Право, это лишний раз заставило меня задуматься о пользе собаководства, как средства собственного самоусовершенствования и закалки, вспомнить о самовоспитании и большей строгости и требовательности к себе, — строгости и требовательности во всем.

Словом, чего не передумаешь, когда случится беда! Окончательную ясность, как мне показалось в тот момент, внес в историю туберкулеза у Джекки вопрос профессора. Заметив, что собаки обычно болеют человеческой формой туберкулеза, для заражения которым нужен непосредственный контакт с больным, профессор спросил:

— А у вас среди соседей никого нет туберкулезных? Его вопрос попал, что говорится, в самую точку. Человек устроен так, что всему находит объяснение. Мне казалось, что найдено оно и сейчас.

Около двух лет назад в квартиру над нами переехали новые жильцы, муж и жена. Очень скоро они зарекомендовали себя как крайне неприятные люди, скандальные, неуживчивые, всегда готовые на оскорбление и дерзость. Особенно отличалась этим жена. По ее настоянию, в частности, явился районный врач для санитарного осмотра нашего двора (как же: у нас имелась собака, и она ходила по двору!).

Позднее выяснилось, что оба они давние туберкулезники. Но, требуя соблюдения санитарии от соседей, они совсем не желали считаться с тем, что сами могут представлять опасность для здоровья других. А собаке подхватить палочки Коха легче, чем кому-либо. Так что, если верить словам профессора, не этим людям надо было остерегаться нашего Джекки, а наоборот, Джекки следовало беречься их!

Я осведомился о возможности оперативного вмешательства.

— Об операции сейчас не может быть и речи, — последовал ответ.

Полностью рак врачи не исключали, но перестали о нем говорить, сосредоточив внимание на том, что поддавалось лечению.

Было отмечено, что у Джекки еще нет и признаков старости, если не считать седины морды. Слух, зрение — все в порядке.

— Темперамент-то у него еще не стариковский, — сказал один из эскулапов, заметив, как живо интересуется Джекки всем окружающим.

Всеобщее восхищение вызвало поведение Джекки в больнице. Щадя его шею, я привез пса даже без ошейника (и впоследствии всегда поступал так же), лишь держа на всякий случай сложенный поводок в руках. Несмотря на это, Джекки не вызвал ни одного нарекания. На него не надевали намордник, не перетягивали щипец марлей, хотя в первый же визит в больницу у него взяли кровь на исследование, влили в вену большую порцию глюкозы. Повинуясь мне, он послушно лежал на столе, не делая попыток огрызаться, даже не вздрогнул, когда игла шприца входила в его тело.

— Ведь овчарка! — удивлялись присутствующие.

— Хорошо дрессирован? — спросила молоденькая женщина-терапевт, впервые видевшая меня и моего питомца.

— Воспитан, — поправил пожилой врач-хирург, с которым мы были знакомы еще с довоенных лет, когда я держал дога Джери.

Своим поведением Джекки сам располагал к себе, и это обеспечило внимание к нему всего больничного персонала.

Туберкулез — болезнь остро заразная. Возник вопрос: а как кошки? Ведь Джекки постоянно общался с ними. Даже зачастую ели из одной посудины, не говоря об общей чашке для воды.

Пришлось съездить за котом Васькой. Кота засунули в мешок и тоже просветили рентгеном. У него легкие оказались чистые, полные воздуха. Я вздохнул с облегчением.

Джекки прописали лечение: две-три столовые ложки в сутки микстуры — хлористого кальция, который укрепляет больные легкие, кальцинирует или обизвествляет, выражаясь по-врачебному, делая их менее чувствительными; прогулки, свежий воздух, сильное, но легкое питание. Следить за температурой.

— Через месяц посмотрим опять под рентгеном, — заключил врач, выписывавший лекарство.

Я вернулся домой повеселевший. Туберкулез — не рак, с ним можно бороться. Кроме того, я все еще как-то не мог осознать, что Джекки болен серьезно. После гиперемии мозга он никогда не хворал, был неизменно резв, и, казалось, всегда будет так.

