— Уф! — выдохнул он. — Умаялся я с этой железякой.

— Ну, что? — нетерпеливо выкрикнули мы.

Вовка развел руками.

Вовка не торопился с ответом. Он видел, что мы сгораем от любопытства и испытывал наше терпение. У меня-то его хватит. Хватило бы только у Алешки. Как бы раньше времени оно у него не лопнуло. Тогда вся дипломатия насмарку пойдет.

Я пнул в бочкин бок. Она загудела, как мой контрабас.

— Ну, так как же? — стараясь не выходить из себя, спросил я Вовку. — Будем в кино сниматься или нет?

— Будем! — вскинул голову Вовка, и его пышные волосы рассыпались по плечам. — Обязательно будем.

— А Дик?

— И он будет! Отец про Дика сначала и слышать не хотел. Не дам, говорит, и все тут! Собака, говорит, сторожить должна, а не в кино сниматься! Мама в слезы — отец как камень! Мама в крик — отец тверже камня! Тогда и я в крик — отец и сдался! Сценка была — дай-дай! Мама на отца шумит: ты, говорит, эгоист! Родное дитя не любишь! Талант его зарыть хочешь! У других отцы как отцы: всю душу детям отдают, а ты… В первый раз такое видел… Не выдержал отец. Из дома сбежал… В огород… А потом подозвал меня и говорит: Дика отдам при одном условии: без поводка ни шагу. Покажешься режиссеру — и домой. Я, конечно, кулаком в грудь ударил и страшную клятву дал.

— А бочка зачем? — спросил Алешка.

— Бочка… Из нее отец душ собирается смастерить…..

Вычистить велел. Я попробовал во дворе — не получается… Сказал, что на речке ототрется…

Я заглянул внутрь бочки:

— Ого! Твой отец даром не дает разрешений. Помазюкаться придется.

Заглянул в бочку и Алешка. Заглянул, гукнул, распрямился и почесал в затылке:

— Вазелин в ней был. Только не настоящий. Технический. Машины им смазывают да детали разные.

Он провел ладонью по стене и размазал золотистую мазь по руке.

— Не беспокойся, поможем. Засияет!

Взгляд у Алешки подобрел, да и разговаривать с Вовкой он стал мягче. Может, потому что Вовка позабыл на этот раз про шляпу, про куртку с кисточками и заклепками и свой высокомерный взгляд. На нем была простая клетчатая рубашка и шорты.

— Так когда к режиссеру? — с надеждой спросил Вовка, поправляя волосы.

— Хоть сегодня, — сказал Алешка. — Только ведь Дика все равно нет.

Вовка сник. Глаза потускнели, с лица сошла улыбка.

— А может, сегодня? — попытался он разжалобить, но, встретив твердый Алешкин взгляд, умолк.

Он встал, с досадой пнул бочку и выкатил ее на дорогу.

— Понимаю, не верите! — обидчиво проговорил Вовка. — Только я ведь не хотел вас обманывать. Вот вычищу бочку — и добьюсь своего. Пусть отец попробует тогда от своих слов отказаться! Уговор есть уговор!

Мы с Алешкой переглянулись и, не сговариваясь, бросились к Вовке.

***

Бочка весело покатилась к реке, распространяя вокруг шум и звон. Мы бежали за ней вприпрыжку и громко обсуждали предстоящее знакомство с режиссером.

Только бы он не уехал из дома отдыха! А если уедет, потеряем Вовку. Потеряем союзника, и Дику уже никто не поможет.

На берегу мы нагребли сена и принялись за бочку. Мы залезали в нее по пояс и плоскими камешками и щепками, а потом сеном соскребали вазелин. Особенно туго пришлось со дном, откуда мазь хоть лопатой греби. Как мы ни осторожничали, но с ног до головы вымазались. Мы походили на индейцев. Наши плечи блестели на солнце. Не хватало только перьев на голове да татуировки на груди.

— Вот что! — таинственно проговорил Алешка. — Знаю я один способ. Верный способ! Через пять минут чистенькими будем, как этот котелок!

— Не котелок, а бочка, — уточнил я.

— Не препирайся, — отмахнулся Алешка. — Лучше храбростью запаситесь. В общем, делай, как я!

Алешка не спеша направился к мосту, взобрался на перила, приосанился и ласточкой ринулся в воду.

Вовка ойкнул от восхищения.

