— Чудо! О… — заголосили бойцы и тоже упали на колени.

— Что здесь происходит? — тихо спросил Половинкин. Он сидел на полу и растирал ушибленную грудь. — За кого они вас принимают?

— За Троцкого, черт возьми! — проворчал Востриков, схватившись пятерней за свою фальшивую бороду.

— Лео! Лео! О-о… О-о… — в трансе шептали тайцы, глядя на Вострикова со священным ужасом.

Рослый таец встал с колен.

— Следите за этим седым и мальчишкой, — приказал он своим бойцам. — Если надумают бежать — убейте! Вас, сударь, я прошу пройти со мной, — церемонно обратился он к Вострикову. — У меня к вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.

— Где вы выучили русский? — спросил его Востриков на кухне, когда рослый таец плотно закрыл дверь.

— Я и есть наполовину русский, — отвечал таец. — Мой отец — потомственный русский дворянин, из рода Брюлловых. Но я родился в Лондоне. В тридцатые годы отец страстно уверовал в Сталина и вступил в Коммунистическую партию. Через год он добровольно завербовался в НКВД, совершил несколько удачных террористических актов в Англии и Париже. В начале Второй мировой войны его вызвали в СССР и расстреляли. Моя мать, которую отец привез из Китая, бросилась с моста в Темзу: она не мыслила жизни без мужа. Меня же стали преследовать родственники убитых отцом людей. Я бежал в Китай, но там за мной стали охотиться власти. И вот я оказался в Таиланде. Я — командир летучего отряда террористической организации «Тигры Таиланда».

— Сколько же вам лет? — удивился Востриков.

— Шестьдесят четыре.

— Вы не выглядите на свой возраст.

— Змеиная кровь, — объяснил фон Бюллофф.

— У вас змеиная кровь?!

— Нет! — засмеялся русский китаец. — Просто я регулярно пью змеиную кровь с китайской водкой.

— Что вам от меня нужно?

— В моем отряде ослабел боевой дух. Слишком много наших перебили монархисты. Год назад мы отмечали полвека убийства великого Троцкого. Это наш вождь, наш символ. Его идеи, образ для нас бессмертны. Мы марксисты, но бойцы — в основном деревенский народ, и в них еще живы религиозные предрассудки. Они все еще верят в возвращение мертвых в живом образе. Сегодня они поверили, что к ним явился сам Троцкий.

— А вы? — спросил Востриков.

— Меня воспитали в православной вере. Но я не верю ни в Бога, ни в черта, ни в Троцкого. Не верю ни во что, кроме змеиной крови с китайской водкой.

— Я вас понял, — проскрипел зубами Аркадий Петрович. — Я должен буду играть роль Троцкого, чтобы дурачить этих болванов? Извольте! Но прежде вы примете три моих условия.

— Уже принял! — засмеялся фон Бюллофф. — В джунглях всё в моей власти.

— Во-первых, вы найдете одну девушку. Седой человек, которого вы привели сюда и который наверняка прикидывается американским туристом, на самом деле — крупный международный преступник. Он похитил девушку в России и привез сюда для каких-то страшных опытов. Она невеста юноши, с которым вы обошлись так нелюбезно. Пока девушки нет, я отказываюсь вести какие-либо переговоры.

— Это проще простого, — сказал Бюллофф. — Видно, это та девчонка, которую капитан Джинг арестовал за наркотики. Она в пересыльной тюрьме на другом конце острова. Впрочем, зная похотливость капитана, я не ручаюсь за товарный вид невесты. Но в утешение вашему мальчику скажу, что мертвое тело Джинга уже валяется в полосе прибоя и за неделю его сожрут крабы. Что касается седовласого, через минуту вы будете держать в руке его сердце.

— Как раз этого не требуется! — поспешно остановил его Востриков. — Этот господин нужен мне живым!

— Я принял два ваших условия. Какое третье?

— Я скажу его, когда увижу девушку.

— Джон! Миленький!

Ася истерически хохотала на плече Джона. С первого взгляда он не узнал ее. Она была страшно измождена, кожа висела под глазами бледными мешками, а сами глаза из карих стали мутно-бесцветными. Руки и ноги были в черных кровоподтеках, платье превратилось в лохмотья. Короткие волосы испугали Джона сединой, но вскоре он понял, что это не седина, а следы побелки. Волны жалости и нежности душили его, не позволяя говорить. Все, что он мог, — это заботливо освобождать голову Аси от серых хлопьев, осторожно поглаживать ее по спине.

