Вена. Университетская площадь в конце XVIII века. (Современная цветная гравюра)
Исполнение сочинений Бетховена становится все более частым. Издатель Артариа, после блестящего успеха первых произведений, объявил в начале 1797 года о выходе в свет двух «берлинских» виолончельных сонат, струнного трио (опус 3), вариаций на русский танец и других сочинений. Как виртуоз, Бетховен занял первое место в музыкальной жизни не только Вены, но и всех Немецких стран, — только один Иосиф Вельфль, ученик Моцарта, мог соперничать с Бетховеном-пианистом. Это был серьезный соперник. Беспримерная чистота и точность, спокойствие, изящество, небольшой, но красивый звук, мастерство техники, отсутствие «романтических затей», вроде модного тогда сокращения длительности звуков (якобы под влиянием нахлынувших чувств), — все это делало игру Вельфля единственной в своем роде. Но Бетховен имел преимущество перед Вельфлем: он был не только совершенный пианист, но и гениальный творец. «Дух его, — по выражению современника, — рвал все сдерживающие оковы, сбрасывал иго рабства и, победно торжествуя, летел в светлое эфирное пространство. Его игра шумела, подобно дико пенящемуся вулкану; душа его то поникала, ослабевая и произнося тихие жалобы боли, то вновь возносилась, торжествуя над преходящими земными страданиями, и находила успокаивающее утешение на целомудренной груди священной природы». Эти восторженные строки свидетельствуют о впечатлении, производимом игрою Бетховена на слушателей.
Война с Наполеоном возобновилась и закончилась позорным для Австрии миром в Кампоформио. Наполеон явно издевался над Австрией, предложив среди мирных условии пункт об учреждении в Вене специального французского театра для посла Франции. Первым послом в Вене был назначен молодой генерал Бернадотт. В феврале 1798 года герой австрийского похода, тридцатидвухлетний французский генерал, поселился в Вене в качестве посла Франции. В числе немногих сопровождавших его лиц находился известный парижский скрипач Рудольф Крейцер. Общество отнеслось к послу более чем сдержанно. Император его не принял, ссылаясь на болезнь. В ожидании приема Бернадотт жил очень замкнуто. Тем не менее Бетховен нашел путь в посольский дворец. Страстно интересуясь революционной Францией, Бетховен втайне сочувствовал врагам императорской Австрии. Частые встречи с Бернадоттом привели к дружбе двадцатисемилетнего музыканта с послом и сопровождавшим его скрипачом Крейцером. Композитор верил тогда в освободительную миссию наполеоновских походов Через семь-восемь лет Бетховен резко изменил свое отношение к французским оккупантам. А пока — новая дружба крепла, и лишь неожиданное происшествие разлучило друзей. Бернадотт через два месяца после своего приезда поднял над зданием посольства трехцветный флаг революционной Франции. Это привело к искусственно созданному правительством «народному возмущению», и послу пришлось покинуть Вену.
Надо думать, что разговоры Бетховена с Бернадоттом не ограничивались музыкальными темами, а касались и политических вопросов. Бернадотт сын провинциального французского адвоката, выдвинутый революционными событиями на руководящий пост, был подлинным порождением буржуазной революции и тем импонировал композитору-демократу. Возможно, что Бетховен получил первый импульс к написанию революционной «Героической симфонии» именно под влиянием встреч с Бернадоттом.
Композитор сохранил большое уважение к скрипачу Крейцеру, посвятив ему впоследствии известную «Крейцерову сонату» (опус 47). К сожалению, офранцуженный немец Крейцер был полон высокомерия по отношению к немецким музыкантам, подобно знаменитому французскому оперному композитору Керубини: оба впоследствии проявили полное пренебрежение к бетховенской музыке.
