Наступило тягостное молчание. Вокруг сиявших огнями рыцарских палаток светились два ряда костров: уцелевшие лучники и копейщики готовили скудный ужин. Милостивый граф Гленсборо, дабы они забыли не совсем «удобную» рыцарскую атаку, велел выкатить для них несколько бочек вина из собственных запасов. Это оказало своё действие и кое-где у соседних костров уже начинались шумные разговоры и песни, дико мешавшиеся со стонами раненых в безлунной непроглядной темноте.

Четвёртый из лучников, до сих пор не принимавший участия в разговоре, нагнулся над огнём и длинной, чисто оструганной палочкой помешал кипевшую на нём похлёбку. Добродушное лицо Джиля-трактирщика было мрачно и озабочено, шнуровка изодранной куртки удерживала на его груди повязку, из-под которой расползалось подсыхающее кровяное пятно. Видно было, что во время этой бойни всем четверым пришлось нелегко.

— Вы слышали, — нерешительно заговорил Джиль, — о чём после битвы трубили герольды? Граф Гленсборо обещал всем, кто бился сегодня («И сохранил свою шкуру», — вставил неугомонный Филь)… Всем, кто бился сегодня, — повторил Джиль и, отбросив палочку, повернулся от костра, — полное прощение всех грехов, кто бы чего ни натворил. Домой он может вернуться, и никто не смеет преследовать его… — Джиль умолк, вглядываясь в лица товарищей, но никто из них не отозвался, все с преувеличенным вниманием смотрели в огонь. Вдруг сырой можжевельник вспыхнул и рассыпался тысячью искр, клубы едкого дыма заставили лучников, задыхаясь и кашляя, отскочить от костра. Молчание было нарушено. Роберт протянул руку и положил её на плечо Джиля.

— Дружище, — сказал он дрогнувшим голосом, — знаю, что эти годы болело у тебя на душе. Нас не хотел ты бросить, потому что нам не было возврата. А теперь… тётушка Марта заждалась тебя и старый дом тебя манит.

— Манит, — со вздохом согласился Джиль. — Так уж манит, ребята. Резня, кровь, а зачем это всё? Или моя старуха не заплачет, если мне снимут голову?

— Зачем? — жёстко отозвался Стив и рубанул рукой. — Затем, что землю, отнятую у шотландцев нашей кровью, завтра отдадут английским баронам. Вот зачем. А мы и не догадывались…

— Перестань! — испуганно перебил его Джиль и оглянулся. — Мало за нами гонялись, как за бешеными собаками, пока королю не понадобились на эту проклят… я хочу сказать — на войну. А сейчас услышит кто — и опять всё пропало.

Костёр снова затрещал и рассыпался дождём искр: это Филь сильным ударом вкатил в него тяжёлый чурбан и горящие ветки разлетелись вокруг. Он стоял над огнём с искажённым от волнения лицом, разъярённый, без следа всегдашнего своего чуть ленивого юмора.

— Выходит, дядюшка Джиль, — воскликнул он и ещё раз изо всех сил толкнул ногой неповинный чурбан так, что тот, перевернувшись, выкатился из огня и, с треском роняя искры, исчез в темноте, — выходит, мало мы съели вместе овсяных лепёшек и выпили холодной воды? Захотелось пивца? И тёплого угла? А мы… а мы…

Он задыхался, ища слова, но Роберт спокойно поднялся с места и стал между ними, загораживая уничтоженного, растерянного Джиля.

— Правда, — сказал он, — бывала и оленина, а иногда и лепёшек не хватало. Но во всём и всегда дядюшка Джиль был нам верным товарищем. Пока некуда было вернуться. Теперь все свободны. Разве виноват Джиль, что у него есть жена и крыша над головой? Забудем ли оттого годы общей жизни плечом к плечу?

Роберт замолчал и стоял, выжидая ответа, — прямой, высокий. Джиль опустился у костра и словно окаменел, охватив руками колени. Полулёжа, опираясь на локоть, Стив спокойно наблюдал за всеми с лёгкой улыбкой на тонком лице. Похлёбка давно уже вылилась на уголья из опрокинутого котелка, но никто этого не замечал.

— Робин прав, — медленно проговорил наконец Стив. — На войне нам одна дорога, в мире — другая. Пусть Джиль спокойно уходит домой, не нам осуждать его. Но что будем делать мы?

