Главный хирург в больнице скорой помощи хотел во что бы то ни стало выяснить, как эти двое смогли попасть на военную службу с такими врожденными дефектами.

Им не поверили, когда они попытались объяснить, что вовсе не являются сиамскими близнецами со сросшимися боками, а что они стали жертвами нападения со стороны наиболее опасных буржуазных кругов Запада. После операции они пошли под трибунал за сокрытие факта инвалидности.

Но к этому времени Чиун уже приземлился на базе ВВС в Кимпо, Южная Корея, куда прилетел на северокорейском военном самолете без опознавательных знаков. Оба пилота, согласившиеся на этот перелет, сразу же по прибытии на аэродром приняли яд.

Чиун, даже не подозревавший, что стал катализатором международного конфликта, спокойно вышел из самолета и исчез в тумане. Он всего на несколько секунд опередил южнокорейские и американские войска, немедленно стянутые к самолету.

Несколькими часами позже из Кимпо в свой обычный рейс домой, в Америку, вылетел бомбардировщик стратегического авиационного командования ВВС США. Пролетая над Гавайями, ведущие самолет летчики были нимало удивлены, услыхав стук в дверь кабины.

Они осторожно переглянулись: насколько им было известно, бомбовый отсек был пуст. Там никого не могло быть.

— Может, кто-нибудь из ремонтников случайно уснул, — предположил первый пилот.

— Я посмотрю, — сказал второй пилот, снимая наушники.

Открыв дверь, он обнаружил на пороге маленького корейца в сером кимоно. Кореец приветливо улыбался.

— Английский твоя-моя понимай? — спросил второй пилот.

— Получше, чем ты, — осадил его Чиун. — Сколько можно ждать! Когда тут у вас подают обед?

В 1949-м ему сказали, что надежды нет.

Но он не верил даже в первые месяцы, проведенные в зеленой комнате. Он был подключен к аппарату искусственного дыхания. Это продолжалось ужасно долго, и он лежал, глядя в висевшее под углом зеркало, в котором виднелись изможденное бледное лицо и лысый череп, словно у только что вылупившегося птенца.

Со временем волосы кое-где выросли — клоками. Брови тоже отросли. Специалисты по пластической хирургии, — труд которых оплачивали благотворители, сохранившиеся с прошлых времен, — восстановили обгоревшие уши, так что они стали похожи на уши других людей, хотя и несколько меньше по размеру.

А еще через некоторое время его вынули из барокамеры. Он сам потребовал этого. Поначалу врачи отказывались, пугая его тем, что тогда он умрет, но он просто взял и приказал. Именем прошлого, именем рейха, исчезнувшего навсегда, и в конце концов они согласились.

И он стал дышать сам.

Но ему не сказали, что он потерял обе ноги.

— Мы считали, что не стоит вас беспокоить, — объяснил врач. — Чудо, что вы вообще выбрались из этой переделки живым! — У врача был выговор еще той, единой Германии, и это был единственный врач, которому он доверял.

Остальные врачи, кажется, тоже знали свое дело, но они не были истинными арийцами. У них были сальные черные волосы и кожа цвета кофе с молоком. И говорили они на языке низшей расы — на испанском, который распространен в Аргентине.

— Вы обязаны были меня предупредить! — бушевал он. — Если бы я знал, то не стал бы жить! Я бы со спокойным сердцем тихо сошел в могилу! На что мне свобода, если я не могу ходить? Пусть у меня одна рука — но ею я смог бы задушить этого убийцу Смита. Мне было бы вполне достаточно для этого и одной руки, но без ног... Врач-немец только беспомощно развел руками. — Вам повезло — вы остались в живых, так будьте за это благодарны судьбе.

Потребовалось еще много лет лечения и тренировок, прежде чем он научился сидеть в инвалидном кресле. Это был второй этап. А третий начался, когда появились инвалидные кресла с электроприводом и он перестал нуждаться в сиделке, которая до этого возила его. Но и этого ему было мало.

Он хотел ходить на своих ногах, как здоровый человек. Годы шли, а он по-прежнему оставался в больнице в окрестностях Буэнос-Айреса. Ему поставили деревянный протез с крюком на конце, но протез этот едва продержался неделю. Он просыпался с криком среди ночи, весь в поту, пытаясь потушить бушевавший вокруг пожар. В результате он задевал ночник, рвал простыни, а однажды сильно оцарапал щеку одной из сиделок, которая пыталась удержать его в постели.

