— Мы с тобой еще молоды, — продолжал Чиун, — но мне было плохо в Америке, к тому же приходилось работать на Безумного Харолда, который вовсе не был императором. Я слишком долго дышал прогнившим, грязным воздухом твоей страны. Она загубила мои лучшие годы, но у меня впереди еще целая жизнь. Много-много лет впереди.

— Я очень рад, — произнес Римо, не понимая, куда клонит Чиун.

— Ты скоро женишься, что является важным шагом для будущего Мастера Синанджу, который впоследствии возьмет в свои руки управление деревней, но тем не менее мы должны соблюдать преемственность.

— Конечно.

— Ты должен научиться жить как кореец.

— Я пытаюсь. Надеюсь, люди уже успели меня полюбить.

— Не торопи их, Римо, — неожиданно заметил Чиун.

— Что ты имеешь в виду?

— Не навязывайся им. Для них ты чужак, ты не такой, как они.

— Я стараюсь ладить с ними.

— Это хорошо, но если ты действительно хочешь поладить с ними, то должен учитывать социальное положение.

— Социальное положение? — удивился Римо. — Но какое тут может быть положение? Здесь все крестьяне. Кроме тебя, конечно.

Чиун поднял палец с длинным ногтем — в нем, словно в костяном лезвии, отразился блеск свечи. Ноготь выглядел очень хрупким, но Римо не раз видел, как он прорезал листовую сталь.

— Все верно.

— Тогда я не понимаю.

— Если ты хочешь поладить с жителями деревни, ты должен в первую очередь научиться ладить со мной.

— В смысле?

— Пора тебе отказаться от своих белых привычек. Кем ты был? Ты был гусеницей, жалкой зеленой гусеницей!

— Кажется, ты сказал, что я был белым.

— Ты и есть.

— Так какой же я все-таки: белый или зеленый?

— Я говорю образно. Ты, конечно, белый, но ты подобен зеленой гусенице. А я прошу тебя вылезти из кокона твоей белизны, и тогда со временем ты превратишься в бабочку.

— Какого цвета?

— Желтого, естественно. Как я.

— Как ты?

— Да.

— Я никогда не представлял тебя бабочкой.

— Естественно. Ведь гусеницы не умеют думать, хе-хе! Они не думают, а ползают в грязи, мечтая стать бабочками. Хе-хе!

— Просто тебе неприятно, что жители деревни уделяют мне много внимания. Я прав?

— Конечно, нет! Я лишь прошу тебя не фамильярничать с ними. Ты Мастер Синанджу, а они — простая деревенщина. Они должны смотреть на тебя снизу вверх. Но им будет трудно это сделать, если ты станешь каждый день сидеть с ними вместе, есть ту же еду, что и они, и смеяться их дурацким шуткам.

— Общая трапеза — это же твоя идея! Разве ты не помнишь? Ты хотел, чтобы деревня была одной счастливой семьей!

— Слишком уж долго это продолжается, и вы слишком счастливы. А это вредно — быть слишком счастливым.

— Я бы мог быть намного счастливее, — заметил Римо.

— Назови же то, что может сделать тебя счастливее, Римо, ибо твое счастье — это и мое счастье.

— Давай сократим срок моей помолвки!

— Насколько?

— До недели!

— Слишком поздно, — мрачно произнес Чиун.

— Почему?

— Со дня твоей помолвки прошло уже два месяца, и даже Мастер Синанджу не властен повернуть время вспять.

— Я имел в виду, чтобы она длилась еще не больше недели. Я вообще не понимаю, почему мы не можем пожениться с Ма Ли как можно быстрее.

— Так велит традиция. Мастер Синанджу женится один раз в жизни и должен десять раз все взвесить, дабы принять окончательное решение. Тебе нужно получше узнать Ма Ли.

— Но девять месяцев — это слишком долго для помолвки! Я уважаю твое мнение, но это просто небывалый срок!

— Честно говоря, я и сам подумывал о пересмотре этого срока.

— Да?

— Мне кажется, что пять лет — более приемлемый срок.

— Пять лет?!

Чиун сделал жест, отметающий всякие возражения.

— Я же сказал: подумываю. Я еще не решил. Что ж, теперь я подумаю о твоей просьбе. Римо немного успокоился.

— А когда же ты дашь ответ? — поинтересовался он.