— Я знала, ты меня найдешь, Джон! Но почему же так поздно? Господи, что они со мной сделали! Меня заставляли есть та… раканов!

— Молчи! — выдавил из себя Джон.

— Они насиловали меня на столе и в уборной!

— Молчи!

— Меня насиловали все полицейские и старая женщина с грязными когтями. Она меня всю раз… воротила!

— Не плачь! Скоро мы будем в Америке, — говорил Половинкин, — поселимся в собственном домике в Питсбурге. Но сначала арендуем машину и поедем с тобой в Лас-Вегас… В Лас-Вегасе ты забудешь про всё.

— Хочу в Лас-Вегас! — сквозь слезы говорила Ася.

Фон Бюллофф стоял рядом с бледным, растроганным Востриковым и с насмешкой наблюдал за сладкой парочкой.

— Узнаю работу покойника Джинга! — невольно восхитился он. — Кстати, девчонка недурна. Ее помыть, подмарафетить…

— Но-но! — вскричал Востриков. — Только троньте, и ваши отморозки немедленно узнают про наш обман!

— Каким это образом? — холодно поинтересовался фон Бюллофф. — Вы же ни слова не знаете по-тайски.

— Вот мое третье условие, — громко заявил Востриков. — Возьмите меня, но отпустите тех молодых людей.

— Это опасно, — фон Бюллофф нахмурился. — Они видели мое лицо и знают численность отряда… Если хотите, чтобы дети остались живы, придется забрать их с собой…

— В таком случае сами изображайте великого и ужасного. Очки с бородкой я вам подарю.

— Хорошо, — сказал фон Бюллофф, немного поразмыслив. — Мы запрем их в камере с водой и пищей и сообщим по телефону полиции. Это вас устраивает?

— Только в том случае, если в джунглях есть радиоприемник. Я должен убедиться, что Джон с Асей в безопасности.

— Но мое слово дворянина?

— Я не верю ни единому вашему слову. Что мешает вам оставить здесь одного из ваших головорезов, чтобы расправиться с детьми?

Фон Бюллофф долго и нехорошо смотрел в глаза Вострикову, и от этого взгляда Аркадию Петровичу стало не по себе.

— Самое любопытное, — после томительной паузы произнес фон Бюллофф, — что вы совершенно правы. Я собирался поступить именно так. Кстати. Для окончательного закрепления нашего договора я прошу вас выступить перед бойцами с какой-нибудь пламенной речью.

— Но что я им скажу? И на каком языке?

— На русском, конечно! Великий Лео Троцкий знал всё, но не знал тайского. Болтайте что хотите, несите любую ахинею, но при этом делайте энергичное революционное лицо. Я переведу как надо.

Через десять минут, на удивление легко освоившись со своей ролью, Востриков с грозным видом прохаживался перед притихшими «тиграми», сцепив руки за спиной страшно революционным образом.

— Слушайте меня, жалкие отморозки! — чеканил он. — Вы не гордость нации, а г…! Так писал великий Ленин! И командир ваш — г…!

— Гуано! — восхищенно повторяли за ним бойцы.

— Правильно… Отныне это слово станет вашим революционным девизом!

— Вы не переигрываете? — с холодной насмешкой спросил фон Бюллофф. — Не боитесь смерти?

— Не боюсь! — отвечал Востриков…

— Вирский исчез! — крикнул прибежавший Джон.

— Останови, — приказал Недошивин.

Шофер свернул на обочину. Ни слова не говоря, полковник вышел из машины и зашагал по разбитой дождями и тракторами скользкой, изрытой колеями дороге. Шофер, круглолицый парень лет двадцати шести, молча следил за удалявшейся легкой фигурой шефа в светлом плаще и пытался понять, что ему делать дальше.

Выбор невелик: стоять и ждать возвращения шефа или следовать за ним. Но так, чтобы тот преследования как бы не замечал, чувствовал себя в одиночестве. Недолго думая, шофер остановился на втором варианте. Не потому, что боялся за безопасность патрона, но стоять на обочине без дела не хотелось. Недавно поступив в органы, он уже успел усвоить железное правило, которое внедрял в головы своих подчиненных Недошивин. Раз начальник не отдал четкого распоряжения, значит, в этом не было необходимости. На время тебя отпускают на волю. И потому — действуй как хочешь. Поезжай хоть к теще на блины, хоть к подруге сердца. Единственное, что ты должен угадать, — это срок твоей воли. Но тут рецептов быть не может. Необходимо собачье чутье на хозяина. Полное соответствие его мыслям и настроению. Не угадаешь — грош тебе цена! Будешь курьеров развозить.