был накормлен баснями» (2—I, 713).
Таким образом, и в научно-философском, и в литературном отношении книга Н. Бельтова-Плеханова явилась убедительным опровержением обветшалых и ставших реакционными утопических теорий народников, способствовала освобождению сознания революционной молодежи России, да и ряда других стран из-под влияния несостоятельных и вредных иллюзий.
«Монизм» был восторженно встречен в России. В. И. Ленин впоследствии писал, что на этой книге «воспиталось целое поколение русских марксистов»[29]. Ею зачитывались, ее цитировали, о ней спорили во всех революционных кружках. Некоторым, правда, не нравился ее полемический тон. Даже преданный идеям группы «Освобождение труда» Л. Дейч писал из далекой Сибири: «Книжка Бельтова — выдающееся явление в нашей литературе… она доставила мне такое наслаждение, какого я давно не испытывал, и я мысленно посылал благодарность ее автору. И способ изложения чрезвычайно живой и удобопонятный для всякого, и эрудиция очень обширная, какой не встретишь у наших писателей, — и расположение материала — все превосходно. Только относительно полемических выходок я должен признаться, что хотя они и вызваны нелепыми нападками противников, но все же они производят тяжелое впечатление, тяжелое за самого автора». Впоследствии Дейч признал, что он был не прав.
Энгельс писал Плеханову 8 февраля 1895 года: «Вера вручила мне Вашу книгу, за которую благодарю, я приступил к чтению, но оно потребует известного времени. Во всяком случае, большим успехом является уже то, что Вам удалось добиться ее издания в самой стране»[30].
