Характерной особенностью киевского летописания этого периода являлось то, что хроники жизни и деятельности двух великих князей велись двумя разными летописцами. В Киевском своде 1200 г. они слились в одну летопись, но внимательное прочтение обнаруживает информативное и идеологическое различие ее отдельных частей. Летописец Святослава Всеволодича, прославляя великого князя, одновременно интересуется делами всего клана черниговских князей, сообщает об их съездах и совещаниях. Можно думать, что свою летопись он вел в родовом гнезде черниговских князей на Дорогожичах, где находились Кирилловский монастырь и «Новый» княжий двор.[337] Летописец Рюрика Ростиславича вел свою хронику в Выдубицком монастыре или же в Белгороде Киевском, являвшемся по существу его великокняжеской резиденцией.
Соперничество князей закономерно отразилось и на их летописцах. В то время как летописец Святослава стремится везде поставить на первое место своего князя, что было близким к реальности, летописец Рюрика подчеркивал, что именно его князь является хозяином Русской земли. Соединенные Моисеем в единый текст, отдельные свидетельства кажутся не очень четкими и даже несколько курьезными. К таковым, например, относится следующий его стилистический штамп: «Того же лѣта Богъ вложи въ сердце Святославу князю Киевскому и великому князю Рюрикови Ростиславичю».[338] Не может быть сомнения, что здесь объединены тексты двух разных летописцев: первый взят из летописи Святослава, а второй из летописи Рюрика. При этом понижение статуса Святослава, видимо, принадлежит Моисею. В тех местах, где летопись Святослава включена без изменений, он также называется великим князем: «В то же время великый князь Всеволодичь Святославъ шелъ бяшеть в Карачевъ».[339]
В ряде мест куски летописей Святослава и Рюрика вставлены в общий текст без редакционных изменений. Свидетельством этому может быть статья 1184 г., в которой говорится об освящении на Великом дворе Киева церкви св. Василия. Перечислив всех участников торжественного действа, летописец заметил, что сооружена она Святославом Всеволодичем. Он же устроил пир по этому поводу, на котором присутствовали митрополит Никифор, епископы, игумены и кияне. Не было среди участников праздника только Рюрика Ростиславича. В статье 1190 г., сообщающей о поставлении епископа Белгороду, говорится лишь о Рюрике и совершенно ничего не сказано об участии в этом ритуале Святослава. «Того же летѣ преставися епископъ Бьлогородьскии Максимъ. Рюрикъ же в него мѣсто постави епископомъ отца своего духовнаго игумена святаго Михаила Андрѣяиа Выдобычиского».[340]
В этом сообщении особый интерес представляет уточнение, что игумен Андриан был духовником Рюрика Ростиславича. Не дает ли это нам основание предполагать, что Андриан являлся не только духовником, но и летописцем великого князя? Более информированного о жизни и деятельности Рюрика лица найти невозможно. Андрианову летопись продолжил игумен Моисей, оставивший о своем предшественнике добрые слова в статье 1198 г. Рассказав о торжественном освящении церкви св. Апостолов в Белгороде как епископского храма, на котором присутствовали Рюрик Ростиславич, митрополит Никифор и епископ Андриан, летописец заметил: «епископомъ Андрѣаномъ тоя церкви столь добрѣ правяща».[341]
Б. А. Рыбаков, пытаясь ответить на вопрос, кто был летописцем великого киевского князя Рюрика Ростиславича, пришел к неожиданному и даже парадоксальному выводу, что это Петр Бориславич. После смерти Изяслава Мстиславича в 1154 г. он будто бы не перестал вести своих записей, но теперь они стали для него личной летописью.[342] После утверждения на киевском столе Мстислава Изяславича в 1167 г. Петр Бориславич ведет уже не личные заметки, а великокняжескую летопись. В 1168 г. произошел конфликт Мстислава с братьями Бориславичами и Петр вновь становится частным летописателем. Тем не менее он продолжает делать заметки о Мстиславе до самой его смерти 19 августа 1170 г., хотя тон их меняется. Ни почтительности, ни благожелательности в них уже нет. В 1170–1171 гг., судя по обилию в летописи мелких провинциальных заметок, как предполагал Б. А. Рыбаков, Петр Бориславич покинул Киев и переселился на Волынь. Вновь востребованным он оказался в годы соправительства на киевском столе Рюрика Ростиславича и Святослава Всеволодича. С 1180/81 г. идо конца своих дней (умер в 1196 г.) Петр Бориславич оставался летописцем Рюрика.[343]
Разумеется, перед нами не реальная биография летописца, восстановленная на основании документальных данных, а предполагаемая, явившаяся результатом творческого вдохновения Б. А. Рыбакова. Теоретически так могло быть, а практически доказать это невозможно. И речь не об необычном долголетии Петра Бориславича и его политической непотопляемости при всех режимах. Древнерусская история знает такие примеры. Речь о том, что нет ни одного факта в пользу такой версии. После 1168 г. имя Петра Бориславича не встречается на страницах летописи, что, продолжай он вести частную и великокняжескую летописи еще в продолжение 32 лет, кажется невероятным. Да и в 1168 г. имя Петра Бориславича занесено на страницы летописи не им, а летописцем Печерского монастыря Поликарпом или его помощником.
Кажется также странным, чтобы такой многоопытный летописей, каким предстает перед нами Петр Бориславич в изображении Б. А. Рыбакова, не позаботился об изъятии из летописи позорящего его рассказа о краже коней и клевете на Мстислава Изяславича. Б. А. Рыбаков объясняет это тем, что в своей летописно-редакционной работе в 1180-е годы Петр Бориславич не воспользовался сводом Поликарпа.[344] Но почему не воспользовался? Не имел доступа к нему, что, учитывая его придворность, кажется маловероятным или же не интересовался им, что для летописца — редактора с многолетним стажем кажется и вовсе необъяснимым? Ведь Моисей, как утверждает Б. А. Рыбаков, включил в свой свод не только летопись Поликарпа, но и частные киево-дорогобужские заметки Петра Бориславича. Кстати странно, что этого не сделал сам Петр, который якобы редактировал летопись в 1190 г.[345]
Анализируя группу статей 1181–1196 гг., Б. А. Рыбаков пришел к выводу, что она почти неотличима от массива летописных статей за 1146–1154 гг. Их близость прослеживается в четкости языка, лишенного каких-либо диалектизмов, светском характере текстов, киевской приуроченности хроники, внимании ее к Черным Клобукам и др.[346]
В действительности неотличимой близости нет. Летописец Рюрика значительно более лапидарен, чем летописец Изяслава Мстиславича. Его хроника за 16 лет великого княжения Рюрика составляет едва ли третью часть летописи Изяслава, описывающей период вдвое короче. Что касается языка, то его четкость в обоих массивах статей не может являться свидетельством принадлежности одному автору. Заметно отличаются хроники одна от другой в употреблении слов, а также летописных клише, рядом других особенностей. Выше уже отмечалось как характерная манера письма Петра Бориславича употребление полногласного существительного «веремя»: «В то же веремя прибѣгоша из Руси дѣцкы» или «В то же веремя Изяславъ посла посолъ свои къ Ростиславу». Ничего похожего в летописи Рюрика нет. Существительное «веремя» в ней не употребляется вообще, а начало предложений с временным определением имеет совершенно иное клише: «В то же лѣто»; «Того же лѣта». Примерно со статьи 1190 г. наряду с приведенными широко входят в летописные тексты выражения, начинающиеся словами: «Тое же зимы», «Тое же осени».
