Наступил прощальный вечер. Сидели в уютном кафе. Рядом в гимнастическом зале рабочие фехтовали, сражаясь картонными мечами. Георгий Валентинович пошутил: "Вот и мы в будущем строе будем так сражаться". Все по-разному восприняли реплику, но никто не ответил. Когда возвращались в отель, Аксельрод, шедший рядом с Надеждой Константиновной, сказал, развивая тему плехановской шутки: "В будущем строе будет смертельная скука, никакой борьбы не будет". Она не захотела спорить, но про себя подумала: "Зачем он так? Или для них это слишком далеко, и потому они позволяют себе только шутить о будущем? Или марксистская диалектика воспринимается ими что-то слишком по-своему?"

Вернувшись в Мюнхен, Владимир Ильич засел за окончание "Что делать?", а Надежда Константиновна все силы отдает "Искре", которая приобретает колоссальное влияние. На очередь дня ставится вопрос о разработке программы партии, о подготовке партийного съезда. И в этот период начинают обостряться разногласия внутри редакции. Все заметнее становятся оппортунистические нотки в разговорах Мартова, мечется между Лениным и Плехановым Засулич, уклоняется от принципиальных оценок Аксельрод. Подолгу беседуют Владимир Ильич и Надежда Константиновна, стремясь найти исток разногласий, и все больше убеждаются, что трещины слишком глубоки, их не замазать, да и надо ли это делать.

Приехав из России, где они вели большую практическую работу, Ульяновы не только не потеряли, а, напротив, укрепили свои связи с русским рабочим классом. "Искра" вызвала к политической жизни широкие рабочие массы, именно из них стремился Ленин заложить фундамент партии — истинно революционной, марксистской, действенной. Плеханов настолько врос в заграничную жизнь, что даже дочери его почти не говорили по-русски. Для него русский рабочий остался таким, каким он был в 80-х годах. Поэтому боевые, действенные тезисы ленинской программы казались ему преждевременными и беспочвенными.

В январе 1902 года Аксельрод и Плеханов приехали в Мюнхен для обсуждения программы партии. Встреча была теплой, но скоро все изменилось. "Плеханов нападал на некоторые места наброска программы, сделанного Лениным, — пишет Надежда Константиновна, — Вера Ивановна не во всем была согласна с Лениным, но не была согласна до конца и с Плехановым. Аксельрод соглашался тоже кое в чем с Лениным. Заседание было тяжелое. Вера Ивановна хотела возражать Плеханову, но тот принял неприступный вид и, скрестив руки, так глядел на нее, что Вера Ивановна совсем запуталась. Дело дошло До голосования. Перед голосованием Аксельрод, соглашавшийся в данном вопросе с Лениным, заявил, что у него разболелась голова и он хочет прогуляться".

Надежда Константиновна знала, что изменившиеся отношения с Мартовым мучили Владимира Ильича, и, ясно видя, что худшее еще впереди, старалась уберечь мужа от горечи разочарования в человеке. Она видела, как ревниво относится Мартов к редакционным замечаниям, как до хрипоты спорит из-за малейшего оттенка в слове, как кипятится, получая корреспонденции из России, стараясь принизить их значение. Очень обидно, что долголетняя привычка слушать Плеханова как оракула мешает Засулич занять объективную правильную позицию.

Давая критический анализ программы партии, составленной Плехановым, Владимир Ильич в то же время написал свой проект программы — так называемый "Проект Фрея" (один из псевдонимов В.И. Ленина. — Авт.). Ленин внес в программу важнейший пункт о диктатуре пролетариата, о руководящей роли рабочего класса.

В результате большой напряженной работы, ведя борьбу с самыми близкими товарищами — с Засулич, Мартовым, Плехановым, разногласия с которыми заходили все дальше, Владимир Ильич совсем "изнервничался". Он писал позже Плеханову из Лондона: "Нервы мои истрепаны "в лоск", и я чувствую себя совершенно больным".[21]

Владимир Ильич настоял на утверждении марксистского проекта программы РСДРП. Обсуждение было закончено в конце мая, а в июне, когда Ульяновы были уже в Лондоне, проект программы РСДРП был опубликован в 21-м номере "Искры".