Филь повернулся, желая что-то возразить, но так и замер на месте с поднятой рукой и полуоткрытым ртом: раздался громкий крик, вопль ужаса, заглушивший весёлые песни лагеря и стоны раненых. Человек кричал внизу, в ущелье, в непроглядной темноте, и звук голоса смешался с визгом и злобным рычанием.

— Не могу больше терпеть! — вскричал Роберт, вскакивая и хватая короткий меч.

Остальные тоже вскочили на ноги, но Стив остановил Филя:

— Головешку, — отрывисто сказал он. — Бери и ты, Джиль, там и сова ничего не увидит. — И, вооружившись факелами, они бросились вниз с горы вслед за исчезнувшим к темноте Робертом.

Между тем крик повторился ещё и ещё. Теперь было слышно, что кричала женщина, в ужасе и тоске. В темноте Роберта быстро догнали остальные. Факелы, раздуваемые ветром, ярко разгорелись, крики послышались ближе… Вдруг Стив покатился по земле — он споткнулся о чьё-то распростёртое тело. В ту же минуту Роберт успел воткнуть кинжал в шею громадного волка.

И было пора: волк едва не загрыз раненого юношу. Рядом несколько других волков, испуганных факелами, бросили терзать убитых и отскочили на грань дымного света и тени и стояли там, зловещим рычаньем словно подсчитывая силы неожиданных врагов. Глаза их светились тусклыми зеленоватыми огоньками.

Но лучники уже не обращали на них внимания, они молча смотрели на раненого, который, уже не в силах подняться, обнимал мёртвое тело рослого, одетого в мохнатые шкуры шотландца, как бы желая до конца быть ему защитой.

— Женщина! — тихо проговорил Филь.

Совсем юная, почти ребёнок, она смотрела на неожиданных избавителей дико и сурово, словно видя в них врагов не меньших, чем серая стая вокруг. Женщина перевела взгляд на труп убитого волка, затем подняла глаза на освещённое дымным светом, взволнованное лицо Роберта, и дикий взор её смягчился. Приподняв голову, она рукой откинула с лица длинные спутанные волосы и что-то проговорила.

— Я не понимаю, — Роберт оглянулся на Джиля, — что она говорит?

— Она говорит: если вы не злые духи и не оборотни, а люди, помогите мне похоронить моего мужа, чтобы волки не разорвали его.

— Мы сделаем это, — пылко воскликнул Роберт, — и ей поможем сейчас.

Джиль произнёс несколько слов на том же непонятном наречии, но женщина покачала головой и Роберту показалось, что она даже улыбнулась. Она ещё что-то проговорила и, опустив голову на грудь лежавшего, не шевелилась… Джиль хрипло кашлянул и отвернулся от света.

— Чёрт побери, — пробормотал он, — она говорит, что ей помощь не нужна. Она говорит — она не могла умереть, пока должна была защищать мёртвого мужа от волков. Она просит… Она просит похоронить её у него на груди.

— Клянусь святой пятницей, — вскричал Филь, — мы её вылечим! Скажи ей это, Джиль! Я сейчас осмотрю её раны, скажи же ей. Джиль!

И он сделал уже шаг вперёд, но Стив удержал его за руку:

— Не глупи, Филь, — твёрдо сказал он. — Просила она помощи? Нет. Я знаю, что значит, когда женщина любит. А эта — она билась рядом с мужем, жизнь делила, а делить ли ей смерть — решать ей одной.

Несколько мгновений длилось молчание. Казалось, женщина забыла о присутствии людей. Время от времени она поднимала голову, вглядывалась в спокойное лицо убитого и снова, без вздоха, без слов, опускала голову. Наконец Роберт повернулся и воткнул меч в землю.

— Здесь, — сказал он тихо. — Двое копают, двое — светят. Джиль, наломай веток, чтобы хватило огня.

Ветер раздувал головешки, комья земли летели во все стороны, ночь заглядывала в могилу — проверить, глубока ли, а круг волков, сидя на границе света и тени, сияя лампадами глаз, служил тихую панихиду мёртвому и той, что готова была следовать за ним.

— Готово, — сказал наконец Филь и, выпрямившись, отбросил меч. — Готово, но ведь она ещё не…

Женщина точно поняла его. Она подняла голову и на лице её выражение отчаяния сменилось тихой радостью, осветилось внутренним светом. Она обратилась к Джилю и проговорила несколько фраз, затем протянула руку и вытащила кинжал из шеи убитого волка.

— Нет! — крикнул Роберт, бросаясь вперёд. — Я не позволю!