Вечером в дверь квартиры на Широкой раздался требовательный стук. Пришли с обыском. Полковник спросил: "Где комната Ленина?" У Надежды Константиновны остановилось сердце. "Неужели уже арестован?" Полковник просмотрел книги, взял со стола записки, несколько документов Надежды Константиновны и безразличным, деланным тоном спросил: "А вы не знаете, где сейчас Ленин?" От сердца отлегло. В тон ему, так же безразлично, Надежда Константиновна сказала: "Нет, не знаю". Она не помнила, как прошла эта ночь, в которую никто из Ульяновых не уснул. Марк Тимофеевич успокаивал сестер Владимира Ильича и Надежду Константиновну. Он ни при каких обстоятельствах не терял чувства юмора, ему никогда не изменяли спокойствие и уверенность в успехе дела. Он все делал не спеша, но основательно я скрупулезно. Все сидели за большим обеденным столом вокруг давно остывшего самовара, и Марк Тимофеевич рассказывал о своем детстве, прошедшем в Костроме, о своей неграмотной, но такой мудрой матери. За окнами только начинало рассветать, когда Надежда Константиновна уже стала собираться. "Куда?" — спросила Анна Ильинична. "Пойду схожу к Смилге, это ведь рядом, может, он что-нибудь знает". Обратно она летела как на крыльях — Владимир Ильич и Зиновьев скрываются. Так решил Центральный Комитет. Риск слишком велик. Партия решила укрыть вождя в глубоком подполье.
Через день на Широкой опять был обыск. Теперь в квартиру ворвалась целая орава юнкеров. Перевернули все вверх дном. Решили, что Марк Тимофеевич — Ленин. Тот показал им документы. "Это ерунда, на немецкие деньги можно любые документы достать", — ответил поручик. "А вы, мадам, — обратился он к Надежде Константиновне, — тоже не признаете в нем Ленина-Ульянова?" — "Ленин — это мой муж, — спокойно ответила она, — а жена этого господина перед вами. — Анна Ильинична стояла рядом с мужем. — Как же вы ищете, кого не зная сами?" Тот вскипел: "Прошу без разговоров". — "Да о чем с вами можно разговаривать?" — Марк Тимофеевич демонстративно поднял с пола книжку и принялся за чтение. В комнату привели домашнюю работницу — простую деревенскую девушку Аннушку. "Кто, кто это?" — кричали юнкера, показывая на Елизарова. Она не знала, как сказать, и молчала.
Перерыв всю квартиру, юнкера арестовали Надежду Константиновну, Марка Тимофеевича и Аннушку. Крупская попробовала за нее вступиться: "Зачем вы ее-то берете? Неужели не видно, что человек еще города не знает и в политике ничего не понимает?" — "Разберемся".
Арестованных привезли почему-то в генеральный штаб. Рассадили их поодаль друг от друга, возле каждого поставили часового. Прошло полчаса, час. Вдруг у дверей послышались шум, крики. "Где он, этот Ленин?", "Чего возиться, мы сейчас сами его рассудим". В комнату ворвалось десятка два пьяных офицеров и бросились к арестованным. Солдаты растерялись. "Конец", — мелькнула у Надежды Константиновны мысль. Но раздался начальственный окрик: "Назад!" В комнату вошел уже знакомый полковник и, посмотрев на арестованных, сказал: "Это не те люди, которые нам нужны", — и приказал их отпустить.
Временное правительство не успокоилось. По следам Ленина была брошена свора полицейских ищеек. Через несколько дней, возвращаясь с работы, Надежда Константиновна увидела, что у их подъезда стоят часовые, а улица забита обывателями, ждущими результатов обыска.
Она постояла на углу, посмотрела на окна квартиры и пошла назад в думу. Шла, устало передвигая ноги, машинально проделывая давно знакомый путь. На город опускался пасмурный вечер. В думе ни огонька, все разошлись. Сторожиха, ворча, отперла ей дверь. Она прошла в свою комнату, опустилась на стул, потом стала просматривать газеты, купленные по дороге. В дверь заглянул Слуцкий, удивился: "А вы что здесь делаете?" — "То же, что и вы". — "Я-то только что от ареста ушел, а деваться больше некуда". — "Вот и у меня то же самое". Стали думать, где ночевать", не спать же здесь на столах. Вместе пошли по району. Приютила их Маргарита Васильевна Фофанова.