Тем временем в Мюнхене положение "Искры" резко ухудшилось. На след газеты напала полиция. Владелец типографии категорически отказывался дальше печатать газету, боясь ареста и штрафа. Встал вопрос, куда переносить издание. Плеханов и Аксельрод стояли за Швейцарию, но большинство проголосовало за Лондон.

К концу марта все было подготовлено для переезда. Здесь, в Мюнхене, еще напечатают несколько номеров газеты, материал которых уже подобрали. Надежда Константиновна отправляет мать в Петербург. "Как-то еще мы в Лондоне устроимся". Елизавета Васильевна полностью разделяет взгляды дочери и зятя, каждая разлука с ними тяжела для нее.

"Этот мюнхенский период вспоминался нами после как какой-то светлый период. Последующие годы эмиграции переживались куда тяжелее", — напишет Крупская через много-много лет.

30 марта 1902 года они выезжают в Лондон через Кёльн и Льеж.

В Льеже их ждала очень приятная встреча со старыми друзьями — Николаем Леонидовичем и Анной Ивановной Мещеряковыми.

В городе было неспокойно. Это сразу чувствовалось. Мещеряковы объяснили, что незадолго перед этим войска оружием подавили рабочую забастовку, в то время как социал-демократические лидеры занимали миротворческую позицию. Рабочие тянулись к Народному дому, но собрания было решено провести по всем рабочим кварталам. Владимир Ильич захотел непременно посмотреть Народный дом и остался недоволен, оценив его местоположение с точки зрения восстания. Дом стоял как бы в тупике, площадь шла замкнутым кольцом, и рабочих легко было запереть здесь, как в ловушке.

Уезжая из Мюнхена, Ульяновы послали телеграмму Н.А. Алексееву, одному из членов "Союза борьбы", который в 1899 году бежал из ссылки и жил в Лондоне, с просьбой встретить их и помочь устроиться на первые дни. Алексеев жил в столице Англии уже третий год, прекрасно знал обстановку, в совершенстве владел английским языком. С вокзала он отвез их в так называемую "спальную комнату" — такие комнаты сдавались владельцами больших квартир. К счастью, паспорта не потребовалось. На другой день встретились с Аполлинарией Александровной Якубовой и ее мужем. Те очень обрадовались Ульяновым, и на первых порах все старались не говорить о газете "Рабочая мысль", где Тахтарев отстаивал взгляды экономистов. Тахтаревы помогли найти удобную и сравнительно дешевую квартиру, хозяйка которой миссис Йо нимало не заботилась о паспортном режиме и спокойно записала в домовой книге супругов Рихтер, но была совершенно шокирована тем, что "миссис Рихтер" не носит обручального кольца. Пришлось Аполлинарии Александровне заявить миссис Йо, что ее жильцы законные супруги и, если она будет в этом сомневаться, ее могут привлечь к судебной ответственности за диффамацию, то есть клевету. Хозяйка успокоилась, но взяла реванш на занавесках. Она была потрясена скромностью обстановки своих постояльцев и совершенно не могла примириться с отсутствием занавесок на окнах. Пришлось занавески повесить, истратив на них последние деньги, во избежание бесконечных препирательств с "респектабельной" хозяйкой.

Привыкали Ульяновы к Лондону с трудом, несмотря на то, что огромная дымная громада крупнейшего промышленного центра Европы вызывала у Владимира Ильича неиссякаемый интерес. Здесь разделение на имущих и неимущих особенно бросалось в глаза.

Ульяновы знакомились с жизнью Лондона своим привычным методом — входить в гущу жизни, наблюдать ее во всех ее проявлениях. Правда, первое время подводил английский язык. Так как оба изучали его по самоучителю, оказалось, что их представление о произношении ничего общего с действительностью не имеет. Ни их никто не понимал, ни они никого не понимали. Надежда Константиновна позднее любила рассказывать, как, стесняясь своего произношения, она письменно объяснялась с хозяином лавки, где брала продукты. Тот считал ее глухонемой и однажды чуть не онемел от неожиданности, когда Крупская все-таки решилась заговорить. Язык надо было знать, и в журнале "Атенеум" Владимир Ильич поместил объявление: "Русский доктор прав и его жена хотели бы брать уроки английского языка у англичанина (или англичанки) в обмен на уроки русского языка. — Письма направляйте г. — Я. Рихтеру, 30, Холфордсквер, Пентонвилл".[22]