Тогда крюк заменили черным пластмассовым колпачком. Он был такой же обтекаемый и бесполый, как и гладкая рубцовая ткань у него на лобке, где когда-то давным-давно врачи ампутировали омертвелый, гангренозный орган, заменив его пластмассовой трубочкой, чтобы не зарос воспалившийся мочевой проход.

Это было унизительно, но все же казалось несопоставимым с остальными унижениями, которым его подверг Харолд Смит в ту озаренную красным светом ночь. И пусть он теперь мало чем отличался от женщины — в сердце он по-прежнему оставался мужчиной, и сердце его жаждало настоящей мужской мести. Мести истинного арийца.

Когда в семидесятых появились бионические протезы, он потребовал, чтобы ему сделали такой. И добился своего. В те времена он уже покинул зеленую комнату, которую так ненавидел, и жил теперь в небольшом доме близ Салты. Дом оплачивали доброхоты, которые помнили и верили.

— Если им удалось сделать протез руки, то получится и с ногами, — сказал он тогда своему врачу.

— Над этим сейчас работают, — ответил врач. — Думаю, когда-нибудь получится. Для инвалидов с одной ногой это будет просто подарок судьбы, но для тех, у кого вовсе нет ног... — И доктор печально покачал головой.

— Так что, надежды нет?

— Нет.

И он поверил врачу. Но лицо ненавистного Харолда Смита продолжало смотреть на него из зеркала, из всякого окна, освещенного ярким аргентинским солнцем, насмехаясь над ним. Вечно молодой, Смит просто дразнил его.

К этому времени он установил связи по всему миру. Кое-кто из преданных Германии людей покинул руины, оставшиеся от их страны, и поселился в Америке. Некоторые из них навещали его в особнячке, вспоминали, говорили о добрых старых временах и былой славе, которая еще даст о себе знать.

— Отыщите Смита! — умолял он. — Но только не приближайтесь к нему, не трогайте его. Я прошу только его отыскать!

Но Смита им найти не удалось. Бывшее Бюро стратегических служб было распущено, и хотя Смит оставался его сотрудником до последнего дня, далее его след терялся. Высказывались предположения, что его перевели на работу в новый разведорган, ЦРУ, но не было никакой возможности получить доступ к архивам этой организации.

— Может, его нет в живых? — говорили друзья.

— Нет, — резко отметал он подобные предположения. — Он жив. Он будет жить до того самого дня, когда мои руки сомкнутся на его шее! Нет, он не умер, иначе я бы почувствовал это. Он жив, и я так или иначе его найду.

Вот тогда-то он и приехал в США. Америка изменилась, но ведь изменился весь мир. И даже он сам.

В Америке он обнаружил множество Харолдов Смитов и принялся их убивать.

Это было легко, но не приносило удовлетворения. Ни один из них не был тем самым. А всего Харолдов Смитов было бесконечное множество. Он вновь впал в отчаяние.

Но сегодня многое изменилось: врач сказал ему нечто такое, что вернуло ему интерес к жизни.

— Появилась надежда.

— Вы уверены? — переспросил он.

— Если то, что вы говорите, правда, то надежда безусловно есть. — Этот врач работал с ним сравнительно недавно. Молодой, талантливый и преданный, он был лучшим специалистом по бионическим протезам в стране. Именно он создал трехпалую клешню, намного превосходящую любой протез, который можно было заказать в магазине медицинской техники. — Я слышал об открытии этого ДОрра. Если он действительно решил проблему плавки титана, значит, скоро можно будет на этой основе создать протезы.

— Что значит — скоро?

— Года через три. Или даже меньше.

— Но я не могу ждать три года! — воскликнул он. Он лежал на кушетке; простыня прикрывала обрубки, оставшиеся от ног, и непристойную наготу между ними. Илза стояла рядом. Он не стеснялся ее, не смущался того, что она видит, как он лежит, подобно сморщенному куску мяса на столе. Она уже не раз наблюдала его в таком виде. Она одевала его, купала, кормила. У него не было секретов от Илзы — кроме, пожалуй, желания, которое он испытывал по отношению к ней.