День или два после посещения больницы Джекки чувствовал себя лучше, по крайней мере, наружно, словно успокоительные разговоры врачей были восприняты и им, принеся благодетельное исцеление всему организму. Вернувшись из клиники, помню, вечером того же дня он прореагировал на заводку будильника; полизал себе пах; прыгнул за Васькой, когда тот полез на дверь и шкаф. Но затем ему стало хуже. Начались тяжелые, болезненные вздохи-стоны при каждом движении, когда он лежал, а лежал он теперь большую часть суток. Подашь порошок анальгина — затихнет; а через час-два — снова…

Еще в канун нашей поездки в клинику, в воскресенье, у него на прогулке вдруг потекла слюна. Потом заметили, что он с трудом глотает. Появились расслабленность мышц, нарушение координации движений. Временами он делался беспокойным, не находил себе места в квартире. Теперь это стало повторяться все чаще и чаще.

Начался смрадный запах из пасти, который не могли заглушить ни еда, ни лекарство, которое я аккуратно вливал ему.

На прогулках он порой с жадностью хватал снег — признак внутреннего жара и, как следствия, жажды. Градусник, который я дважды в сутки ставил ему, неизменно показывал небольшое повышение против нормы — 39,1, 39,3, 39,5.

Как нарочно, перестал работать кишечник. Пришлось прибегнуть к клизмам. Клизмы делали теплые, с мылом. После них он сразу оживлялся, сам тянул на улицу, гулять. Снижалась температура.

Аппетит был неровный и заметно падал. Более или менее охотно ел Джекки лишь одно сырое мясо. В конце концов пришлось силой вливать ему яйцо-два в день. Чтобы вызвать аппетит, пробовали давать ацидоль-пепсин, по четверти таблетки на одну столовую ложку теплой воды, морковный сок, выжатый из натертой моркови. Вино доктор не велел: повышает температуру, а кагор, кроме того, крепит.

Именно на этом этапе болезни я разговорился со старым многоопытным врачом, лечившим детей и взрослых, и он первый высказал предположение, что у Джекки вовсе никакой не туберкулез, а двухсторонняя мелкоочаговая пневмония, иначе говоря, воспаление легких. Он посоветовал применить фтивазид, употребляемый при легочных заболеваниях, а также внутримышечно антибиотики — стрептомицин, пенициллин.

Отрицательный результат дала и проверка на реакцию туберкулином, по моему настоянию введенным Джекки в глаз. Таким образом, не через месяц, а ровно через неделю, снова в понедельник, я вторично привез Джекки на рентген.

За неделю картина легких резко изменилась к худшему. Некоторые пятна увеличились и растянулись, а то, что находилось у сердца, стало совсем черным, захватив новые ткани.

Созвали консилиум. Опять упоминался рак, щупали шею. Все же основные подозрения вновь сосредоточились на легких.

Затемнения в легких — что это: очаги? опухоли? поражение паразитами? Последнее было наименее вероятно.

А Джекки, попадая в клинику, сразу словно приободрялся, — очевидно, так действовала новая обстановка. На больного не похож, заходит, все обнюхивает, все разглядывает. Дверь в один кабинет оказалась приоткрыта — он зашел туда; а там лекция, студенты; послышался смех, оживленные голоса. Я тихонько вызвал его оттуда. На поводок не брал, он пользовался полной свободой.

Домой приехал — съел граммов двести пятьдесят мяса.

На консилиуме решено было проверить еще раз туберкулином. Для этого требовался срок — двадцать четыре часа. А на следующий день в состоянии Джекки наступило резкое ухудшение. Он стонал временами совсем как человек, перестал принимать пищу, метался. Видно было, что ему тяжело.

Я позвонил тому самому врачу, с которым был знаком давно. Он приехал немедленно, захватив с собой шприц, и тут же вкатил Джекки большую дозу пенициллина. С этого дня разговоры о туберкулезе прекратились совсем. Собаку стали лечить от пневмонии.

А я был даже рад, что диагноз переменили. Таково уж, очевидно, свойство человеческой натуры, что, чем тяжелее становилось Джекки, тем больше я находил аргументов в пользу его выздоровления.