Следующий прыжок за мной. Я стал на краешек бревна, резко оттолкнулся и сложил руки над головой. В воду вошел удачно. Коснувшись ладошками песчаного дна, я развернулся и всплыл рядом с Алешкой.

На мосту уже стоял Вовка. Он боялся прыгать. Это было видно по его растерянному лицу и дрожащим коленям.

— Прыгай! — торопил его Алешка. — От нас уже весь вазелин отстал. Прыгай, не бойся.

— А я и не боюсь, — дрожащим голосом пропел Вовка. — Вот только дыхание сбилось. Сейчас отработаю дыхание и прыгну.

Уж слишком долго он отрабатывает дыхание. Даже ждать надоело. Не то чтобы очень надоело, но ведь так и замерзнуть можно. Пождешь-пождешь и замерзнешь.

Правда, я заметил, что было на удивление тепло. И вода вроде бы холодная, а озноб не брал. Неужели из-за вазелина? Гм, не превратились ли мы в гусей? Они ведь тоже из-за жира холода не боятся. В другое время зубы чечетку выбивали бы, а тут хоть бы что!

Вовка медлил.

— Какой же ты артист, если воды боишься? — распалялся Алешка. — Фу! Все уважение к тебе теряется! Прыгай!

— Солдатиком прыгай! — посоветовал я.

— Солдатиком — это значит прямо, прижав руки к бокам. Так прыгают все, кто по-настоящему не умеет нырять. Но и тут нужно умение. Не рассчитаешь — в дно врежешься! Не успеешь руки к бокам прижать — отобьешь до синяков!

Вовка и в дно врезался и руки отбил.

Вид у него был жалкий.

Мы вытащили его на берег и положили под кустом. Вовка хныкал. Весь он покрылся мелкими капельками воды. Глянули на себя — то же самое. Сколько было на нас вазелину, столько и осталось. Алешкин способ не помог.

Я нарвал травы и стал энергично счищать с себя мазь. На руках и груди оставались бороздки, но вазелина становилось все меньше и меньше. То же самое делал Алешка. За Вовку мы принялись вместе. Плохо он себя чувствовал после прыжка. Очень плохо. Пришлось помогать. Вовка засобирался домой.

— Знаешь что: оставим бочку пока здесь.

— Зачем? — не понял Вовка.

— Нужно, Вовка. Очень нужно!

Алешка вопросительно посмотрел на меня. Я понял его. Он хотел включить в экипаж и Вовку.

Не рано ли? Доверим тайну, а он возьмет да и выдаст. Тогда вся наша подготовка пропадет. Хотя бы из Центра были бы какие-нибудь сообщения. Но Центр молчал. Нужно было соображать самим.

— В космос хочешь? — спросил я Вовку.

— Не-е… домой хочу! — ныл он, растирая живот.

Рано. Не готов еще человек для космоса. Не созрел.

— Хорошо, — сказал Вовка. — Про космос мы потом поговорим, а бочку вот здесь спрячем, — и он закатил ее в кусты.

— Отцу скажешь, не совсем вычистил.

— Ладно, — неожиданно согласился Вовка. — Только вы меня не подведите.

— Не подведем, — авторитетно заявил Алешка. — И с режиссером познакомим. И слово замолвим. Лады?

— Пуще всего Дика береги. Без Дика труба твоим испытаниям! Да и нашим тоже!

Последние слова предназначались для меня.

— Не кажется ли тебе, Нина, что наш Герман окреп? — сказал папа, укладывая бритву в футляр. — Смотри, как он чудесно выглядит.

— Сплюнь через плечо! — крикнула из кухни мама.

Она, конечно, не суеверна, но в некоторые приметы

верит. Особенно в те, про которые в журналах пишут.

— Не зря мы сюда приехали! Не зря! — кивнул головой папа, любуясь моими мускулами. — А какой загар! На юге так не загорают! Красота!

Мама вышла из кухни, довольно улыбаясь. Это она придумала насчет деревни. И насчет трав разных она придумала. Но больше всего моему развитию и папиному здоровью помогал чистый воздух. Даже маминым нервам он помог.

— Вот еще килограммчика по три прибавите, тогда совсем будет хорошо! — сказала мама, жестом приглашая нас к столу.

— Сегодня рано утром с Любовью Степановной встретилась. У колодца. Расстроена до ужаса. А ведь все из-за вас, из-за детей, — укоризненного покачала головой мама.

— Что-нибудь с Вольдемаром случилось? — поинтересовался папа.