Луиджи Керубини (Портрет работы Энгра, 1842 г., Лувр, Париж)
Артистические триумфы Бетховена продолжались, невзирая на напряженную политическую обстановку. В 1798 году он концертировал, в Праге и дважды выступал там публично. Он исполнял оба первых фортепианных концерта (опус 15 и 19), еще носящих печать гайдновской традиции, но уже дышащих подлинной бетховенской энергией (особенно рондо из первого концерта, написанного позднее второго), изящную вторую сонату (опус 2, № 2 ля мажор) и вариации. Один из лучших пражских музыкантов, будущий знаменитый педагог, Венцель Томашек, Тогда еще молодой человек, назвал Бетховена «исполином среди пианистов»[58].
В 1799 году Бетховен встретился с двумя всемирно известными музыкантами: контрабасистом Драгонетти, с которым играл свою виолончельную сонату, и пианистом Джоном Крамером. Драгонетти привел Бетховена в такое восхищение идеально точным исполнением виолончельной партии его сонаты на контрабасе, что тот, вскочив с места, горячо обнял и контрабас, и контрабасиста. Оркестровые контрабасисты, которых Бетховен до той поры презрительно именовал «водовозами», вскоре почувствовали результаты знакомства Бетховена с Драгонетти. Контрабас, бывший не в чести у композиторов и обычно не имевший в оркестре самостоятельной партии[59], привлек с этого времени внимание Бетховена, повысил в нем интерес к инструменту и требования к мастерству контрабасиста.
Общение с Крамером также оказалось приятным и благотворным. Английский пианист был одним из первых музыкантов Европы, по достоинству оценившим новый язык произведений Бетховена. Поклонник Баха, Крамер написал свои знаменитые, исполняемые и поныне, фортепианные этюды, с целью облегчить пианистам изучение и понимание баховского сборника прелюдий и фуг. Этюды Крамера оказали известное влияние и на композиторскую технику Бетховена. Наконец, игра его, отличавшаяся не только исключительно богатой техникой, но и вкусом и благородной выразительностью, настолько восхитила Бетховена, что Крамер остался единственным пианистом, признаваемым им без оговорок. С своей стороны, Крамер считал Бетховена несравненным пианистом, особенно после того, как ему удалось подслушать его импровизацию.
Позднее, вспоминая о Бетховене, Крамер отзывался о нем несколько более сдержанно. Одному неумеренно восторгавшемуся поклоннику он сказал: «Если Бетховен прольет чернила на нотную бумагу, то и это вызовет ваше восхищение!»
Игру Бетховена Крамер находил неровной. «Одну и ту же вещь Бетховен играл различно, — говорил он: — сегодня с подъемом и характерной выразительностью, завтра капризно до неясностей, часто спутанно». Он осуждал также резкие политические высказывания Бетховена. Действительно, в этом отношении Бетховен мало стеснялся всю свою жизнь, и, очевидно, в этом и следует искать причину охлаждения Крамера.
Другой замечательный пианист и известный композитор, с которым временно сблизился Бетховен, был юный Гуммель — любимый ученик Моцарта, впервые выступивший в Вене весной 1799 года в «академии» Шупанцига. Юноша часто встречался с Бетховеном, относившимся к нему дружески, но очень неровно. Интересно сопоставить два письма Бетховена к Гуммелю, следующие одно за другим. «Не приходи больше ко мне, ты — лживая собака, а лживых собак пускай заберет живодер». На следующий день, по-видимому раскаявшись, он пишет тому же Гуммелю: «Сердечная душка! Ты честный парень и был прав; я убедился в этом. Приди ко мне после полудня, ты встретишь также Шупанцига, и мы оба будем тебя толкать, щипать и трясти, так что ты будешь доволен. Тебя целует твой Бетховен, по прозвищу «Горсточка муки».
Отношения Гуммеля с Бетховеном сложились неудачно: через несколько лет они резко разошлись — по ничтожному поводу, как это часто бывало у Бетховена, — и возобновили дружбу только незадолго до смерти великого композитора. Индивидуальности обоих композиторов были глубоко различны: тонкий филигранный мастер Гуммель создал немало салонно-виртуозных пьес в «брильянтном» и сентиментальном стиле. Игра Гуммеля, изящная, лишенная глубины звука и связности в передаче мелодии, была чужда Бетховену, бывшему представителем противоположного, героического стиля игры. Гуммель едва ли понимал все значение бетховенского творчества.