Утром пришла к Крупской в думу Мария Ильинична и рассказала, что с обыском обошлось все благополучно. Никого не арестовали.
Владимир Ильич все это время скрывался у Емельянова, на станции Разлив. И пока Владимир Ильич жил на озере Разлив, Надежда Константиновна ни разу туда не ездила, так как за ней была установлена слежка. Изредка кто-либо из друзей передавал ей записки и поручения Ленина.
Временное правительство, стремясь задушить революцию, свирепствовало. Каждый день приносил "новости" — аресты большевиков, запрещение "Правды", "Окопной правды" и других большевистских изданий, запрещение митингов на фронте, введение смертной казни. Ненависть к Керенскому росла. В один из июльских дней но городу провели разоруженный пулеметный полк, начавший выступление. Нельзя было придумать ничего более действенного для революционизирования солдат. В октябрьские дни этот полк пошел, как один человек, за большевиками.
В полулегальной обстановке проходил VI съезд партии, показавший огромный рост ее рядов, усиление ее влияния и нацеливший партию на вооруженное восстание.
Крупская была делегатом съезда, она приняла активное участие в работе, много времени уделив секции по работе среди молодежи.
В августе на Петроград двинулся новый претендент в Бонапарты — Корнилов. Грудью встали на защиту города рабочие. Это было их кровное дело — отстоять город. "Мне запомнилась, — пишет Крупская, — фигура одного нашего выборгского рабочего — молодого парня. Он работал по организации дела ликвидации безграмотности. В числе первых двинулся он на фронт. И вот, помню вернулся он с фронта и еще с винтовкой на плече примчался в районную думу. В школе грамоты не хватило мелу. Входит парень, лицо его дышит еще оживлением борьбы, сбрасывает винтовку, ставит ее в угол и начинает горячо толковать о меле, о досках. В Выборгском районе мне пришлось каждодневно наблюдать, как тесно увязывалась у рабочих их революционная борьба с борьбой за овладение знанием, культурой".
Происходила активная консолидация сил. Большевика формировали отряды, вооружали рабочих. ЦК работав под руководством Ленина, связь с ним не прерывалась ни на один день, хотя обмануть шпиков становилось все труднее.
Август 1917 года под Петроградом был холодным и дождливым. По утрам в шалаше, где скрывался Владимир Ильич, было очень холодно, над озером висел густой туман. Дальше оставаться в Разливе было невозможно. Да и кольцо слежки, организованной Временным правительством, сжималось. Ходили упорные слухи, что Ленина скрывают рабочие Сестрорецка.
Глухой августовской ночью в сопровождении товарищей Владимир Ильич покидает Разлив. Несколько дней живет в деревне Ялкала, а затем уезжает в Гельсингфорс.
Утром 9 августа Надежда Константиновна, как и все эти дни, шла на работу в думу Выборгского района. Неотвязная мысль тревогой отдавалась в сердце: "Как Ильич? Что с ним?" Впереди в толпе прохожих она заметила Александра Васильевича Шотмана, который должен был организовать нелегальный переезд Ленина в Финляндию. Невольно ускорив шаги, она догнала его. Стало легче — Владимир Ильич благополучно проделал первую часть пути. В этот день работалось очень споро, она не знала усталости. Ильич вне опасности.
Чем бы ни занималась Надежда Константиновна, ее не оставляла мысль о Владимире Ильиче. Она уже привыкла отбирать те факты, что могут ему пригодиться подмечать настроение масс, запоминать все, что может представить для него интерес.
Вечерами, возвращаясь домой, Надежда Константиновна заходила на квартиру машиниста Ялавы, жившего в том же районе, чтобы узнать новости о Владимире Ильиче. Иногда Ялава привозил из Гельсингфорса шифрованные письма от Ленина, где Владимир Ильич писал о себе и спрашивал об обстановке в Питере.