— Года через два-три.

— Чиун!

— Тихо, Римо, не надо кричать. Это неприлично. Вдруг люди услышат, как мы ссоримся?

— Это вряд ли. Даже сигнал воздушной тревоги не проникнет сквозь эти увешанные коврами и выложенные слитками золота стены.

— Нельзя так быстро жениться, это нехорошо.

— Я тут поспрашивал... На самом деле помолвка длится всего три месяца.

— Это для корейцев. А ведь ты не кореец.

— И никогда им не стану, ты сам это прекрасно знаешь.

— Мы станем работать над этим, можешь положиться на меня.

— И еще кое-что. Что ты думаешь по поводу деревни?

— А что я могу думать?

— У меня есть идеи, как сделать ее лучше, — объяснил Римо, доставая из кармана листок бумаги.

— Лучше? Лучше, чем что? — с искренним удивлением спросил Чиун. — Это Синанджу, центр Вселенной. Как можно сделать ее лучше?

— Например, провести водопровод.

— Мы живем на берегу океана, так что вода у нас всегда под рукой.

— Но ее нельзя пить.

— В Синанджу выпадает сладчайший дождь, — ответил Чиун, взмахнув руками. — Нужно лишь вовремя выставить горшки и собрать дождевую воду.

— И еще я думал построить туалеты. На лице у Чиуна появилось отвращение.

— Это все европейские штучки. Ваши туалеты — рассадники праздности и безделья.

— Как это так?

— Они слишком удобны. Расположены в доме, где тепло, что позволяет сидеть в них бесконечно долго, читая дурацкие журналы, портя фигуру и разрушая ум.

— Да во всей деревне нет даже приличного отхожего места. Все пользуются либо ночными горшками, либо ходят за скалу. После больших праздников на улице просто невозможно дышать.

— Зато все естественно. Это удобрение. Оно повышает урожай.

— Грязь да скалы — вот и весь ваш урожай! — заявил Римо. — Жители Синанджу так ленивы, что приходится ввозить сюда даже рис!

— Не оскорбляй мой народ! — строго проговорил Чиун.

— А что оскорбительного в нормальной гигиене? Ведь в этом доме туалет есть!

— Этот дом строили лучшие египетские архитекторы, — высокомерно заметил Чиун. — Еще в те времена, когда египтяне еще кое-что могли. А сейчас они только и умеют, что проигрывать войны да жить за счет эксплуатации руин собственных предков. В этом доме много любопытных вещей. Уверен, что где-нибудь есть и европейский туалет. Антикварный, конечно.

— Время от времени я даже слышу, как там спускают воду.

— Даже древности необходимо поддерживать в рабочем состоянии! — фыркнул Чиун.

— Чиун, у нас тут горы золота, которые лежат абсолютно без дела, в то время как твои собратья живут как... как...

— Как корейцы, — подсказал Чиун.

— Вот именно.

— Я рад, что мы понимаем друг друга.

— Ничего подобного, — возразил Римо. — Если уж я собираюсь прожить здесь всю оставшуюся жизнь, то просто обязан совершить что-нибудь полезное. Твоим подданным не нужны ни это золото, ни безопасность, им нужно более достойное существование.

— У жителей Синанджу есть еда, — медленно произнес Чиун. — У них есть единая семья, есть защита. Даже у американцев нет всего этого: каждый американец может подвергнуться нападению со стороны другого американца, а в Синанджу, пока здесь находится Мастер, жители могут не опасаться даже обычной кражи.

— Это потому что у них просто нечего красть.

— У них есть я. Я их богатство. Они находятся под защитой и покровительством великого Чиуна, правящего Мастера Синанджу, и сами прекрасно это знают. Они это ценят. И любят меня!

В этот момент раздался стук в дверь.

— Входи же, любезный, — громко провозгласил Чиун.

Распахнув дверь, в комнату ворвался Пул Янг, староста. Подбежав к Римо, он что-то зашептал ему на ухо, не обращая ни малейшего внимания, на Чиуна.

— Трое, — сказал Римо вслух.

Пул Янг так и покатился со смеху и, продолжая смеяться, тут же убежал. Римо слышал, как он несколько раз повторил ответ. Ночь наполнилась хохотом.

— А ведь я даже не сказал ему, в чем соль. Ведь это еще не самое смешное, — удивился Римо.